длинный нож - "пырку". Слова о каком-то новом поделенном Боге и совести с
трудом проникали в его помраченный мозг. Он слышал в них злые обвинения
ему, такому жалкому и подлому. Дед Дмитрич твердо знал до сих пор, что
милосердный Бог его понимает и прощает, что не он виноват в своей жалкости
и подлости, а жизнь случилась такая, поломанная с самого детства. Виноваты
все, кто пинал его семьдесят лет - начальство, жена, собутыльники, родные
дети. А он - не виноват. И вот пришел наглый мальчишка, чтобы отнять у
него милосердного Бога! Так что же гибнуть ему теперь из-за наглого
мальчишки?!
Обида ударила в глупую голову деда Дмитрича так же сильно, как водка. С
криком:
- Убью Иуду! - старик бросился на вещавшего синего дьявола, выхватив из
сапога свою любовно заточенную пырку.
Дионисий не видел старика, Он подобно глухарю на току почти ничего не
видел и не слышал, завороженный Собственными прекрасными словами.
Между диким стариком и мальчиком оставались какие-то сантиметры, когда
метнулась наперерез Зоя и заслонила красавчика. Она хотела оттолкнуть
психа руками, но, по слабости мозжечка, качнулась некстати - и
промахнулась, руки простерлись в воздух мимо разъяренного деда.
Опрокидываясь навзничь, она падала на Дионисия - и тело ее налипло на него
спереди как горячий щит. Не разбирающий ничего, ослепший от страха и
ярости дед всадил свой нож в нее. Потому что уже не остановить инерцию
удара.
Его схватили тут же. Зоя лежала у ног Дионисия. Кровь почти не текла из
раны.
- Праведница... Бог спас... - загомонила толпа снова.
Схваченный дед Дмитрич ругался и плакал одновременно, а Зоя лежала, и
никто не решался дотронуться до нее в ожидании "скорой" и милиции. Нина с
Натальей плакали, потрясенные сомоотвержением и величием этой девушки, к
которой они, грешницы, относились свысока и даже с осуждением. А вот
спасла Учителя она, а они - не спасли. Нина думала запоздало, как хорошо
было бы ей умереть вот так, спасти душу и забыть боль по своей убиенной
Валечке - но не смогла она, не бросилась так же мгновенно под нож, как Зоя.
Дионисий стоял не двигаясь над Зоей, распростертой у Его ног.
- Вот праведница, - повторял Он.- вот святая душа.
Потрясен избегнутой близкой опасностью Он нисколько не был. Так и
должно быть: Божественная Чета не могла не спасти Его.
Милиционер прибежал первым - свой, апраксинский, приставленный
присматривать за рынком. Пощупал пульс опытной рукой, выпрямился и объявил
почти что с удовлетворением:
- Всё. Готова.
Он хотя и слегка, но искренне пожалел неизвестную ему молодую, пусть и
явно порочную женщину. А удовлетворение невольно проскользнуло, потому что
самый факт убийства делал его роль здесь более значительной. А то шипят в
спину: "Шляются менты, делать им нечего". А вот есть чего! Убивают людей -
значит нужна милиция.
- Первомученица совершилась! - объявил Дионисий.
Милиционер уставился на него в недоумении:
- Ты чего? В школу надо ходить, а не по рынкам шляться в бабьей юбке!
Дионисий посмотрел прямо в глаза милиционеру - что редко удается
обыкновенным гражданам - и сказал:
- Все перед Богами-Супругами в ответе.
Милиционер был в годах и еще не перестроился, не уверовал вслед за
гражданскими массами, но инструкция у него была твердая: религию поощрять!
Правда, предпочтительно в православном исполнении. А этот походил на
сектанта, тем более и балахон на нем какой-то неуставной, в церкви такие
не носят, к сектам же следовало проявлять корректность, но настороженность.
- Ладно, кто тут свидетели?
- Тут и самый убийца налицо,- похвастался активист из толпы.
И выдвинул вперед скрученного деда Дмитрича.
- Ты?!
- Я,- плакал дед.- Не хотел, само вышло. Бабу не хотел.
- А свидетели кто тут есть?
- Мы все в свидетелях! - подтвердил активист.
Наконец и "скорая" пробралась сквозь толпу.
Дионисий смотрел на лежащую мертвую Зою без сожаления.
Мученица нужна была в основании Его учения - и вот мученица явилась.
Награда ей уготована на небесах - Отец Небесный позаботится и Мать
подсобит.
А вышло - красиво. Дионисий и так в Себе не сомневался, но все-таки
самоотвержение Зои прибавило Ему еще больше гордости и уверенности в Своей
избранности: едва успел Он произнести всего несколько пророческих слов, и
вот ради явленной Им истины ученица пошла на мученичество, пожертвовала
жизнью. Не хуже чем в Святом Писании.
А между прочим, ни один апостол не заслонил Христа и жизнью своей Его
не спас. Так что Дионисий Златый уже превзошел того первого Сына Божия!
* * *
Зоя умерла, но никто кроме Господствующего Божества не знал, что ее
СПИД живет и продолжается в крови юного самозванного Сына Божия. А Оно
вовсе не собиралось морить переселившихся в Дениса вирусов: проповеди
безнадежного больного, да еще больного самой знаменитой болезнью времени,
обещали произвести впечатление - и на землян, и на Него Самого. А Оно
очень ценит возможность получить посильные впечатления.
Интересная все-таки штука - жизнь. Если внимательно приглядеться к
деталям. Очень ведь просто в масштабах Вселенной потерять мелкие детали.
Другое Божество на Его месте, может, и потеряло бы. Но - не Оно.
Кстати, интересная мысль: о другом Божестве.
Планетяне - они все рождаются в результате случайных комбинаций. Те же
родители Дениса. Мог каждый из них умереть в младенчестве. Могли
пережениться иначе. Людмила Васильевна, например, очень колебалась, была
параллельно влюблена в морского капитана, и если бы не глупая ссора -
представьте себе, из-за Окуджавы - вышла бы замуж за своего "красивого
морячка", как называла возможного зятя ее мама. И тот, кто родился бы в
этой комбинации, был бы уже не Денис: вырос бы в бравого папу, мечтал бы о
море, а не о новой вере.
Тогда молодая Людочка еще не уверовала вместе со всеми в вернувшегося в
Россию православного Бога, а вместо Бога и тоже вместе со всеми
интеллигентными девушками страстно почитала Окуджаву. А ее моряк Эдик
сказал небрежно: "Подумаешь, певец кухонный. У меня половина команды
бренчит не хуже!" И тогда Люда поняла, какой он тупой и бездуховный. А
через три дня Эдик уплыл в очередной раз, так что времени помириться не
осталось.
Так что любой планетянин - результат совпадения многих случайностей. А
Оно Самоё? Коли Господствующее Божество не имеет ни начала, ни конца -
значит Оно не могло бы быть другим?! Если только...
Все-таки и Оно не всегда понимает: как это существовать изначально, не
будучи никем созданным?! А вдруг Оно тоже - Создание некоего еще более
Высшего Разума?!
Если - Создание, тогда могло получиться у того неизвестного высшего
Творца и немного иначе. А было бы Оно немного другим - и Вселенная Им
сотворенная получилась бы немного другая.
Мысль странная - но соблазнительная. А почему бы и не обдумать на
досуге? Благо, досуг всегда найдется, когда целая вечность в запасе.
* * *
Виталик уже мог вставать - опираясь на Клаву одной рукой, и на
неусыпного стража - другой.
Стражи, по мере его выздоровления, смотрели всё подозрительнее и
несколько раз пытались снова запереть Виталика в хижине. Клава пока не
давала: "Воздух, - она повторяла,- воздух хорош!" И охватывала широким
жестом окрестные горы - потому что в таких горах воздух может быть только
самый чистый и целебный. Как и вода.
Виталик уже узнал, зачем Клава появляется в таком маскараде. И свято
соблюдал конспирацию. Конспирировал он своеобразно: старался при стражах
разговаривать с доктором максимально матерно, чтобы те понимали, что так
могут разговаривать только два настоящих мужчины. И Клаву учил шепотом:
- Да говори ты при них по-настоящему, как мужик.
Клава материлась без увлечения, хотя и готова была признать свободу
мужского слова одним из преимуществ сильного и оттого грубого пола. Но
все-таки одно речение она полюбила: "Да пей ты лекарство, ебена мать!"
Выпал наконец снег в горах. Лунными ночами сделалось совсем светло:
снег не только отражал, но словно бы и усиливал свет ночного светила. На
поляне около хижины можно было бы даже читать крупные буквы. И тем темнее
казались тропы, уходящие под полог елового леса.
Виталик уже немного окреп, но, по совету Клавы, скрывал свою крепость
от охранников. Когда те отходили на свой частый перекур, Клава с Виталиком
шептались о побеге.
Если бы Клава могла спокойно посмотреть на себя со стороны, она бы
поняла, что переживает счастливые дни: роскошная природа вокруг, чистейшая
вода в горном ручье, неплохая еда и совсем даже ненавязчивая охрана,
нужная ровно настолько, чтобы придавать отрывочным разговорам с Виталиком
запретную прелесть. Никогда бы они с такой напряженной радостью не
переговаривались на своей ярославской воле. Других таких счастливых
узников не бывало во всей Чечне. И вряд ли будут.
Но Клава считала случившееся злой неволей и планировала побег. Виталик
хотя и окреп, но сам планировать еще не мог и препоручил всю мужскую
инициативу ей.
Выпавший в горах снег, ради прелестей которого благополучные жители
этой планеты заполняют горные курорты, казался ей только опасной помехой:
на снегу ясно отпечатаются следы, а ставшие светлее ночи облегчат погоню.
Впрочем нужно было решить два главных вопроса: куда бежать и на чем?
Пешком ведь не уйдешь. Летом можно было бы и пешком - лесами. Но зимой -
не уйдешь.
А на дорогах всякий наедет, остановит. Помогла бы только захваченная
машина - и карта, чтобы знать, по какой дороге газовать. Карты у Клавы,
естественно, не было.
Виталик сам не планировал, даже не вникал в сложности предстоящего
мероприятия, а потому торопил совершенно по-детски:
- Ну чего ты? Давай уходить!
Ночью стражи теоретически спали по очереди. Но практически дежурный
дремал тоже - только что прислонившись к двери. Убивать ли стражей,
связывать ли?
Если убить, то при поимке пощады не будет. А так - так посадят в яму,
скуют наручниками. Клаву при этом разденут и разоблачат - чтобы насиловать
всем отрядом.
Иногда ночью Клаве начинало казаться, что вообще всё вокруг - сон. Как
она могла решиться на такое?! Как посмела понадеяться на успех?! Конечно,
случаются чудесные спасения.
Если поможет Бог. И не просто поможет, а очень поможет! Кроме как на
Бога надеяться было и не на кого.
Но даже и при надежде на Бога надо было подготовиться.
А Виталик ныл нетерпеливо:
- Ну чего ты? Давай! Эти недоноски спят. Давай сейчас:
автоматы вырвем, пристрелим их - и вперед!
Явился соблазн: послушаться. Он мужик, пусть решает!
Хватит она отвечала за всё.
Дежурный охранник заснул в обнимку со своим калашом.
Прихлопнуть его мог сейчас и пятилетний мальчик.
- Давай!
Виталик даже приподнялся, готовый броситься на спящего.
- Нет! - сказала Клава.- Лежи. Рано.
Клава разозлилась. Ради такого капризного недоумка она рискует всем! А
если спасутся, небось, припишет всё себе. И всю жизнь будет точно также
жить за ее счет, за ее труды.
Муса бы никогда так не ныл. Он бы всё обдумал сам, решил бы - и сделал.
Клава могла бы на него положиться - и не беспокоиться ни о чем. И с поезда
Мусу никогда бы не сняли так глупо!
Муса появился - легок на помине. Прискакал поздним вечером. Если бы они
перебили охрану и побежали - как раз бы встретились на тропе. Вот и
получилось бы совсем другое продолжение.
Услышав конский топ, стражи вышли из хижины. Клава за ними.
Муса явился не один, а с двумя своими головорезами. Эти Клаве сразу не
понравились.
Муса соскочил с коня и крепко приобнял Клаву за плечи:
- Доктор хорош, без тебя плохо внизу. Люди болеют, люди спрашивают.
Клава испугалась, что он заберет ее вниз. оторвет от Виталика. И тогда
конец всем планам побега. Испугалась - и отстранилась.
- Чего ерзишь? Я как брат. Хватит ждать, пора Аллаху поклониться!
И с этой стороны ловушка захлопывается. Неужели Виталик был прав и
нужно было убежать еще вчера? Но - куда убежишь пешком по снежным тропам?!
Без пайков, без горной одежды и обуви!
Хорошо что Муса не ждал пока ответа, инспектировал ситуацию дальше:
- Что лечил - много или мало?
- Лучше ему, но надо еще лечить,- Клава постаралась поддержать
дипломатическую неопределенность.
- Мы не госпитал. Пусть лечит в свою Россию. Выкуп платит, хорошо
лечиться, если нужен кому.- и повернувшись к Виталику закричал зло - не
так, как только что говорил с Клавой: - Пусть за тебя отец-мать платит!
Пусть за тебя президент платит! Хватит даром хлеб! Сейчас ты скажешь,
чтобы быстро платить!
И что-то приказал по-своему сопровождающим головорезам.
Те подошли к Виталику, резко дернули его, поставили к стене хижины.
Достали какой-то удлиненный предмет - но оказался не автомат, а
видеокамера.
- Ты сейчас говори, что жив, но плохо жив. Не будут платить, будешь
совсем не жив.
Виталик стоял у стенки - в точности как перед расстрелом. И камеру на
него направили - как автомат. Зажегся свой фонарь подсветки - словно
подствольный гранатомет.
- Ты - говори!
Виталик заговорил - немножко поспешно, как неприятно показалось Клаве.
- Дорогие близкие и командиры. Я здесь в плену. Я пока жив, но болен,
мне нужны многие лекарства, которых здесь нет. Если хотите увидеть меня
живым, то заплатите этим людям, которые просят.
Один из головорезов подошел и дал Виталику размашистую затрещину -
второй продолжал снимать.
- Да вы что! - закричала Клава. - Он больной!
Муса что-то сказал по-своему, и головорез отошел.
Повернувшись к Клаве, Муса пояснил почти извинительным тоном:
- Мало жалости говорил. Пусть видят, что здесь ему плохой кайф. - И
Виталику: - Ты добавляй, что в другой раз будут кассету посылать, твой
палец прибавят. Отрубим первый палец - как первый ультиматум.
Виталик продолжил, запинаясь:
- Видите, меня тут бьют, а я больной. Тут они палец для начала
отрубают, если денег не получают. Могут и мне. И пришлют вам пальчик в
конверте.
По-детски прозвучало - "пальчик".
- Вот хорошо,- оценил Муса тоном режиссера.- Хорош кадр, так? - Но не
успокоился на достигнутом.- Ты еще на жалость. Своих родных всех по имени
проси.
Виталик выполнил:
- Дорогие папа и мама, Николай Васильевич и Ольга Павловна, очень ваш
прошу, не забывайте своего сына в плену.
Очень хочу вас обнять дома. А то порвут здесь на куски - и не
повидаемся больше ни разу!
- Жена есть? Девушка есть?
- Есть. Любимая девушка.
- Проси девушку по имени. Если любит, пусть пожалеет.
Виталик добавил:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг