"второй жизни" Сурена; о странном и необычайно жизнеподобном сновидении,
которое продолжается круглые сутки. Не помогали никакие гипнопрограммы.
Спящий, волею непонятных механизмов подсознания "перенесенный" на десятки
тысяч лет назад, в каменный век, буквально перевоплотился в первобытного
охотника. На "почетном месте" в глубине гигантской пещеры, вмещавшей целое
племя, охотник ждал своей участи - смерти в качестве священной жертвы. Он
должен был прыгнуть со скалы и разбиться, чтобы тем "умилостивить духов",
якобы терзавших тело больного вождя. Жизнь рядового члена племени
считалась ничтожной в сравнении с жизнью "мудрого и всеведущего" Старика.
Вождь обладал магическими знаниями, обеспечивавшими союз человека с силами
природы. По его просьбе, обращенной к сверхъестественным существам, могла
меняться судьба всех соплеменников.
Разумеется, не само по себе сновидение, пусть даже и необычайно
длительное, привело к нервным и органическим расстройствам. Оно было
сопряжено с целым рядом острых, изматывающих переживаний: подавленностью,
страхом перед неминуемой гибелью, горячечными попытками найти выход,
избегнуть страшного конца. Даже в обычном сне человек зачастую испытывает
настоящий ужас, просыпается с криком, в холодном поту. Что же говорить о
непрерывных, многодневных видениях галлюцинаторной яркости! Конечно, проще
простого было бы "разбудить" Акопяна, вывести из состояния анабиоза. Но...
фон психической подавленности, нервной усталости сохранялся бы еще долго.
Вернуть Акопяна к сознательной жизни и больше не "усыплять" - значило
поставить под угрозу срыва эксперимент, ради которого был затеян полет
"Контакта". Успокоив подручными медицинскими средствами, снова погрузить в
гипотермию? Но кто даст гарантию, что тогда не заработает опять скрытый
где-то в недрах мозга, в лабиринтах клеток источник жутких галлюцинаций?..
Что делать с Акопяном? Над этим ломали голову на борту корабля,
неуклонно мчавшегося к Марсу, в ЦУПе, в центре психофизиологии и во многих
других учреждениях, причастных и не причастных к полету. Предлагали свои
варианты решений космослужбы других стран - главным образом,
представленных в интернациональном экипаже "Контакта", Тарханов
предполагал, что всему виной перепады тяготения, хотя и смягченные
гравитационной установкой, но все же ощутимые. Бодрствующий космонавт
легко приспособит свое сознание, свои реакции к увеличению или уменьшению
веса, тем более не слишком резкому. Другое дело - спящий в глубоком
анабиозе, совершенно беспомощный человек. Кровь, которую толкает по
сосудам его сердце, становится то тяжелее, то легче, меняются ощущения,
режим работы органов, ускоряется или тормозится обмен веществ. А на экране
подсознания все это отражается в виде образов, причем образный ряд говорит
о постоянном чувстве неудобства, нездоровья, тревоги... Отсюда и
диковинный сюжет с мрачной пещерой, грязными косматыми сородичами, с
ожиданием насильственной смерти. Сурен не может самостоятельно очнуться,
стряхнуть с себя паутину кошмара - этому мешает охлаждение. Возможно,
постоянное желание освободиться от пугающих картин сна и невозможность это
сделать, чувство скованности, обреченности - добавочные причины стресса...
Объяснение Тарханова было признано правдоподобным. Но от этого не
стало легче. Следовало найти способ погасить взрыв отрицательных эмоций
спящего. Ученые на Земле и в космосе совещались, спорили, загружали
электронику, а резкий ступенчатый подъем активности всех сигналов Суренова
организма, крик нервов и плоти нарастал, превращался на графиках во
взмывающую прямую... Акопян приближался к границе безумия.
...Впрочем, был еще один человек, о котором начинали все сильнее
беспокоиться врачи. И человек этот, хотя и был в отличие от Акопяна в
полном сознании, но также не поддавался медицинскому вмешательству - из-за
своего редкого упрямства.
Семен Тарханов и прежде во время наиболее важных исследований целыми
сутками не выходил из своего кабинета в психофизцентре. Здесь он и ел
(если ел, а не наскоро глотал две-три чашки кофе), и спал (если вообще
спал), сюда сходились коммуникации от всех служб и лабораторий, здесь
проходили селекторные видеосовещания, которые Тарханов по-старинному
называл пятиминутками... нисколько не греша против истины. Но даже этот,
достаточно изнурительный режим был бы бессилен подорвать богатырское
здоровье Семена, если бы не еще одно обстоятельство. Глава психофизиологов
настолько вживался в эксперимент, что все осложнения с подопытными, все
неудачи космонавтов становились его личными бедами.
Доходило до вещей почти невероятных - сила самовнушения у Тарханова
тоже была огромная. Сотрудники центра рассказывали, как легенду, случай с
новым орбитальным самолетом. Во время первого испытательного полета
произошла разгерметизация пилотской кабины. Аварию ликвидировали быстро,
но один из членов экипажа заболел острой формой реактивного психоза.
Тарханов, следивший по приборам за мельчайшими подробностями болезни,
буквально "заразился" недугом космонавта... и попал в госпиталь с
нейрогенной язвой желудка! Сейчас, когда там, в невообразимой космической
пропасти, страшные галлюцинации мучили беспомощного Акопяна, у Семена
опять началось психическое "заражение". Он ослабел, изнервничался: ночами
бредил, вскакивал с диким криком, но упорно отказывался от лекарств и
успокоительных процедур. Академик Тарханов не желал разрывать духовной
связи с Суреном, даже если эта связь приносила ему настоящие страдания.
По его собственному выражению, он боялся "отупеть", приняв лечебный
курс; утратить тонкость нервного восприятия. Тогда исчезнет столь нужное
для хода исследований углубленное понимание состояния Акопяна. Врачи
настаивали, Семен отбивался; члены семьи трезвонили, зазывая домой, но
упрямец продолжал стелить постель рядом с кабинетным пультом, спать
вполглаза и метался в жару, изнемогая от кошмаров... В конце концов
вмешался "наш министр" и попросту приказал Тарханову привести себя в
порядок. Семен попробовал апеллировать к президенту Академии медицинских
наук, но тот ответил еще строже. Пришлось Тарханову, ворча и проклиная все
на свете, сдать "смену" одному из своих заместителей и отправиться сначала
в блок физиотерапии, где его подбодрили и освежили разными процедурами, а
затем сесть в ожидавшую машину. Там академика ухватили с двух сторон жена
и дочь и не отпускали до самого дома...
Семен отдыхать не умел. Слонялся по своей просторной квартире, брал с
полок и ставил обратно книги. Оживился только тогда, когда вечерние
теленовости показали корабль "Контакт".
Планетолет - волчкообразное сооружение из шаров, труб и ферм - был
виден удивительно крупно и четко. И это был не телевизионный эффект, а
самая что ни на есть натуральная съемка. Будто не в пятидесяти миллионах
километров от Земли, а чуть ли не по небу над головами плыл "Контакт".
Причиной такой удивительной близости был новый способ слежения,
опробованный совсем недавно - одновременно у нас, в Китае и в США. Корабль
не просто наблюдали в телескоп, его изображение "рисовали" потоки
космических частиц. Эти беспрерывно пронизывающие пустоту невидимые ливни,
состоящие главным образом из положительно заряженных атомных ядер, некогда
представляли серьезную опасность для кораблей. Обладая высокой проникающей
способностью, они грозили космонавтам лучевой болезнью. В первые
десятилетия дальних полетов экипажи находились под защитой специальных
сплавов, толстых оболочек. Позднее научились защищаться по-иному, более
надежно: стали одноименно заряжать поверхность планетолета. Теперь потоки
частиц отталкивались от корабля и послушно обтекали его, не причиняя
вреда. Эту картину - облик космического аппарата, воспроизведенный
обтекающими со всех сторон струями ядер - научились наблюдать с помощью
системы особых орбитальных телескопов. Ясным и четким делал изображение
"читающий" компьютер...
Как бы то ни было, громоздкий, переливающийся багрово-зелеными
красками "Контакт" висел в сиреневом небе с оранжевыми клубками звезд
(окрашивать "рисунок" частиц в естественные цвета еще не научились), и
Семен тяжко вздыхал у объемного экрана, покуда этот сюжет теленовостей не
сменился какими-то соревнованиями по балету на лыжах...
...Старику не становилось лучше. Об этом сообщала, время от времени
появляясь в пещере и преклоняя колени перед меховым ложем, главная из
колдуний, Коротышка - очень маленькая и на редкость (даже для
обезьяноподобного племени) кривоногая женщина, ревностно ухаживавшая за
вождем. Пока Старик был здоров, она постоянно вертелась около него,
примазывалась, угождала, сломя голову бросалась выполнять приказания.
Теперь неотлучно дежурила у постели больного. Поговаривали, что в случае
смерти патриарха (от чего да спасут нас духи!) Коротышка может принять
верховную власть. В конце концов еще не так давно, судя по стенной
летописи, пещерными людьми правили именно женщины, да и по сей день в мире
духов царствует Праматерь... В благодарность за раболепную заботу Старик
передал Коротышке тайны владения громом и дождем, приманивания дичи и
отпугивания моровых поветрий. Так говорят. Однако и она, подходя к ложу
охотника, сгоняет с широкого татуированного лица выражение спеси и
становится смиренной, робкой. Священная жертва - это почти уже не человек,
это высшее потустороннее существо...
Сегодня Коротышка пришла не одна. С ней были двое соплеменников,
лохматых, угрюмых и безмолвных. Они привели незнакомого юношу, почти
мальчика, тощего и нескладного, с длинными льняными волосами. На бледной
коже выделялись струпья недавних ран. Очевидно, была стычка с чужими, это
пленник. Вообще межплеменные свары случались редко - делить было нечего,
лесов и рыбных угодив хватало на всех. Но уж когда завязывалась драка, обе
стороны старались не столько убивать врагов, сколько брать пленных. Раб,
которого можно было содержать впроголодь и требовать от него самой тяжелой
работы, ценился дорого.
Юношу грубо приволокли к разрисованной стене, бросили на камни охапку
шкур... И вдруг поведение конвоиров изменилось самым неожиданным образом.
Один из них, угодливо изогнувшись, жестом предложил пленному занять ложе.
Другой бережно поставил в изголовье кувшин хмельного питья. Затем охотники
и Коротышка упали на колени, стараясь встать таким образом, чтобы почести
могли принять на свой счет оба смертника - прежний и новый...
Да, "островок" сознания Акопяна сразу понял: пленник - третья
священная жертва. Значит, уже скоро, очень скоро фатальный прыжок. Тот, в
чьем мозгу "поселился" Сурен, не сегодня завтра поднимется на Столбовую
Скалу. Третий обреченный - на тот случай, если Старику не полегчает и
после второй смерти...
А в сознании первобытного охотника нарастал хаос. Подлинный обитатель
пещеры, "приютивший" съежившуюся личность Акопяна, и панически боялся
гибели, и одновременно испытывал детскую гордость при мысли о том, что он
- священен... После сытного ужина, в скользких объятиях очередной покорной
утешительницы, торжествовала тщеславная ипостась. Он представлял, как на
него с песнями и причитаниями наденут великолепный плащ из беличьих
шкурок; как тронется из пещеры праздничное шествие; как в сопровождении
колдуний, вопящих и грохочущих погремушками, он медленно и важно взойдет
на ступени, кое-как выдолбленные в боку утеса. Разинув рты, уставятся
снизу вверх сородичи - и мать, и братья, и Щербатый, жестоко бивший его в
детстве... такие маленькие, подавленные его величием!..
А под утро, в жестокой бессонной ясности, приходило совсем иное. Кто
его знает, этот мир духов, - оттуда-то никто не возвращался, на длинной
ленте стенной хроники за тысячи лун нет ни одного упоминания о таком
диве... Может быть, и не горят там костры, и не едят возле них охотники
легкодоступное мясо подземных мамонтов, а ждет ушедших нечто хитрое,
темное, коварное, какая-нибудь бездонная трясина, где придется барахтаться
целую вечность. Или просто - тьма и давящая тишина, как в самых глубоких
ответвлениях пещеры... Нет, ему определенно не хотелось на тот свет! Там
не будет воздуха, леса, реки, не будет вкусной жареной дичи и сладкого
тела женщины. Становилось страшно до одури, до дрожи.
Стуча зубами возле остывающих угольев, охотник лихорадочно искал
выход. Бежать? Но ведь летописная стена недаром находится в самом
отдаленном от входа тупике зала. Избранники, живущие возле нее, находятся
под защитой всего племени... или под охраной всего племени! Попробуй
незаметно пробраться к выходу мимо десятков вооруженных мужчин, мимо детей
и женщин, которые моментально поднимут визг, если увидят, что священная
жертва сошла с почетного места; наконец, мимо часовых, денно и нощно
стерегущих выходы! Перед началом церемонии, когда процессия уже двинется к
Столбовой Скале, бегство будет вообще неосуществимым. Что же делать? Что?!
Если первые ночные часы охотника, хмельного и удовлетворенного женскими
ласками, проходили в безмятежном сне - перед рассветом начиналась
настоящая мука.
Ум метался в ловушке, все чувства напрягались до предела... Скрыться
в закоулках пещерного лабиринта, в изрытых недрах горы? Но, во-первых, и
там почти наверняка, хотя и не сразу, найдут беглеца сородичи, с их
звериным нюхом и острым зрением, с факелами и прирученными хищниками,
привыкшими участвовать в охоте, - полуволками, полушакалами, не иначе, как
предками собак... Во-вторых, даже если оправдается один шанс из сотни и
ему удастся уйти от погони, он неминуемо заблудится и погибнет.
Ужасы пещерного царства превосходят воображение, а ходы, ведущие к
солнцу, наперечет известны племени... Может быть, подкрасться ночью и
убить Старика? Его логово не так далеко, оно - в углублении под средней
частью стены, и оттуда порой долетают выкрики колдуний. Боязно, конечно, -
а вдруг на самом деле со смертью патриарха начнутся все предсказанные
беды?.. Но подобные опасения, основанные на слепой вере, задерживались в
душе ненадолго. Испытания сделали обреченного охотника почти
"материалистом". Он уже не был уверен (особенно под утро), что жизнь
Старика дороже, чем его собственная, и с удовольствием прикончил бы вождя,
спасая тем самым себя и возможные будущие жертвы... Другое дело - удастся
ли смелое предприятие? Больного берегли как зеницу ока старые ведьмы во
главе с Коротышкой. А если бы и получилось задуманное - кто гарантирует,
что многочисленный клан Старика тут же не расправится с убийцей?
Стало быть, и это не выход.
...Разум Акопяна - загнанный в подвалы чужого сознания, сжатый его
давлением, но все-таки интеллект человека XXI столетия - пытался прийти на
помощь полудетскому уму дикаря. Сурен тоже перебирал варианты спасения,
волновался, просчитывал все новые хитроумные схемы, отвергал их, начинал
сначала. Отвлечь внимание многочисленных сторожей - но как? Напугать племя
- но, опять же, каким образом, без орудий технической эры? Кого-то
подкупить - но чем, с голыми-то руками? Кого-то уговорить, склонить на
свою сторону - но ведь словарь пещерных жителей крайне беден, а
религиозный фанатизм велик... И так далее, по замкнутому кругу - до
полного изнурения, до отчаяния, которое росло с каждым часом.
Сурен неоднократно останавливался на мысли, что все происходящее с
ним - фантасмагория с пребыванием в чужом теле - только затянувшийся
кошмарный сон. И сон окончится прыжком со скалы. Надо лишь дотерпеть, если
не можешь проснуться... Но потрясающая реальность обстановки внушала
подозрения, что дело обстоит не так уж просто. Сурен, абсолютно осознанно
отдавая себе отчет в каждой мелочи, воспринимал ничтожные подробности
замкнутого мирка первобытной пещеры: фактуру плохо обработанных шкур,
кишевших насекомыми; твердость кремневого ножа или бус, украшавших женскую
шею; сомнительные ароматы, по которым можно было определить, жарят ли на
обед мясо или варят похлебку из диких овощей с салом, бросив раскаленный
камень в глиняный котел... Осуществлять обратную связь, то есть управлять
поступками охотника, Акопян не мог даже в малой степени. Зато все, что
происходило с носителем Суренова сознания, чувствительно отражалось на
"островке" личности космонавта. Сурен чувствовал боль, если охотник
ушибался или брал в рот слишком горячий кусок, голод, сонливость с
приближением ночи, опьянение от хмельного напитка... В общем, пещерное
бытие оказалось до предела реальным. Во сто крат убедительнее любого сна.
Жизнь в теле священной жертвы оказалась не менее "живой", чем предыдущие
сорок семь лет обитания Акопяна в атомно-космической эпохе...
Значит, и момент ритуального самоубийства может не кончиться просто
пробуждением. Значит, прыжок со Столбовой Скалы опасен не только
"снящемуся" охотнику далеких тысячелетий, но и самому Сурену. Что ждет
беспомощного космонавта? Имитация смерти - мрак, выключение сознания? Боль
от падения на камни?.. Может быть, бесконечно растянутая боль?! Или...
сама мысль о таком исходе почти смертельна... или вместе с сознанием
разбившегося дикаряа даеайасатаваиатаеалаьанаоа выключится и...
Настали минуты, когда собственное отчаяние Сурена сравнялось с
душевной разбитостью и загнанностью пещерного смертника. Теперь оба
сознания, слившись, представляли собой сплошной вопль о спасении, клубок
панического, безумного страха...
У главного пульта психофизцентра на Земле стонал и хватался за голову
Семен Тарханов. В конце концов его насильно вытащили из кабинета...
И настал вечер, когда Коротышка торжественно разложила перед
обреченным мантию из беличьих шкурок, украшенных разноцветными птичьими
перьями. Это была праздничная одежда жертвы. В пещере били барабаны. До
начала церемонии оставалась одна ночь...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг