молитвенные обряды перекочевали в Храм Дракона прямиком из ислама, а
точнее, из суннизма... И ради чего?!
- Да вот мне тоже хотелось бы знать... - вставил Феликс, но
Сигизмунд его не слушал.
- Ладно бы они попытались изменить, подправить набор уже
существующих этических догм - перевернуть его с ног на голову, объявить
черное - белым, и наоборот... Это было бы гнусно, но, по крайней мере,
понятно, ведь с этого начинали все крупные пророки... А этот твой Нестор и
его чешуйчатые монахи? У них же за душой - ни единой идеи! Вообще! Один
эпатаж! Да прагматизм, возведенный в принцип: Добра и Зла не существует, и
всякий поступок, свершенный во имя Дракона - свят!.. Что за бред! И Дракон
опять же этот дурацкий... Ну при чем тут дракон?!
Убедительно доказывая несостоятельность Храма Дракона, Сигизмунд ни
на секунду не переставал жестикулировать костяным ножиком. Потом он вдруг
замер и замолчал, уставившись куда-то вправо от Феликса. Феликс машинально
обернулся. За плечом ничего не было.
- Нет, - убежденно сказал Сигизмунд. - Вся эта драконятина - это
несерьезно. Таково мое мнение... - Он резко привстал и с нутряным выдохом
метнул ножик для бумаг в дальний угол. Пискнула убитая крыса. Сигизмунд,
как ни в чем не бывало, закончил: - ...как эксперта. Ты ведь доверяешь
моему непревзойденному авторитету? - с хитрецой подмигнул он.
- Глазам своим я тоже пока доверяю, - угрюмо сообщил Феликс. - А
они мне подсказывают, что верующих в Дракона с каждым днем становится все
больше и больше...
- А что ж ты хотел? Конец эпохи, - развел руками Сигизмунд. - Для
тебя это в первый раз, а я подобное уже однажды пережил... Под конец эпохи
- будь то эпоха странствующих героев или нынешняя, уж не знаю, как и
назвать... допустим, эпоха чудовищ - люди готовы поверить во что угодно.
Эх, какие славные легенды можно было услышать в любом придорожном трактире
лет пятьдесят назад! - мечтательно закатил глаза Сигизмунд. - Теперешним
мифотворцам такой размах не по плечу...
- Например?
- Ну-у...
На лице Неумолимого Пилигрима появилось странное выражение - с
точно такой же задумчивой физиономией он обычно увиливал от вопросов о
нюрнбергском оружейнике и прочих скользких темах, и Феликс догадался, что
Сигизмунд размышляет не над ответом, а над готовностью Феликса услышать
этот ответ.
- Тебе знакомо слово "Камарилья"? - решился наконец старик.
- Знакомо, - чуть удивленно кивнул Феликс.
- Откуда, если не секрет? - живо заинтересовался Сигизмунд.
- От Бальтазара. Будучи в подпитии, он любил травить анекдоты из
жизни испанского двора. А камарильей называл всю эту придворную клику
лизоблюдов и прихлебателей...
- Гм, - потеребил нижнюю губу Сигизмунд. - Близко, близко, но не
то... Полвека тому назад ходила одна легенда... О Великой Камарилье Магов.
О тайном ордене, в котором состояли все маги мира. Не торопись перебивать,
я сейчас объясню. Легенда утверждала, что Хтон дал силу магам не навсегда,
а на время. На испытательный срок. И повелел состязаться друг с другом,
дабы определить сильнейшего. А когда такой маг докажет свое превосходство
над прочими, все они должны будут отдать ему свою силу: в этом смысл
Камарильи... И тогда сам Хтон поднимется на землю, и воплотится в телесной
оболочке мага-победителя!
- М-м-м... - промычал Феликс, не разжимая губ.
- А? - с гордостью спросил Сигизмунд. - Каково придумано?! Этому
Нестору такое и не снилось! Только и может, что звероящеров обожествлять...
Паяц!
- Погодите, - сказал Феликс, задумавшись. - А с чего вы взяли, что
легенда о Камарилье - выдумка? Ведь то, что магия перестала...
- Феликс! - обиженно перебил Сигизмунд. - Как тебе не стыдно! Вот
уж не ожидал от тебя! Ты что, готов всерьез поверить в мага, ставшего
богом? Неужели мне надо тебе объяснять, где пролегает граница всемогущества
мага?
- В смерти? - предположил Феликс.
- Правильно! - поучительно сказал Сигизмунд. - И сколько бы раз
маги, движимые тщеславием и жаждой силы, не следовали примеру Одина,
Прометея, Иисуса и прочих, распинаясь на ясенях, скалах и крестах, или, как
Атис, попросту отрезая себе мошонку, воротить сделанное не удавалось
никому. Поэтому даже если где-то и выжили один-два мага, сохранивших свою
силу, то жить им осталось ровно столько, сколько они смогут эту силу
скрывать. А скрыть такую силу - дело нелегкое...
Сигизмунд взял со стола футляр с мечом и торжественно вручил его
Феликсу, сказав при этом:
- Так что меч советую хранить не только ради воспоминаний. Кто
знает, может, и будет ему еще работа...
Феликс расценил это заявление как не слишком тонкий намек убираться
восвояси и, взяв футляр, откланялся. Сигизмунд, рассеянно пробормотав слова
прощания, вновь прищемил переносицу дужкой пенсне и вернулся к изучению
гроссбуха.
Чувствуя себя, как стакан, переполненный водой (столько информации
он последний раз впитывал в себя еще студентом, когда и память его была
покрепче, и сам он был помоложе), Феликс медленно, чтобы не расплескать,
двинулся к двери. И уже у самого выхода он вдруг обернулся и позвал:
- Сигизмунд!
- Да?.. Что? - вскинулся старик.
- А вы сами... Вы верите в дьявола?
- Нет, - к немалому изумлению Феликса, покачал головой Сигизмунд. -
Зачем? Я ведь вырос в феоде. В Верхней Силезии. Была там такая деревушка...
Освенцим. То, что там происходило... В общем, люди на такое не способны. И
с тех пор мне верить в дьявола ни к чему... Я просто знаю, что он есть.
7
Покинув Школу, Феликс ощутил острую потребность промочить горло.
Лекция Сигизмунда "О пользе вреда всего сущего" нечувствительным образом
превратилась из монолога в диалог, причем последний больше смахивал на
упражнения в словесности и риторике, где Сигизмунд выступал в качестве
педагога, а Феликс очутился на месте экзаменуемого - а как известно, ничто
так не возбуждает жажду, как только что пережитый экзамен...
Стоял ранний вечер. Заходящее солнце, решив напоследок выплеснуть
на Город все запасы накопленного жара, палило немилосердно, багровея от
натуги и медленно опускаясь к горизонту. В воздухе стояла духота, предвещая
еще одну ночную грозу и наводя на мысли о том, что в питейных заведениях
сейчас - если даже на улице не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка -
должно быть совсем не продохнуть. Рассудив, что пытаться найти отдохновение
от уличного пекла в замкнутых помещениях не имеет смысла, Феликс решил
свернуть в парк, под сень столетних вязов, в тишину и покой, где можно было
бы спокойно помедитировать над услышанным от Сигизмунда.
Лекция нуждалась в тщательном и неторопливом переваривании, а
Феликс нуждался в кружке холодного пива, и причем так сильно, что готов был
наплевать и на жару, и на собственные почки, и даже на то, что торговцы
пивом на разлив с недавних пор взяли моду разбавлять свой товар водой...
Однако пива не было. Устремившись к пестро раскрашенной будочке у самого
входа в парк, Феликс смог купить там лишь стакан теплого лимонада, от
которого у него тут же сделалась икота. Выпив с досады еще один стакан, и
тем самым лишь усугубив свое положение, Феликс плюнул от отчаяния и
направился, периодически икая, в глубь парка по его центральной аллее,
обсаженной с обеих сторон высоченными елями из тех, что именуются
корабельными. Впрочем, как бы ни были они хороши для мачт, убежище от
палящего солнца из них получалось никудышное, и поэтому Феликс вскоре
присмотрел себе скамейку в тени огромного вяза чуть вдалеке от главной
аллеи.
Со вздохом опустившись на скамейку, он отложил футляр с мечом и
провел рукой по волосам, пытаясь этим нехитрым жестом перечеркнуть все
суетные мысли об икоте и жаре, и сконцентрироваться на лекции о дьяволе.
Его почему-то не оставляло чувство, что он услышал от Сигизмунда что-то
крайне важное и значимое, и теперь надо было срочно, по горячим следам,
уловить, что именно такого судьбоносного скрывало в себе многословие
старого педанта...
С икотой Феликс справился методом задержки дыхания; с мыслями же
вышла накладка. Для начала ему вдруг приспичило узнать, который сейчас час;
машинально сунув руку в карман за брегетом, он вытащил оттуда медный
закладной жетон, полученный им вместе с квитанцией и деньгами в обмен на
часы в ломбарде на улице Скорняков; вид этого предмета натолкнул его на
завистливые мысли о Дугале, который, возможно, именно сейчас выправляет
себе подорожную в Монголию; мысли эти утратили оттенок зависти и приобрели
легкое злорадство, как только Феликс вспомнил, каким именно образом нынче
выдаются путевые документы и какое количество справок необходимо
представить для получения одной-единственной грамоты; сам он узнал о
бюрократии, постигшей муниципальное управление дорог и трактов, от Патрика,
и именно перспектива столкнуться с бумажной волокитой невиданных масштабов
остановила его два месяца назад, когда он почти решился вывезти Бальтазара
от греха подальше из Столицы, оформив это дело через Сигизмунда, как
командировку от Школы героев; хотя было и еще одно обстоятельство, из-за
которого Феликс так и не обратился к Сигизмунду за официальным направлением
на подвиг - старик мог спросить об огнестрелах... Вспомнив, зачем именно он
сегодня отправился к Сигизмунду, Феликс громко икнул и шумно выдохнул
застоявшийся в легких воздух.
"Вернуться, что ли? - подумал он. - Заявиться обратно и прямо с
порога, без обиняков, объявить: знаете, а я огнестрелы потерял... Брр, -
поежился он, припомнив убитую мимоходом крысу. - Этак я ножиком для бумаг
не отделаюсь... Ладно, отложим на потом. Не впервой. Или вообще не
говорить?" От самой мысли о лжи и умалчивании Феликсу стало мерзко. "Ну его
к Хтону! - решил он. - Спросит - отвечу, врать не стану. А самому
нарываться... На кой черт?!"
Дважды помянув про себя дьявола, Феликс осознал, что этот персонаж
слишком прочно засел у него в голове, чтобы от него можно было спрятаться
за мелочными мыслями о делах насущных - а ведь именно этим, если посмотреть
правде в глаза, Феликс и занимался последние пять минут. По какой-то
странной причине он будто нарочно избегал в своих размышлениях того, о чем
хотел подумать: пустые мысли и воспоминания лезли в голову только затем,
чтобы не дать Феликсу выцедить из монолога Сигизмунда ту самую суть,
наличие которой он ощущал интуитивно - и эта суть притягивала и пугала его
одновременно...
"Я просто знаю, что он есть... - повторил про себя Феликс последние
слова Сигизмунда и вспомнил, каким растерянным и жалким выглядел старик
тогда, на ступеньках Дворца Правосудия - обессиленный, выжатый, измотанный
бесплодной борьбой с врагом, которого нет... - Когда же мы успели
поменяться ролями? Почему теперь он объясняет мне то, что я всегда знал?
Что случилось со стариком за эти пару месяцев? Или... - Он вспомнил вопрос,
который задал себе перед встречей с Дугалом. - Или - что стало со мной?"
Бойкий воробушек скакнул к ботинку Феликса и принялся деловито
клевать подметку. Феликс закинул ногу за ногу, и воробушек испуганно
вспорхнул ввысь. Впервые за весь день подул легкий ветерок, и крона вяза
над головой Феликса негромко зашумела. Феликс прикрыл глаза и подставил
лицо ветру.
"Вера в дьявола... - подумал он с непонятной тоской. - Вот что со
мной стало. Я потерял веру. А вместе с верой я потерял цель..."
Мысль эта не принесла с собой ни горечи, ни разочарования.
Тоскливое уныние овладело Феликсом: уныние, в котором он пребывал
беспрестанно вот уже не первый месяц. Раньше жизнь казалась ему горсткой
гальки: серой, однообразной, гладкой, но очень твердой гальки, ставшей
такой после сотен тысяч ударов волн жгуче-холодного моря. А теперь... Жизнь
его угодила под жернов; галька измельчилась в песок. Серый, очень мелкий и
мягкий, как пудра, песок. Он ускользал между пальцев, когда Феликс пытался
сжать его в кулаке...
Крошечные коготки царапнули его за плечо. Феликс открыл глаза. На
спинке скамейки, у самого его уха, сидела тощая грязно-рыжая белка и,
умильно сложив лапки, выпрашивала чего-нибудь вкусненького.
- Извини, - сказал Феликс. - У меня ничего нет.
Он развел руками, и белка недоверчиво обнюхала его ладонь. Феликс
погладил ее по спинке. Белка негодующее фыркнула, но убегать не спешила. В
прошлом году, когда Феликс гулял здесь с Агнешкой, белки позволяли гладить
себя только в обмен на лакомство; но теперь, после лютой зимы и голодной
весны, непуганые зверьки ластились к людям авансом. "Это был тяжелый год, -
подумал Феликс. - Для всех нас..." Он снова погладил шелковистую шерстку, и
белка, сообразив, что поглаживаниями дело и ограничится, взмахнула хвостом
и стремительно спрыгнула со скамейки, обманутая в лучших своих ожиданиях.
"В такой год, - подумал Феликс, - можно сойти с ума. Хотя почему
можно? В такой год сходить с ума нужно. Иначе станет ясно, что это весь мир
сошел с ума - а нормальному среди сумасшедших куда тяжелее, чем
сумасшедшему среди нормальных. Взять хотя бы Сигизмунда... - Откуда-то в
мыслях Феликса появилась странная веселость. Не истеричность, нет, а именно
веселость. Самоирония человека, который понял, что дошел до точки. - После
краткосрочного визита в санаторий для умалишенных, известный как Дворец
Правосудия, старик едва не врезал дуба от потрясения. Ну еще бы, столько
клерков - и все на свободе! Интересно, а как бы прореагировали эти самые
клерки, доведись им услышать легенду о Камарилье? Бросились бы вязать
помешанного старика? Хотя нет. Вряд ли бы они смогли испугаться до такой
степени. Для этого им не хватило бы воображения. А Сигизмунду хватает! Его
воображения теперь хватает даже на то, что бы совмещать в одном мире
клерков и магов..."
После этого вывода веселость Феликса испарилась. Посмеиваясь над
услышанным от Сигизмунда, он незаметно для себя наткнулся на то самое
зерно, ту суть, что не давала ему покоя в лекции о Хтоне: на то, что манило
и пугало его.
"А ведь он действительно верит! - понял вдруг Феликс отчетливо и
даже перестал икать: по спине пробежал холодок. - Сколько бы он не
отшучивался, сколько бы скепсиса не сквозило в его словах о фольклоре
странствующих героев - я все равно вижу: он верит! В Хтона, в Камарилью, в
возвращение магов, в пришествие дьявола, и в тысячу других вещей, о которых
он молчит - молчит, потому что шутить о них нельзя, а врать он умеет не
лучше меня... Сколько же лет он уже молчит? - ужаснулся Феликс. - Сколько
десятилетий он хранит в своей черепной коробке то, что пробило бы голову
изнутри любому нормальному человеку?.."
- Как вам это нравится? - каркнул над ухом неприятный женский голос.
Феликс, все еще погруженный в свои мысли, медленно повернул голову
и тупо взглянул на сидящую рядом женщину. Он не помнил, когда она подсела к
нему.
- Что? - переспросил он, рассматривая собеседницу.
- Все, - ответила та.
Это была еще совсем не старая, лет сорока, но очень неопрятная и
совсем седая женщина, одетая не по сезону - в теплое пальто и чопорный
чепец, когда-то белый, а теперь скорее бежевый; из-под чепца выбивались
пряди тонких серебристых волос. Лицо женщины из-за нахмуренных бровей и
поджатых губ казалось собранным в горсточку.
- Что - все?
- Вот! - Женщина оторвала одну из скрюченных лапок от сумочки (за
которую она держалась с видом утопающей, ухватившейся за соломинку) и
ткнула костлявым пальцем в сторону главной аллеи. - Полюбуйтесь!
К вечеру городской парк превращался в подобие детского сада:
молодые мамаши и няни катили перед собой коляски с агукающими свертками;
гувернеры и гувернантки, чинно рассевшись на скамейках, зорко следили за
своими питомцами годами постарше, что резвились на травке неподалеку; а те
из детишек, кто уже вступил в пору отрочества, выпасали в тенистых аллеях
своих капризных сверстниц... Повсюду, куда бы не падал взгляд Феликса,
мелькали детские лица. Был слышен смех. Столица выздоравливала после
страшной весны, когда необъяснимое моровое поветрие унесло жизни тысяч
детей. По странному стечению обстоятельств, проклятая весна сгубила детей
приблизительно одного возраста, около десяти-одиннадцати лет; и теперь
между малышней, что играла сейчас на зеленых лужайках или лепила куличики
из грязи на улице Горшечников, и подростками, среди которых были и робкие
донжуаны, охотящиеся за первыми поцелуями, и нагловатые "реалисты",
сбивающие с ног беззащитных прохожих, образовалась этакая прореха,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг