Чтобы перетряхнуть склад с концентратами, потребовались почти сутки (на
поверхности управились бы за несколько часов). В ревизии приняли участие
все пять человек. Подсчитывали, спорили из-за пустяковых расхождений,
перекладывали коробки с места на место и вносили путаницу, которой втайне
радовались, ибо работа затягивалась, отвлекала от неизбежных размышлений о
судьбе корабля, людей.
Наконец получили результат: при нормальном питании запасов хватит
месяцев на семь, а если экономить, так и на все десять.
Десять месяцев жизни... Кого это могло успокоить? Мечты, планы на
будущее - все это сразу теряло смысл. В груди разливалось гнетущее
ощущение пустоты.
Мучило сознание, что там, наверху, твои родные, твои товарищи и
миллионы незнакомых тебе простых людей страдают, приходят в отчаяние от
невозможности оказать помощь.
Минули шестнадцатые сутки, семнадцатые...
Скорюпину не удавалось поймать ни одной наземной станции. Случалось,
что в симфонию звуков подземного мира вплетались людские голоса, но то
были отраженные где-то волны, беспорядочные обрывки импульсов.
На восемнадцатые сутки Дектярев не выдержал.
- Довольно заниматься демагогией, - сказал он. - Разговоры делу не
помогут.
- Вы что-то хотите предложить? - заинтересовался Биронт.
- Да, хочу.
- Ну-с?
- Работать.
- Работать? А какой в этом смысл?
- Не знаю. Но я не могу, коллега, ничего не делать. Не мо-гу!.. Хватит
с меня. Мы погибнем, так подземоход останется целым. Наши исследования,
наши записи сохранятся.
- Вы ошибаетесь, - Биронт поморщился. - Подземоход тоже погибнет. После
того как иссякнет энергия, прекратится действие защитного поля...
- С вашей дурацкой логикой... - буркнул Дектярев и вдруг поймал на себе
сосредоточенный взгляд Паши Скорюпина. В этом взгляде было ожидание,
надежда услышать нечто спасительное. - Нет, друзья, так невозможно. -
Николай Николаевич легко, по-юношески, соскочил на пол. - Мы живы,
здоровы, значит должны работать. Это хуже всего - лежать и ждать прихода
костлявой. Все-таки мы здесь не сами по себе. Нас послали, нам доверили
большое дело, за нашей работой наблюдают. Тем более связь позволяет нам
посылать сообщения, нас слышат.
Николай Николаевич направился к люку. Мурлыча под нос какой-то весьма
неопределенный мотив, он исчез в нижней кабине.
Уже сидя в кресле, геолог прислушался. Нет, никто не последовал его
примеру.
Да и ему самому не удавалось сосредоточиться. Вопрос Биронта:
"Работать? А какой в этом смысл?" - занозой сидел в голове.
"Какая чепуха! - Николай Николаевич встряхнулся, пытаясь избавиться от
сомнений. - Впереди десять месяцев. Для ученого - целая вечность. Работать!
Работать!"
3
Андрей смотрел на опустевший гамак Дектярева, а сам прислушивался к
звукам в соседнем гамаке. Там лежал Вадим, человек, который ненавидел
бездействие.
Ожидание не обмануло механика. Зашумело отброшенное одеяло, и с криком,
от которого радостно вздрогнуло сердце Андрея: "Встать, лежебоки!
Протереть глаза!" - Вадим выпрыгнул из гамака.
Андрей выждал, когда Вадим, дробно стуча ботинками по скобам, исчез
внизу.
Не торопясь, совсем как дома, Андрей побрился, умылся, причесался.
Подумав, сменил рубашку. Сел к столу и с аппетитом опорожнил коробку
сочного мясного паштета...
Прежде всего он отправился в свою кабину.
Безжизненно лежали разноцветные нити приборов. Безмолвствовали
счетно-решающие устройства. Мертвыми зрачками глядели погасшие сигнальные
лампы. Сильная и сложная машина казалась обреченной на бездействие.
Механик почувствовал себя так, будто его самого связали веревками по
рукам, по ногам и бросили в угол кабины.
Андрей спустился к Дектяреву. Геолог ободряюще кивнул ему головой,
улыбнулся одними глазами. Вздохнув облегченно, механик заторопился к
Вадиму.
Вадим, низко согнувшись, съежившись, уронил голову на пульт и закрыл ее
руками, словно в ожидании удара. В кабине было тихо. Приборы
бездействовали, установки молчали, журнал для записей оставался закрытым.
Во всей позе Вадима было отчаяние.
Андрей застыл на лесенке.
- Вадим! - позвал он.
Вадим медленно поднял голову, посмотрел на механика мутными глазами.
- Что с тобой, Вадим?
- Я не могу... - пробормотал командир подземохода. И вдруг обоими
кулаками грохнул по пульту. - Понимаешь, ничего не могу с собой
поделать... заставить себя работать, думать, искать.
Андрей спустился с лестницы, подошел ближе.
- Вадим, а Лена? - шепнул он.
- Лена... Мне сейчас разве до нее? Я погубил подземоход. Если бы
кто-нибудь знал, как я себя презираю, как... как я себя ненавижу!..
Ни жалеть, ни сочувствовать вслух механик не умел. Он переступал с ноги
на ногу и не знал, что сказать. К тому же он угадывал, какие сложные,
противоречивые чувства и мысли одолевают товарища. А в таких делах он не
советчик, нет, как хотите, не советчик.
- Может, я помогу тебе, - Андрей кивнул на пульт. - Ты же еще не
закончил расчет нового профиля.
- Спасибо. Не нужно. - Лицо Вадима постепенно прояснилось, он глубоко
вздохнул и пригладил волосы. - И вообще не обращай на меня внимания. Уже
отлегло. Буду работать.
Он придвинулся к пульту, повернул переключатели. Ожили приборы,
перемигнулись лампы, мягким звоном зуммера счетно-решающая установка
известила о своей готовности.
Чураков еще немного постоял за спиной Вадима. Брови его сумрачно
сдвинулись.
Только убедившись, что Вадим действительно работает, он оставил его
одного.
Он поднимался по лестницам из кабины в кабину, нигде не останавливаясь,
миновал все пять этажей подземохода, добрался до машинного отделения.
Чтобы как-то убить время, Андрей занялся проверкой работы синтезаторов.
Проконтролировал систему охлаждения, вскрывая одну коробку реле за
другой.
Осмотр вел так тщательно, будто готовил машину к длительному и трудному
рейсу.
Утомившись, сел тут же на полу, обхватив колени руками и положив на них
голову. Так сидел он добрый час, ни о чем не думая, ничего не переживая.
Механик принадлежал к той редкой категории людей, которые испытывают
страх только при непосредственном соприкосновении с опасностью. Если же до
гибели остается хотя бы один день, то в течение этого дня они сохраняют
полное спокойствие и хороший аппетит.
Единственное, что тяготило Андрея, это вынужденное бездействие. Только
сейчас убедился он, насколько привык всегда быть чем-нибудь занятым.
Размышления Андрея были прерваны появлением Скорюпина.
- Как вы думаете, Андрей Гаврилович, надолго мы тут застряли? - тихо
спросил Павел.
- Навсегда.
- Вы серьезно?
- Ты же не первый раз в подземном рейсе. Тут не до шуток.
- Я, конечно, все понимаю. Я только не понимаю, как это могло случиться.
Вадим Сергеевич такой замечательный конструктор. И вот...
- Конструктор он действительно хороший, - согласился Чураков.
Скорюпин заглянул в лицо механику.
- Вы что-то еще хотели сказать?
- Да нет, что мне теперь говорить...
Не делиться же, в самом деле, с Пашей тем, какой неприятный осадок на
душе у него, Андрея, после недавней сцены в кабине управления. Его словно
в чем-то обманули или отобрали самое дорогое и сокровенное.
- У вас кто-то остался там, наверху?
- Конечно. Отец, мать, две сестренки.
- И девушка?
Вопрос кольнул Андрея в самое сердце. Здесь, в кабине подземохода, он
все чаще вспоминал Лену, не жену Вадима, а ту девушку в скромном сереньком
платье, которая принимала и контролировала собранные им узлы машины. Почти
всю рабочую смену они находились в цехе рядом. И не замечали друг друга.
Он и сейчас для Лены ничего не значит. Но Лена для него...
- Нет, - Андрей отрицательно покачал головой, - девушки у меня нет.
- Когда меня зачислили на "ПВ-313", - сказал Паша, - ребята чуть от
зависти не лопнули. И такой прощальный банкет организовали, какого я еще
никогда в своей жизни не видел. Прямо бал настоящий. Ребята у нас хорошие,
настоящие товарищи. Жаль, им не разрешили посмотреть на старт подземохода.
Поговорить бы с ними сейчас. Или письмецо переслать - как бы сразу на душе
посветлело, верно?
Паша говорил, перепрыгивая с одной темы на другую. Даже Чураков при
всей своей жизненной неопытности почувствовал в нем еще мальчишескую
наивность.
Светло-карие Пашины глаза смотрели доверчиво. Долговязый, угловатый и
вообще какой-то нескладный, Паша вместе с тем привлекал своей
бесхитростностью и доверчивой откровенностью.
За полчаса Андрей выслушал биографию связиста во всех ее незамысловатых
подробностях. Узнал и где тот учился, и с кем крепче всего дружил, и как
познакомился с замечательной девушкой Таней, и до чего сильно увлечен
ультразвуковой техникой.
Сравнивая себя с Пашей, Андрей, к собственному удивлению, отметил,
какая между ними ощутимая разница в восприятии окружающего. "Вроде и я
когда-то был точно такой же, - подумал Чураков. - И вот уже не такой.
Изменился, значит".
- Все же я верю в Вадима Сергеевича, - неожиданно закончил Скорюпин,
возвращаясь, видимо, к мучившему его вопросу. - У него светлая голова. Вот
увидите, он найдет выход из положения. Что-нибудь такое придумает, что мы
только ахнем. А что беда с нами приключилась, так это даже интереснее.
Будет о чем ребятам рассказать.
Вдвоем они вернулись к себе в кабину к пульту. Скорюпин вздохнул:
"Эх-хе!" - и стал возиться с приемником. Чураков ловил себя на том, что
прислушивается, будто сможет угадать отсюда, чем занят Вадим.
4
Николаю Николаевичу вдруг вспомнилось детство, бесконечно далекое, но
яркое и счастливое. Он со школьной скамьи любил туристские походы и уже в
тринадцать лет не боялся с рюкзаком за плечами отшагать
пятнадцать-двадцать километров по лесным тропам, в обществе таких же, как
и он, любителей провести ночь у костра. Николай Дектярев исколесил все
Подмосковье, дважды пересек Кировскую область, а в пятнадцать лет принял
участие в длительном и трудном походе по Южному Уралу.
Тут и произошло одно очень важное событие.
Во время перехода из Карабаша в Кыштым, поспорив с товарищами и желая
доказать свою смелость, Николай отделился от группы, чтобы в одиночку
перевалить через горы. Места были глухие, таежные. В лесу он заночевал
один.
Вначале не спалось. Темнота вокруг костра казалась особенно плотной, в
ней притаились невидимые опасности.
И вот, когда сон и усталость начали смежать веки юного путешественника,
в свете костра неожиданно появилась девочка, маленькая худенькая фигурка.
Николай замер. Несмотря на твердую уверенность, что на свете не
существует волшебников, он сжался, боясь пошевелиться. На него пахнуло
бажовскими сказками, которыми он зачитывался. Девочка появилась так
внезапно, что Николай не удивился бы, если бы она вдруг исчезла, а на ее
месте остался чудесный каменный цветок или сверкающая золотая россыпь.
Однако девочка продолжала стоять на том же месте, прижав к груди
перепачканные в земле ручонки. Ей было лет шесть, не больше.
- Кто ты? - оправляясь от невольной робости, крикнул Николай.
- Я Катя, - ответила девочка чуть слышно, и в голосе ее послышались
слезы.
- Откуда ты взялась?
- Я заблудилась. Я хочу кушать.
И она заплакала почти беззвучно, беспомощно. Николай подошел к ней
ближе.
Отвечая на вопросы, девочка все время всхлипывала. С большим трудом ему
удалось понять ее сбивчивые объяснения. Катя жила в каком-то новом поселке
лесорубов и не успела запомнить, как он называется. Утрам родители шли на
работу, а ей захотелось насобирать ягод. Она углубилась в лес и... не
нашла обратной дороги.
- И целый день ты ничего не ела? - ужаснулся Николай.
- Только ягодки...
Он накормил Катю, завернул в свое одеяло, укачивал, успокаивал, пока
девочка не уснула. Она так ослабла, что на следующий день пришлось нести
ее на руках. Селенья поблизости не оказалось. Только к полудню, страшно
измученный своей ношей (рюкзак тоже весил прилично), мальчик добрался до
лесничества.
Позвонили в район. Оттуда ответили: девочка пропала в поселке Арьяр и,
значит, в общей сложности ушла почти за двадцать километров от дома.
...Прошло двенадцать лет. Дектярев, уже молодой геолог-изыскатель,
прибыл с партией в район Карабаша. И ему вспомнилась девочка, которую он
подобрал когда-то в лесу. Какая она теперь? Помнит ли тот случай?
Ему помогли разыскать ее. Катя работала на Миасском автомобильном
заводе.
Вместо прежней худенькой девчушки Дектярев увидел настоящую красавицу,
перед которой как-то сразу оробел.
Через год они поженились.
Теперь Катюша осталась одна. Конечно, ей, жене изыскателя, очень часто
приходилось оставаться одной и подолгу ждать его возвращения из экспедиций.
Но тогда ни он, ни она не думали об опасностях и тем более о том, что
он вообще может не вернуться.
Далекие славные походы сквозь дебри лесов... Николай Николаевич шумно
втянул носом воздух. Ему показалось, что в кабине запахло дымом костра.
Ох, сколько он повидал на своем веку! Памир, Урал, Камчатка, совместные с
индийскими геологами поиски на Гималаях, работа в Египте, Китае, Тунисе...
Однако ему постоянно хотелось необычайных, неповторимых исследований.
Земная кора и до него была достаточно изучена. Он первым из геологов
принял участие в испытании подземных лодок. Настала пора, когда
исследователи уже не мысленным взором, а сами, вооруженные сложнейшей
аппаратурой, устремились в недосягаемые до того недра.
Дектярев был пионером подземных экспедиций.
И вот, кажется, допутешествовался. Вместо того чтобы сдержать юношескую
нетерпеливость Суркова, изменил собственной сдержанности и
последовательности. Не вытерпел... Эх! И вот попали в такую переделку, из
которой, похоже, не выпутаешься. Помощи ждать неоткуда.
Неоспоримо одно: нужно работать. Он обязан работать. Но легко сказать:
"нужно". Одно дело заставить трудиться свои руки, а вот как заставить
себя сосредоточиться, думать, анализировать, когда в голову лезут
назойливые мысли о гибели.
- Хорошо, ты можешь не работать, - сказал себе Николай Николаевич. - У
тебя есть возможность встретить смерть в гамаке. Только что же ты будешь
делать все десять месяцев или триста суток, или семьсот двадцать часов,
или сорок две... нет, сорок три тысячи... ну да, сорок три тысячи двести
минут?
Николай Николаевич презрительно выпятил губы. Это бы там ни было, но
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг