ней. Куда катится мир?
- Вот об этом я и хочу поговорить с тобой, Хедестр. Очень хорошо, что
ты зашел. Скажи мне, что ты знаешь о дневнике Скаттера?
Хедестр откинулся на спинку стула, закинул голову и закрыл глаза. Ари-
ен терпеливо ждал, стоя над ним. Хедестр сидел так очень долго и Ариен ис-
пугался было - уж не заснул ли, но тут начальник тайной службы открыл гла-
за и сказал:
- Очень мало знаю, а что?
Ариен пошевелил губами, произнося беззвучные ругательства, Хедестр
заслонился от него ладонью:
- Действительно очень мало. Не смотри ты на меня так! Ладно, ладно.
Есть одна легенда, связанная с этим дневником.
- Ну?
- Это еретическая легенда, Ристен.
- К черту, мы не в церкви!
- Хорошо. - Хедестр понизил голос и наклонился вперед. - Говорят, что
еретики предлагают огромные деньги за этот дневник.
Ариен, напряженно слушавший, ждал продолжения, но Хедестр полез в кар-
ман, достал железный портсигар очень тонкой работы, извлек из него сигару,
зажег спичку, прикурил, поискал глазами, куда бы деть спичку, увидел на
столе пепельницу, подошел, аккуратно положил спичку в пепельницу, выдохнул
клуб ароматного дыма и посмотрел на короля, который опять шептал беззвуч-
ные ругательства.
- Это все.
- Как все?! Какая же это легенда? Не морочь мне голову!
- Я не морочу.
- Нет морочишь! Почему еретики предлагают огромные деньги за дневник?
- Видимо потому, что дневник каким-то образом подтверждает их ерети-
ческие представления. Слушай, а что ты кипятишься? Дневник находится в
твоем архиве - возьми и читай.
Ариен успокоился, сел.
- Я читал. Сегодня.
- Ну?! И как?
- Никак. Язык настолько древний, что понять что либо невозможно. Нужны
ученые.
- Так возьми ученых.
- Существует закон, изданный еще Леммитом, запрещающий прочтение днев-
ника. Всем, кроме королей.
- Вот как. Это интересно. Надо отменить этот закон.
- Ты думаешь, Хидурт подпишет такую поправку?
- А куда он денется? Его величество соизволил прочесть дневник, это
право у него есть по закону, а поскольку дневник требует расшифровки, ему
необходимо участие в этом деле кого-нибудь из ученых. Пусть попробует не
подписать.
- А парламент?
- Парламент? Я думаю, с парламентом проблем не будет. Готовь поправку,
Ристен. Я кажется понимаю, что ты задумал с этим дневником. Хорошая мысль.
Я разузнаю о дневнике побольше и завтра сообщу тебе.
- Хорошо. А как продвигаются дела с агентурой у Хидурта?
Хедестр поморщился, потушил сигару, снова поморщился.
- Плохо, - сказал он наконец. - У меня там три человека, но все они
мелкие служки, их не пускают дальше прихожей. Ничего не могу сделать, Хи-
дурт так подозрителен. Я даже унизился до того, что обращался за помощью к
Эдинову.
- О! К твоему предшественнику? Напрямую?
- Да. Я два часа ходил вокруг да около. Я делал тонкие намеки, а эта
хитрая лиса делала вид, что моих намеков не понимает. Так я и ушел ни с
чем. Впрочем, думаю, что у Эдинова никого нет у Хидурта. А если и есть, то
не лучше моих. Боюсь пока мы ничего не можем сделать с Хидуртом. Я понимаю
- плохо. Я предвижу твой извечный вопрос - за что ты платишь мне мое фан-
тастическое жалованье. Но поверь, Ристен, я делаю все возможное... - Он
подумал и добавил: - И невозможное. Я, пожалуй, пойду вздремну. Это терн-
ское действует на меня как снотворное.
Ариен проводил Хедестра глазами, ничего не сказал. Хедестр был другом
детства, настоящим другом, настолько давним, что Ариен не помнил, когда он
впервые увидел его. Хедестр никогда не разлучался с ним. Ариен вспомнил,
как Хедестр прибежал к нему, узнав, что его избрали королем и сказал:
- Ты должен сделать меня начальником тайной службы. Никто лучше меня
не справится с этой работой. К тому же мне ты можешь доверять больше, чем
себе самому. А, кстати, поздравляю!
Действительно, лучшего начальника тайной службы было трудно предста-
вить. Он знал все обо всех; он умел проворачивать дела так, что комар не
мог носа подточить; он собирал необходимые сведения, стоило Ариену только
намекнуть; он понимал Ариена с полуслова; он повсюду имел своих агентов и
осведомителей. Вот только с Хидуртом у него ничего не получалось. Плохо.
Очень плохо. Хидурт - главное. Ариен давно хотел свалить этого жирного бо-
рова, лишить его влияния в обществе, ограничить его власть. Ничего, дайте
только время. Ариен потер руки. Что-то намечалось, определенно намечалось,
он это чувствовал. Как это Хедестр сказал: еретики дали бы большие деньги
за дневник. Еретики... Ариена передернуло. Связываться с еретиками, с ко-
торыми ни одно религиозное правительство не желало иметь ничего общего...
Пять тысяч лет живут они в пустыне, у них есть свое государство, свои за-
коны, своя вера. Они не верят в Бога. А во что же они верят? Хедестр ра-
зузнает, он умный, голова у него светлая, он все понял.
Глава 2. Высадка
Меня зовут Фрэнк Скаттер, я штурман на "Тараксе", корабле космического
флота Земли. Никогда я не писал дневников, я вообще писать не люблю, даже
письма, а теперь чувствую необходимость написать. Я же вижу, никто ничего
не записывает, всем наплевать на потомков, а мне не наплевать. Я хочу,
чтобы потомки знали всю правду. Вот я и решил писать дневник. Я решил это
уже здесь, на Ноль Восемь, и поэтому, чтобы было понятно, как, что и отку-
да, я начну с предыстории.
Наш "Таракс" осуществлял связь с внеземными колониями, перевозил пере-
селенцев, грузы, чиновников и прочая. Это был мой первый корабль после
окончания штурманского колледжа, и я совершил на нем всего четыре полета,
когда корабль был нанят для перевозки большой группы поселенцев. Помню,
капитан Уэррет пришел тогда с вытянутым лицом и сказал, что компании зап-
латили большие деньги, что после полета нам выплатят неслыханную премию,
но что все это ему, капитану, совсем не нравится. Он сказал, что опреде-
ленной цели у нас нет и мы отправляемся на поиск какой-нибудь подходящей
планеты в дальних районах галактики. Ничего не поделаешь, сказал капитан -
контракт. Поселенцев будет около трехсот человек, ими заправляет некий
Джастин Годвин, и вот этот Джастин Годвин и будет решать, где высадиться.
Мне это тоже не понравилось тогда, или это мне сейчас кажется, что не пон-
равилось, все-таки разговор о премии мне пришелся по душе. В поиск так в
поиск. Мы стали готовиться к полету.
Переселенцы прибыли на "Таракс" за один раз, на пассажирском чартерном
челноке, но потом мы целых два дня ждали груз. Груз был, я скажу, основа-
тельный. Среди прочего были четыре пары лошадей и быки с коровами, тоже
четыре пары. О клетках с курами и ящиках с семенами я уж и не говорю. Мас-
са оружия и боеприпасов. Инструменты. Одежда. Загружались они основатель-
но, да иначе и быть не могло.
Джастин Годвин оказался здоровенным детиной под два метра, широкопле-
чим и широкоскулым, с нездоровым цветом лица. Одет он был в какой-то серый
плащ, больше смахивающий на рясу , высокие ботинки с толстыми подошвами, а
на голове у него была жеваная серая шляпа. В другой одежде я его не видел
никогда. Плащ у него всегда был застегнут доверху, а шляпу он не снимал
даже во время еды. Миша Попов, наш второй пилот, сказал как-то по этому
поводу, что у Годвина нет скальпа, и кроме шляпы, рясы и ботинок, нет ни-
какой одежды, даже нижнего белья, вот почему он никогда не раздевается,
сказал Миша, он даже спит в плаще, шляпе и ботинках. А капитан Уэррет вы-
сказался в том духе, что Годвин - прирожденный организатор. Это было прав-
дой. Язык у него оказался подвешен - будь здоров. Приятно было смотреть
как он распоряжался при погрузке. Он как-то быстро оттеснил в сторону То-
лю Бражникова, нашего бортмеханика, который должен был распоряжаться. То-
ля открыл было рот для возмущения, но посмотрел - посмотрел, увидел, что
Годвин знает не хуже него, как разместить и закрепить груз, и махнул ру-
кой. А во время полета вся команда, кто был свободен от вахты, собиралась
в кают-компании для пассажиров и слушала Годвина, разинув рты. Кают-компа-
ния была небольшая, человек на пятьдесят, не больше, но туда набивались
почти все пассажиры плюс часть команды. А Годвин вещал, стоя посреди ком-
наты и размахивая руками. Я не смогу передать ни одну из его речей, мой
язык совсем не так подвешен, а на бумаге выйдет еще хуже, да и не хочется
мне передавать его речи, потому что этого Годвина я теперь ненавижу, так
ненавижу, что у меня мурашки бегут по коже, когда я о нем вспоминаю. Я
убил бы его, если бы не капитан. Годвин говорил что-то о свободе, о полной
свободе, о радости свободного труда, что-то о рабстве на Земле, о нес-
частьях, которые обрушивались раньше на головы всех присутствующих, о бе-
дах и о том, что там, куда они летят, не будет ни несчастий, ни бед, а бу-
дет одна только радость и наслаждение. На особо сильные его пассажи толпа
отзывалась восторженным ревом, потрясанием рук и даже слезами в глазах. Он
заводил толпу до такой степени, что скажи он во время своей речи, что надо
разнести стены корабля, чтобы обрести наконец свободу, толпа поднялась бы
и разнесла наш "Таракс" вдребезги. Женщины визжали в экстазе, мужчины хло-
пали друг друга по плечам и говорили, что, мол, вот это да, вот это па-
рень, с таким не пропадешь.
Но после десятого прыжка и очередной забракованной Годвином планеты их
энтузиазм несколько поубавился. Мы забирались все дальше и дальше в дебри
галактики, и конца этому видно не было, и ребята поутихли, и стали основа-
тельно прикладываться к запасам спиртного.
Команде это путешествие тоже порядком надоело. Ведь что такое поиск? Я
расскажу. Совершаем прыжок к намеченной звезде. Выходим на орбиту и болта-
емся на ней, пока телескопы не профотографируют все небо с разных точек
орбиты, а компьютер не найдет, наконец, движущиеся звездочки - планеты, и
не определит параметры их орбит. Потом ищем подходящую для человека плане-
ту, и то находим таковую, то не находим, а если находим, то на ней оказы-
вается некислородная атмосфера, или кислородная, но на ней слишком жарко,
или, наоборот, слишком холодно. Таким вот образом проходит две недели, а
то и все три, а потом оставляем у звезды маяк и новый прыжок, и все снача-
ла. Поселенцы начали роптать. Но это еще полбеды, Годвин знал, как их ус-
покоить. Начала роптать команда. Мы собирались в кают-компании для экипажа
- никто уже больше не ходил слушать Годвина - и кто-нибудь начинал ныть.
Больше всех ныли стюарды. Они говорили, что такого уговора не было, что
премия, которую им пообещали за полет, никоим образом не может компенсиро-
вать им затраты нервной и физической энергии, вот попробуйте в течение
стольких месяцев каждый день сервировать столы для такой оравы, а потом
мыть за этой оравой грязную посуду и убирать со столов, да еще трижды в
день... Толик Бражников их урезонивал, тыкал носами в подписанный ими же
контракт - все было тщетно. Наши стюарды - а их четверо и все они шведы,
разумных доводов не принимали. Я знал например, что все они похаживали к
девочкам из поселенцев, и, казалось бы, ну чего тут еще надо, но у Свена
что-то там не сложилось на почве любви и он брюзжал больше всех. Капитан
Уэррет редко заходил в кают-компанию, а если и заходил, то вскоре, наслу-
шавшись нытья, покидал нас под благовидным предлогом.
Вообще капитан наш очень мягок. Он никогда не повышает голоса. Он
предпочитает убеждать, а не приказывать. На вид ему лет шестьдесят, но я
знаю, что ему всего сорок девять. Максим Волынец, наш первый пилот, гово-
рит, что ему не приходилось раньше летать с такими капитанами, уж больно
наш капитан покладист и податлив, и его можно сплошь и рядом в чем-нибудь
убедить. Это не есть хорошо, говорил Максим, это его подлинные слова. Я
горячо защищал капитана. Капитан наш, - говорил я, - думающий, интелли-
гентный человек, а не солдафон какой-нибудь. Он прислушивается к разумным
доводам и если убеждается, что доводы сии действительно разумны, принимает
их. Так-то оно так, соглашался Максим, но все-таки капитан должен быть
твердым и уметь приказать. Вот вдруг какая-нибудь нештатная ситуация, а мы
начнем разводить антимонии, убеждать его в чем-то, а он будет нас слушать
и размышлять, когда надо быстро принять решение и чтобы это решение было
беспрекословно и мгновенно выполнено... Эта покладистость еще сыграет с
нами штуку, это опять его подлинные слова, он так и сказал: штуку. Я воз-
разил, что никакую штуку это с нами не сыграет, но Мак многозначительно
покачал головой.
Мне самому это затянувшееся путешествие тоже порядком надоело, но я не
решался начать ныть, хотя поныть мне тоже, скажем так, хотелось. Короче,
когда мы обнаружили Ноль Восемь на другом краю галактики, все вздохнули с
облегчением, а пассажиры дико взревели от радости. Годвин ходил сияющий и
снова собирал толпы в кают-компании, и снова они ревели в восторге от его
речей.
Мы назвали планету Ноль Восемь потому, что она была ноль целых восемь
десятых Земли. Я взял ее параметры - наклон оси вращения, расстояние до
солнца, массу, диаметр, давление атмосферы и так далее и вывел среднее
значение, которое оказалось равным 0,799. Океаны на ней были небольшие,
три штуки размерами примерно с Северный Ледовитый, а всю остальную поверх-
ность занимала суша. Словом - планета как планета.
Дай волю поселенцам, они сразу же ринулись бы высаживаться, ан нет.
Док объявил им, что пока он не соберет все микробиологические пробы, пока
не изучит их, пока не найдет вещества, подавляющие патогенных микробов,
нечего и думать о высадке. Так что недельки две придется потерпеть... По-
селенцы - ребята простые, в основном фермеры и рабочие, они готовы были
разорвать дока на части, и разорвали бы его, если бы не Годвин. Он утащил
их в кают-компанию и провел там ликбез о несомненной пользе микробиологии
и идиотизме тех, кто этой самой микробиологии не доверяет. От дока отста-
ли, но теперь три-четыре человека постоянно дежурили у двери в его каби-
нет, чтобы мгновенно разносить новости. Автоматы исправно доставляли доку
пробы воды, почвы и воздуха и док исправно трудился над их исследованиями.
Мы и сами не прочь были поторопить его, но он только зыркал на нас глаза-
ми, топорщил бороду и поджимал губы. И когда он вышел и важно объявил, что
работа закончена и можно высаживаться, всеобщему ликованию не было конца.
Все было давно готово, посадочные челноки загружены и высадка началась.
Капитан послал меня на Ноль Восемь с первым челноком наблюдать за
разгрузкой и поддерживать связь. Я обрадовался, потому что после стольких
месяцев полета хотелось ступить на землю и вдохнуть свежего воздуха. Сей-
час, по прошествии многих дней, я думаю о том, что лучше бы я остался на
корабле. Впрочем, не знаю. Получилось так, как получилось, и что было бы,
останься я на "Тараксе"... Может быть, было бы хуже. Словом, я вылетел на
Ноль Восемь.
Дышать там было трудно с непривычки, как в высокогорье, зато воздух
оказался таким чистым и свежим, что обжигал горло как ментол. Делать мне
было, в общем, нечего, я послонялся возле челноков, посмотрел, как Годвин
распоряжается, потом уселся на пригорке, сунул в рот соломинку и стал ос-
матриваться. Ничего пейзажик, приятный. Мы высадились на лугу возле не-
большой реки, вода в которой была необычайно чистой, вдали виднелись зас-
неженные вершины, противоположный берег был высок и холмист, и порос ле-
сом. Я разглядывал деревья в бинокль, они напомнили мне сосны, только
вместо хвои имели мелкие листья. Светило ласковое солнышко и было хорошо,
как на Земле.
Что же, думал я, на этом лугу Годвин и собирается основать колонию?
Ведь луг пойменный, его в паводок затопляет. А какое мне, собственно, де-
ло? Это их проблемы.
- Эй, командир! - послышался зычный голос Годвина. - Разгрузка оконче-
на.
Я встал, подошел к передатчику, вызвал "Таракс", сообщил, что челноки
вылетают, посмотрел, как они стартуют, совсем как самолеты с вертикальным
взлетом, и уходят в небо. Часа два до стыковки, часа два на погрузку, пол-
часа на посадку, значит, до их появления четыре с половиной часа. Я снова
уселся на свой пригорок и уставился вдаль. Ко мне подошел Годвин, присел
на корточки.
- Ну что, командир, - начал он, - нравится здесь?
- Ничего, - лениво ответил я.
- А остался бы здесь? Навсегда, а? - он загадочно улыбнулся.
- Навсегда? Нет, наверное. У меня же работа. Вот что. Я сюда в отпуск
прилечу. Да.
- В отпуск, - он снова загадочно улыбнулся. - Боюсь, что не получится
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг