еще здесь.
- Вы - это вы, а я - это я... Впрочем, я ни на что не надеюсь. Но я обязан
попробовать.
Мой ответ его вполне удовлетворил. По крайней мере, он кивнул, подошел
поближе и без дополнительного предупреждения впился в мое предплечье
удивительно острыми зубами. Это было очень больно ("Жить вообще больно", -
напомнил я себе), но я рассмеялся от радости.
- Вы довольны? - вежливо спросил Сэмюэль, снова усаживаясь в кресло. - В
таком случае, я бы предпочел отправиться спать... Кстати, имейте в виду: если
вам станет совсем скверно, я готов помочь практическим советом в любое время.
- Спасибо, - улыбнулся я. - Надеюсь, все обойдется. Я ухожу, Сэм. Доброй
ночи. Заприте за мной дверь.
Вернувшись домой, я торжествующе уставился на собственное отражение в
зеркале.
- Ну что, нашел я на тебя управу? - ехидно спросил я своего зазеркального
двойника. - Вот то-то. Живи, скотина! Вой от тоски, рычи от боли, если сильно
припечет, но живи.
Нечего и говорить, что жизнь моя с этого дня разительно переменилась. Я
твердо решил удрать из Тихого Города. Зачем, куда и что я потом буду с собой
делать - все эти вопросы не имели решительно никакого значения. Откровенно
говоря, меня просто напугала легкость, с какой я опустился, размяк,
расслабился, превратился в зануду, по-стариковски разглагольствующего о своих
былых подвигах. Я не раз слышал, что солдат, публично уличенный в трусости,
нередко становится самым отчаянным героем: Его подстегивает страстное желание
доказать миру, что он не так уж безнадежен Нечто в таком роде произошло и со
мной.
После вышеописанного взрыва эмоций, завершившегося визитом к знакомому
оборотню, я проснулся совершенно разбитым. Нервы были на взводе, разум
панически метался между страхом и отчаянием, на сердце покоилось несколько
дюжин Греттировых Подымов*, память услужливо подсовывала живописные картины
прошлого, утраченного навсегда, а кровь стыла в жилах при воспоминании об укусе
"бешеного" Сэма, каковому я вчера добровольно подвергся Что ж, я мог поздравить
себя с победой: старый добрый сэр Макс, почивший было под толстым слоем теплого
душевного ила, начал оживать - со всеми вытекающими последствиями. Душевные
муки я счел симптомом "выздоровления". Теперь требовалось довести дело до
конца. Я встал, принял душ, оделся и навсегда покинул дом, в котором мне так
уютно жилось. Обстановка здесь явно не подходила для того, чтобы как следует
сойти с ума - а именно этим я и собирался заняться.
Для начала я постановил за правило: ночевать только под открытым небом. Я
был совершенно уверен, что в Тихом Городе полно пустующих домов; не сомневался
я и в том, что любой из них покажется мне самым уютным жилищем во Вселенной.
Поэтому я принял простое и жестокое решение: с этого дня я живу на улице.
Минимум комфорта. Сэр Макс, первый бездомный бродяга за всю историю
существования Тихого Города. Юродивый, одержимый, безумный, грязный и
отвратительный. Именно то, что требуется!
Несколько десятков глотков синих сумерек спустя (лишившись привычного
образа жизни, я окончательно утратил способность хоть как-то отмерять ход
времени) я выглядел так, что ни один из завсегдатаев "Салона" не смог бы меня
узнать: всклокоченные волосы, отросшая борода, грязный измятый плащ, который
служил мне то простыней, то одеялом - в зависимости от того, что было нужнее. Я
очень быстро осунулся: кормили-то здесь, конечно, бесплатно, однако аппетит у
меня пропал; к тому же все меньше находилось владельцев кафе, готовых пустить
меня в свое заведение. Когда со мной пытались заговорить, я бессвязно мычал,
поскольку отлично знал, что задушевная болтовня - моя ахиллесова пята, самое
слабое место: хороший собеседник вполне мог бы уговорить меня умыться,
пообедать, переодеться, да еще и поселиться в пустующем домике по соседству -
нет уж!
Иногда становилось совсем невмоготу. В эти черные дни безумие было сильнее
меня, мрак застилал мне глаза. Полуслепой и отчаявшийся, я бродил по Улицам,
пугая своими хриплыми стонами привыкших к спокойному существованию прохожих.
Время останавливалось, я почти физически ощущал, что отмеряющие его песочные
часы (согласно теории Мёнина именно так я и должен был видеть время) забились и
количество песка в обеих чашах остается неизменным. Густая ядовитая кровь
пульсировала в моих висках, насыщая тело безумием вместо кислорода. В такие
Мгновения тоска по мозаичным мостовым Ехо, серым глазам Меламори и дружеским
пирушкам тайных сыщиков казалась мне благом, поскольку я узнал, что есть куда
худшая боль: смутные воспоминания живого Мертвеца о времени, когда он был
просто живым...
Но из этих схваток я всегда выходил победителем. Несмотря ни на что, я
оказался живуч как драная Кошка - согласно замыслу сэра Джуффина, который
предусмотрительно создал меня неуязвимым. Что ж, стоило довести тело и разум до
столь плачевного состояния, чтобы узнать наконец сокрушительную силу
собственного духа. В жизни каждого бывают моменты, Когда следует броситься в
пропасть, чтобы наконец убедиться в том, что всегда умел летать...
Так я и жил, то балансируя над пропастью безумия, то погружаясь туда с
головой. Я решил стать настоящим городским сумасшедшим, и я стал им: то ли укус
Сэмюэля подействовал, то ли следовало отдать должное собственным талантам в
этой области - не знаю и знать не хочу. Главное, что я осуществил задуманное. Я
быстро сделался единственным изгоем Тихого Города, своего рода местной
достопримечательностью; своим видом я отравлял беззаботное существование
великому множеству славных людей. Однако этого было явно недостаточно для того,
чтобы оказаться первым изгнанником за историю существования этого райского
уголка. В моем плане чего-то не хватало. Оставалось понять, чего именно
И однажды меня осенило. Я проснулся на чьем-то заднем дворе, где довольно
сносно выспался, зарывшись в свежескошенную траву, и едва сдержал желание
завопить: "Эврика!" Идея была проста и легко осуществима; разумеется, у меня не
было никаких гарантий, что я копаю в правильном направлении, но попробовать
стоило. В конце концов, надо же чем-то себя занять!
С этого момента я начал поносить Тихий Город. Я бродил по улицам и ругал
его вслух, умолкая лишь тогда, когда сон сваливал меня с ног. "Мерзкий,
дрянной, задрипанный городишко! - с энтузиазмом восклицал я. - Вонючее болото!
Самое поганое место во Вселенной! Уродство! Архитектурное недоразумение!
Свинарник!"
С какой стати я поднял такой гвалт? Да просто вспомнил, как Альфа говорила
мне, будто Тихий Город помешан на любви. Я верил ей: Альфа умница, она не может
ошибаться! А если этот городишко действительно жаждет любви - значит, тип вроде
меня для него - кость в горле. Рано или поздно он непременно захочет от меня
избавиться. И поскольку я сам хочу в точности того же - дело в шляпе!
Конечно, я здорово рисковал: вполне могло статься, что Тихий Город
предпочтет убить меня, а не отпустить. В таком случае некому будет тосковать о
мозаичных мостовых Ехо и затея сэра Джуффина Халли и его загадочных "старших
товарищей" пойдет прахом, но... Я уже давно решил, что никому ничего не должен!
Вообще никому, в том числе и Джуффину. Он придумал меня? Вот и славно. Но раз
уж он придумал меня таким, каков я есть, - пусть сам все и расхлебывает. О да,
я был по-настоящему безумен в те дни, но порой мне кажется, что никогда еще я
не мыслил так ясно - ни до, ни после.
И однажды (я как раз рылся в помойном ведре > входа в ресторан под гордой
вывеской "Золотой гусь", откуда меня только что вежливо попросили убраться и
громогласно заявлял, что только в таком дурацком городке может существовать
поганая забегаловка со столь идиотским названием), я услышал голос. Он звучал
не откуда-то сверху, откуда обычно льется глас Божий в мультфильмах, снятых по
мотивам библейских сюжетов, а из-под земли.
- Почему ты так ненавидишь меня? - Голос звучал скорее обиженно, чем
угрожающе, и мое сердце сжалось в сладкий комок, предчувствуя свободу и "сбычу
мечт" по полной программе.
- Потому что ты самый дрянной, мерзкий, паршивый, дурацкий, уродливый
городишко во Вселенной! - бодро отрапортовал я.
- Разве я не заботился о тебе? - печально спросил голос. - Разве я не
устроил твою жизнь наилучшим образом? Разве я не предоставил тебе самое уютное
из жилищ? Разве я отказывал тебе в пище? Разве я не наполнил твой дом самыми
лучшими книгами? Разве не окружил друзьями и даже почитателями?
- Ты поселил меня в поганом свинарнике, раскормил как свинью, и жизнь моя
здесь была сплошным непрерывным свинством. Ты - не город, а вонючее болото, в
котором копошатся сытые свиньи, - парировал я. И для убедительности добавил: -
Меня тошнит от твоего слабоумного бормотания даже больше, чем от твоей паршивой
жрачки!
Таким образом мы препирались еще четверть часа. Тихий Город гнул свою
линию, я - свою. В отличие от таинственного голоса, я не брезговал нецензурной
бранью; когда же мне требовалась передышка (ибо любой словарный запас может
иссякнуть), я демонстративно плевал себе под ноги и старательно воспроизводил
звуки, которые издает блюющий человек. Я так увлекся, что не сразу заметил
надвигающиеся перемены. В городе поднимался ветер. Синие сумерки сгустились до
полной, непроницаемой тьмы. Ветер усиливался. Я понял, что эта стихия пришла по
мою душу, и торжествующе рассмеялся: будь что будет, а своего я добился! Я
победил. Возможно, это была первая настоящая победа в моей жизни. Какую бы цену
ни пришлось заплатить - оно того стоило!
Платить, впрочем, не пришлось - по крайней мере, моя жизнь осталась при
мне, а больше ничего и не требовалось. Когда тьма рассеялась, я обнаружил, что
лежу в постели, укрывшись чуть ли не дюжиной одеял, зубы мои лихорадочно
стучат, тело пылает, а разум в смятении вцепился в первую попавшуюся словесную
конструкцию: "вечность - это безумие, а время подобно воле, которая способна
его обуздать".
Кое-как приведя мысли в порядок, я осторожно огляделся по сторонам, а
оглядевшись, увидел, что нахожусь в маленькой светлой комнате с большим окном,
в котором плескалось предзакатное небо. Голые светлые стены, лазурный потолок и
янтарно-желтое ковровое покрытие позволяли надеяться, что это жилье принадлежит
мне и никому больше: слишком уж все это соответствовало моим представлениям об
идеальном интерьере! Судя по всему, я был серьезно болен, но это меня не
пугало: справляться с болезнями я научился довольно давно - как говаривал сэр
Джуффин Халли, "это же азы!"
Несколько дней я провел, так сказать, "по ту сторону добра и зла", однако
в конце концов мне удалось привести себя в порядок. Справился я и с памятью,
которая, воспользовавшись моей телесной слабостью, попыталась спрятать подальше
события последних лет, и с предательским разумом, возомнившим, будто может
заставить меня поверить, что Ехо, Кеттари, Магахонский лес, болота Гугланда,
равнины Пустых Земель, Темная Сторона Мира и ее таинственная Изнанка, пески
Красной пустыни Хмиро и мостовые Черхавлы, высокие стены Харумбы и сумерки
Тихого Города были всего лишь галлюцинациями тяжело больного человека. Но эта
ловушка не сработала: я уже давно научился знать правду вместо того, чтобы
смутно о ней догадываться...
Так что я вытащил свои воспоминания на поверхность, заботливо перебрал,
отряхнул от пыли и разметил на виду: забывать я не собирался ничего. Мне было
необходимо помнить все до малейших деталей, поскольку с того момента, как я
окончательно убедился, что судьба занесла меня в Мир, который по воле Джуффина
я должен был считать своей родиной, у меня появился грандиозный план по
спасению Мира. Господину Почтеннейшему Начальнику Тайного Сыска такое и в
страшном сне не могло привидеться!
Эпилог
"Решаем все проблемы. Быстро. Недорого, - с недоброй ухмылкой сказал я
своему отражению в зеркале. - Тоже мне, нашли Атланта - Мир на плечах держать.
Нет уж! Пусть тысячи, десятки тысяч Вершителей захотят, чтобы он существовал
"на самом деле". Пусть не верят, что это возможно - тем более страстным и
неуправляемым станет их неосознанное желание. Если уж в этом мире Вершителей
что блох на собаке - пусть приносят хоть какую-то пользу. А моему хребту
найдется другое применение, как ты считаешь?"
Мое отражение в зеркале флегматично пожало плечами: дескать, поживем -
увидим. Я ободряюще подмигнул ему и засел за работу. Это было хорошее решение -
хотя бы потому, что с того вечера у меня не оставалось ни сил, ни свободного
времени для душевных мук, а воспоминания, вместо того чтобы бездарно терзать
мою изрядно затвердевшую сердечную мышцу, шли в работу, как старая мебель в
печь. Жизнь моя была скудна людьми и событиями, что, честно говоря, меня
совершенно устраивало. Найти равноценную замену всему, что потерял, я не
рассчитывал, а меньшее меня бы уже не устроило. И черт с ним.
Минуло почти три года с тех пор, как я засел за книжки, и ровно два с того
момента, когда я впервые увидел на книжном лотке свою писанину, заключенную в
темницу неописуемо уродливой пестрой обложки. В той части Вселенной, где я
обитал, наступил сентябрь - время ветра и спелого винограда; дни, когда по
щекам моего двойника, обитающего в вечной тьме под опущенными веками, текут
слезы, но мои глаза, оконные отверстия, из которых он выглядывает наружу, -
остаются сухими. Нет нужды говорить, что сентябрьская ночь - не время для сна.
Если я не отправляюсь на прогулку, то сижу на подоконнике и смотрю на луну -
хорошо хоть в голос не вою!
В одну из таких сентябрьских ночей в мое настежь распахнутое окно влетела
сова. Вернее, я сначала подумал, что сова. Мягкая толстая птица оказалась
буривухом - я понял это сразу, но отказывался верить очевидному. Но я сохранял
спокойствие - и не только внешнее. Нормальная реакция человека, который каждое
утро начинает со зверской расправы над чахлыми ростками надежды. Выжидающе
смотрел на птицу, словно она была не событием моей единственной и неповторимой
жизни, а кадром из какого-нибудь голографического фильма, который крутят мои
соседи (как всякое невежественное дитя прогресса, я готов вообразить любое
техническое новшество задолго до того, как оно будет изобретено).
- Неужели ты мне не рад? - удивленно спросила птица.
- Я бы обрадовался. Но если дам волю чувствам, то умру, - честно сказал я.
- Поэтому я еще какое-то время не буду радоваться, ладно? Пусть все происходит
постепенно.
- Пусть, - согласилась птица. - Хочешь узнать новости?
- А разве ты - это не главная новость? - Губы едва повиновались мне, но я
как-то умудрялся говорить спокойно, даже вяло. Это спокойствие было сейчас
единственным мостиком, еще соединявшим меня с плохонькой - но уж какая есть! -
реальностью.
- Кто знает... - откликнулась птица. - Джуффин просил меня передать тебе,
что ты свободен от всех предыдущих обязательств. Если захочешь, можешь
наведаться к нему в гости. Можешь даже остаться, если тебе снова понравится в
Ехо. Наш Мир уже тверд и надежен - насколько вообще может быть надежной такая
зыбкая штука, как любой обитаемый мир. Джуффин знает, что ты для этого сделал.
Он восхищен. Говорит, что недооценил тебя, твоих земляков... и возможности
литературы как таковой. Теперь мы все можем быть совершенно уверены, что
действительно существуем. Странное ощущение, надо сказать!
- Черт с ними со всеми, - сказал я, робко прикасаясь к мягкому оперению
птицы. - Ты существуешь - вот это действительно важно. И будешь существовать
всегда.
- Ну уж "всегда", - с сомнением сказала птица. - Не думаю, что я
бессмертна.
- Бессмертие, если верить моему предшественнику Мёнину, - всего лишь игра
в прятки со смертью, - улыбнулся я. - А из нас с тобой получатся хорошие
игроки.
- Прежде чем толковать о бессмертии, предложи даме пожрать, - усмехнулась
Меламори, спрыгивая с подоконника. - Я дюжину дней постилась, пытаясь увидеть
этот сон...
Об этих событиях подробно рассказывается в повести "Болтливый мертвец" -
см. одноименный сборник.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг