встречи.
- Просьба Комитета выражена в несколько непривычной для нас форме, -
ответил командир. - На Земле такая просьба называется приказом. Но мы
собрали все необходимое и готовы выгрузить контейнер в любое место,
которое вы укажете.
Планетяне начали скрипеть и чирикать, слегка покачивая головами. Все
это делалось неторопливо, пожалуй, даже медленно. Потом второй, вероятно
переводчик, повернулся к командиру и сказал:
- Выгрузите контейнер на площадку. Его перевезет в Комитет один из
космопланов.
На космолете открылся грузовой люк, и на тросе опустили небольшой
контейнер. Здесь были сведения о Земле. В микрозаписях, видеофильмах, даже
книгах было много из того, что можно рассказать о людях, строении
человеческого организма, об истории, политическом строе различных
государств, промышленности, науке, искусстве, литературе. Не было только
координат Земли. Командир отказался дать их до ознакомления с планетой.
Слишком жесткими и подозрительными были условия, продиктованные Комитетом
встречи.
Даже подход космолета к планете больше напоминал принудительную
посадку, чем гостеприимную встречу. Еще далеко от планеты два космоплана
пристроились вплотную к корпусу корабля и повели его к месту посадки на
высоком горном плато.
Корабль навис над круглой плитой, похожей на бетонную площадку, и начал
плавно опускаться на нее под конвоем космопланов. Как только высота упала
до семи тысяч метров, на пульте управления щелкнуло реле разрядника и
взвыли сирены автоматов защиты.
- Садиться будет мягко, - сообщил Дэвис, - под этой бетонной площадкой
два атомных заряда.
- Будем рассматривать это как меру предосторожности, - спокойно сказал
командир. - Уничтожить нас они могли бы и раньше. Времени у них было
достаточно.
Весь месяц, пока корабль двигался к цели, хозяева планеты изучали язык,
символы, понятия, которыми пользовались земляне. Все попытки получить
аналогичную информацию о планете кончались неудачей. Мало того, за
несколько дней до конца полета последовала просьба специально созданного
Комитета встречи подготовить все сведения о планете Земля и ее обитателях
и передать их немедленно после посадки.
Когда прозрачный пластиковый контейнер опустился на площадку, первый
планетянин подошел к нему и начал внимательно изучать его устройство и
содержимое. Переводчик остался возле командира и Дэвиса. Некоторое время
он молча смотрел на них, потом неожиданно заговорил.
- Вы не волнуйтесь, - очень тихо сказал он. - Все будет хорошо. Такая
встреча - дань осторожности.
Командир и Дэвис не шевельнулись.
- Мы ничего не боимся. Ведь мы не несем никакой опасности.
- Я в этом убежден, - сказал переводчик, - но не все разделяют эту мою
убежденность. Некоторые в своих подозрениях зашли очень далеко...
- Знаем, - перебил его Дэвис. - Но почему вы нам сообщаете об этом?
- Я был против некоторых мер предосторожности.
- Как же вы оказались здесь? - спросил командир. - Ведь могли вместо
вас пригласить другого.
- Нет, не могли. Я один сумел так быстро освоить вашу речь...
Первый планетянин окончил осмотр контейнера и подошел к переводчику.
Последовало короткое объяснение. Наконец переводчик обернулся к командиру.
- Нам придется изучить большой материал. Поэтому понадобится некоторый
срок. Мы считаем, что это можно сделать...
Переводчик ненадолго замолчал, закрыл глаза и стал беззвучно шевелить
губами, видимо переводя намеченный срок на земное время. Потом он
посмотрел на командира и Дэвиса и закончил:
- ...примерно за два года.
- Может быть, вы хотите сказать - за два месяца? - спросил командир.
- Два месяца - это шестьдесят дней? - уточнил переводчик и, получив
утвердительный ответ, сказал: - Нет, зачем такая торопливость? Именно за
два года.
Командир и Дэвис некоторое время не могли ничего сказать. Потом Дэвис
выпалил:
- Да вы что! Два года торчать на вашей планете и ждать, пока вы
соизволите прокрутить кассеты и прочитать книжки?
- Ничего не понимаю. Два года - это же ничтожно малый срок для такой
работы.
- Если вы намерены задержать нас на планете на длительное время, -
резко сказал командир, - это вызовет осложнения. Мы не позволим держать
нас в плену.
- Ничего не могу понять! - Переводчик с удивлением глядел на командира.
- Почему длительное время? Всего два года! Каких-нибудь два года!
И вдруг переводчик замолчал. В глазах его мелькнуло что-то похожее на
любопытство. Он подошел к командиру и тихо спросил:
- Сколько же лет живет человек, если два года для вас много? Какой срок
жизни отпущен вам природой?
- В среднем, - ответил командир хмуро, - человек живет восемьдесят лет.
Переводчик отшатнулся, пораженный. Потом он схватил за руку первого
планетянина, оттащил его в сторону и принялся с жаром что-то объяснять. По
тому, как планетянин взмахнул руками, стало ясно, что новость потрясла и
его. Когда они вернулись, командиру и Дэвису показалось, что на них
смотрят с состраданием, как на обреченных, доживающих последние часы.
- Мы постараемся изучить все материалы за десять-пятнадцать дней, -
сказал переводчик. - Конечно, два года - это для вас очень большая часть
жизни. Очень большая!
- Сколько же живут обитатели вашей планеты? - спросил командир.
- В среднем?
- Да, в среднем.
- Две тысячи лет, - ответил переводчик медленно, как будто ему трудно
было признаться в этом людям с Земли.
3. СРОК ЖИЗНИ
- Вот так прямо и сообщил, - продолжал свой рассказ Барк, - две тысячи
лет, говорит. В среднем. Ты, конечно, думаешь, что мы, как услышали такое,
сразу от удивления попадали. Какое там! Тогда нам было начхать, сколько
лет они живут на этой планете. Хоть пять тысяч! Мы все прислушивались и
соображали, что они с нами делать собираются. Обойдется все по-мирному или
нет.
Барк замолчал, покосился на бутылку, протянул было к ней руку, но
почему-то раздумал.
- Так что поначалу мы не сообразили, куда прилетели и как все это
обернется. Да и на слова этого типа про две тысячи лет не обратили особого
внимания. А когда начали идти дни, сперва кто-то раз это число назвал,
потом два, а потом уже и счет потеряли. Как начинается какой-нибудь
разговор, сначала все идет нормально, а смотришь, опять на две тысячи лет
сворачивает. Сперва, значит, говорили: вот бы, дескать, космонавтам - для
дальних рейсов восемьдесят лет вроде маловато. Две тысячи как будто
получше. А Остин про жену свою заговорил, а она лет на двадцать моложе
его. Опять, значит, получается, что, живи он дольше, мог бы жену хоть на
пятьсот лет моложе взять. Еще про вашего ученого говорили, который всю
жизнь потратил на расчет нашего полета. А Дэвис и заявил: "Подумаешь, тоже
жизнь, каких-нибудь восемьдесят лет". Дальше - больше. И, знаешь, обидно
как-то становилось. Ведь получается, что нам, людям, в общем-то не
повезло, а им вот подфартило. Это всегда так. К одним счастье само
приходит. А к другим не идет.
Барк повернулся к стойке и долго смотрел в глубину зала, в полутьму.
- Вот возьми Катрин, - продолжал Барк. - Что она сделала для того,
чтобы быть красивой? Ничего. Природа подарила - и все... А этот ее
плюгавый... Он чем виноват, что таким уродился? Обошла его судьба,
обидела. И так везде. Одним задарма, а другим - хоть разорвись, не
получишь. Ты, конечно, скажешь: человек себе хозяин и своей судьбе тоже.
Оно верно, да не везде. Ты хоть зубами грызи землю, а с мордой будешь
ходить, которую тебе природа дала. Вот и срок жизни тоже. Меньше хочешь
сделать - это можно. Кури, пей, гуляй - это ты сам хозяин. А вот две
тысячи лет - тут, брат, ничего не поделаешь.
Барк развел руками и зло усмехнулся.
- Тут, на Земле, мы говорим: этот счастливый, а этот нет. Умеем
сравнивать. Ну, а если спросить, какие мы, человеки, если нас сравнить с
теми или еще с кем на других планетах? Счастливые или нет? Достались нам
задарма подарочки или обделенные мы? А? Этим вот задарма досталось. Живут
тысячи лет. А мы что? Войны вон сколько нет, за большой монетой только
такие дураки, как я, бегают. Везде кричат: равенство, свобода того,
свобода другого! А толку-то? Человек, он как жил мало, так мало и живет.
- Ну, и что же было дальше? - не выдержал я.
- А ничего дальше. Ни черта они за десять дней не сделали. Больше
месяца нас морили. Видать, не привыкли к большой скорости. Но этот
переводчик, Хет его звали, повадился к нам ходить. Почти что жил на
корабле. Они его нарочно вместо шпика приставили. Но парень он был
терпимый. Только говорил, как на уроке. Как будто старался получше слова
произнести. Он все больше заставлял о Земле рассказывать. Приборы смотрел
и щупал. Удивлялся. Получалось, что у нас техника, может, ненамного, но
получше. Кое-чего он вообще не понимал.
- А может быть, он не был специалистом в технике? - спросил я.
- Какой черт! - обозлился вдруг Барк. - С такой-то жизнью! Да они там
лет тридцать, а то и сорок учатся в разных школах и институтах. Чего им
спешить. По-нашему если, так их человек в сопляках ходит, пока не изучит
математику, физику, медицину, биологию и еще прихватывает всякие стишки,
романчики и должен знать историю. И только тогда он себе начинает
профессию выбирать по душе. Потом поработает лет сто - сто пятьдесят,
надоест, он за другую работу принимается.
- Значит, Хет рассказывал и о своей планете?
- Сперва дней десять ничего не говорил. Только про самую планету,
Стинбу по-ихнему. Ну, о размере, о горах, океанах. Почти все как у нас. А
дней через десять вдруг заговорил о другом. Они, видать, поняли, что мы
ничего им плохого не желаем. Так вот, дней через десять развалился Хет в
кают-компании. В кресле любил сидеть - страсть. Часами мог лупить глаза на
нас и на разные вещички. Никто и не думал его трогать или чего просить.
Решили, раз уселся, значит, можно на него и внимания не обращать. Каждый
своим делом занимался. И вдруг Хет говорит: "Хотите, я расскажу об истории
нашей планеты?" Ну, мы, конечно, в один голос - давай, дескать, а то, пока
про нас вспомнят, от скуки помрешь. А Хет уставился на нас и молчал добрых
пять минут. Потом полез за пазуху и достал какую-то кругляшку, вроде
тарелки. А на ней три физиономии, три стина - так они называли жителей
своей планеты. "Вот, - говорит, - про эту тарелку я вам и расскажу".
Хет обвел взглядом собравшихся и некоторое время молчал, держа над
головой небольшой круглый медальон с цветным изображением троих стинов.
Они шли друг за другом, и каждый передавал переднему что-то напоминающее
эстафетную палочку.
- Историю планеты, - начал Хет, - можно поведать, рассказывая о
событиях. Но можно говорить и о великих стинах, или великих людях, как вы
их называете у себя на Земле, хотя не только великие пишут страницы
истории.
Эти трое никогда не видели друг друга, никогда не шли рядом, не сказали
друг другу ни слова. Но они передали друг другу Мысль. И каждый
воспользовался ею по-своему. Поэтому на Стинбе чтят этих троих, хотя и
они, великие, ошибались.
Когда-то, очень давно, стины не знали, что природа дала им громадный
срок жизни.
В ваших глазах я вижу удивление и недоверие. "Может ли разумное
существо не знать срока своей жизни?" - думаете вы. И ошибаетесь.
Долгоживущий, если он долго не стареет, может этого не знать.
Срок жизни определен не только строением ткани, но и устройством жизни.
В те далекие времена вся Стинба была похожа на поле брани. Одни
государства исчезали. Другие вырастали до гигантских размеров, чтобы
разлететься на части. Да и внутри каждой страны не утихали битвы за
власть, за еду, за дом, за пашню, за женщин. Культ смерти царил повсюду.
Умереть за короля, за даму сердца, ради глупого спора на дуэли или турнире
было высшей честью. Героем считался лишь тот, кто погиб или рисковал
жизнью. Жизнь была так коротка, и стины торопились урвать свой кусок.
- Но были же, наверно, и сильные стины, - перебил рассказчика Фаулер, -
сильные физически. Почему они не выживали?
Хет молчал несколько минут. Как и все стины, он никогда не торопился с
ответом даже на самый простой вопрос. Потом Хет посмотрел на Фаулера и
закивал головой.
- Да, их было очень много, сильных стинов. Они редко гибли в сражениях
и на турнирах. Но они, как и слабые, были беззащитны от ударов в спину. А
предательские удары в спину - такой хороший способ для тех, кто спешит. И
им на Стинбе пользовались часто. Стины были жестоки. В сраженьях они
должны были обязательно убить противника. Раненый стин быстро
поправляется. Вы это называете высокой способностью к регенерации.
Беспощадно расправлялись с пленными, даже с женщинами и детьми. А сколько
было жестоких обычаев и традиций, которые тоже вели к смерти! И многие из
них были направлены против женщин. Мужчины гибли в бою с противником, а
женщин убивали близкие из-за ревности. За непослушание. Очень часто
убивали вдов, чтобы они не порочили доброе имя погибшего воина.
Стина на каждом шагу поджидала смерть. Средний возраст был
тридцать-сорок лет. Некоторые доживали до семидесяти. Их презирали, считая
трусами. Храбрый и преданный не живет долго! И гибли до отпущенного срока,
так как не старели и продолжали оставаться воинами.
Первого, изображенного на этой медали, звали Церн. За те немногие годы,
что ему удалось прожить, он стал крупным ученым. Изучал болезни животных и
находил способы лечения.
Однажды Церна заинтересовала таинственная болезнь редкого на Стинбе
животного. Это были звереныши, чем-то напоминающие стинов. Жили они в
глубоких пещерах и только ночью выходили на поверхность полакомиться
фруктами и поохотиться. Они были проворны и хитры. Быстро бегали и еще
лучше лазали по деревьям. Поэтому изловить их было очень трудно, и каждый,
кому это удавалось, гордился своим пленником и берег его. Но звереныши
плохо переносили неволю и погибали от странной болезни. Она приходила
через десять-двенадцать лет. Животное становилось вялым, теряло аппетит.
Тускнели глаза, начинали выцветать волосы - иногда они выпадали клочьями.
Кожа как будто растягивалась, и появлялись морщины. А потом наступала
смерть. Никто не знал ни одного случая выздоровления от этой болезни. И
Церн решил победить ее.
Он скупал больных животных. Долго и упорно шел от одной неудачи к
другой и через много лет неожиданно для себя пришел к выводу, в который
сперва даже не поверил. Церн не нашел возбудителя болезни, он открыл
старость.
Может быть, вы никогда не поймете значения этого открытия, ведь вы у
себя на Земле встречаете старость на каждом шагу. Но в течение тысячелетий
уклад нашей жизни не давал и не мог дать нам ни одного примера старости
животного. А эти звереныши, которыми заинтересовался Церн, были слишком
редки. На Земле вы привыкли к кратколетию. Весь уклад вашей жизни, вся
философия, обычаи - все подогнано под привычный срок жизни.
То же было и на Стинбе. Только у нас все приспособилось к недолгой
жизни, но без старости. Поэтому понять, что старость настигает не только
вещи, но и живое, было невозможно. Церн это понял первым на Стинбе. Но,
разобравшись в причине гибели зверенышей, он не мог не задуматься о сроке
жизни стинов. Снова начались исследования. В напряженной работе летели
последние годы. Церна уже поджидала гибель во время извержения вулкана, у
подножья которого раскинулся его родной город. Но он успел рассчитать, что
стины должны жить две тысячи лет. Это скорее была гениальная догадка.
Многие выводы, как выяснилось потом, были недостоверными. Церн исследовал
клетки, а ответ лежал глубже. На молекулярном уровне. Но срок жизни стинов
Церн рассчитал правильно.
Открытие Церна стало известно ученым, а потом и всем на планете. Но
ничего не изменилось. Для того чтобы понять великое, нужны многие годы.
А потом на планете появился Изор. Вот он на медальоне, идет за Церном.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг