даже слабый этот, но грубый здешний электрический свет засвечивал нежное
свечение неземного святого Света. Тогда Денис догадался закрыться ночью в
ванной, не зажигая свет в коридоре. В ванной сгустилась темнота абсолютная.
Денис долго всматривался в невидимое, но такое знакомое зеркало над
раковиной умывальника, и постепенно проявилось ожидаемое светлое пятно.
Гораздо было слабое, чем он ожидал, но все-таки - светлое пятно.
Несомненный признак святости.
Родимый знак Сына Божия.
Стоп-стоп! А как понимать - Сына Божия? Гонимый юношескими страстями,
Денис читал "Гавриилиаду" - так что же, действительно Дева Мария зачала от
Духа Святого - голубок там посуетился?! Дух, он и есть - Дух, он не может
соединиться с женской клеткой. Несомненно, признание зачатия от Духа, хотя
бы и непорочное, сделано для примитивной толпы.
Дух может войти в уже существующее тело - тело, рожденное земным
способом от земных родителей, и в этом смысле всякий Сын Божий - приемный.
Так же Дух Божий мог в свое время войти в Христа, пусть в Христа-ребенка.
Все Дети Божии находятся в одинаковом положении, все зачаты без участия
Божьего семени - кощунственно думать, что такое возможно.
Денис никогда слишком сильно не любил своего отца.
Отец не сделал ему ничего плохого: не бил, не ругал слишком громко - но
оставался холодным и даже чужим. Не хотелось Денису прижаться к нему - и
рассказать всё-всё-всё! А когда рассказал совсем маленьким, как в детском
саду они купались все вместе и девочки с мальчиками трогали друг друга, но
так, чтобы не видела воспиталка, отец рассердился и сказал, что хорошие
дети так не поступают.
И не казался отец даже в начальном детстве самым сильным на свете, тем
единственным человеком, который всё знает, всё сможет и всегда защитит. Не
был отец шумным и веселым, как папа соседского Витьки, повар; не умел отец
скатываться с кавголовских гор на лыжах, как папа Славки из их класса; не
мог отец заступиться перед старшими хулиганами как шофер, папа Артура с
заячьей губой; не мог отец купить не глядя хоть железную дорогу, хоть
фирменные кроссовки, хоть велосипед с фарой как папа Гарика; не пел отец
под собственную гитару как папа другого Славки - из верхней квартиры.
И вот нашелся Отец Небесный, Который не оставит Сына Своего. И Который
сильнее всех земных отцов вместе взятых.
Нашелся Отец - и послал знамение: святое сияние вокруг головы.
Интересно, а чудеса Денис являть сможет? Как тот, предыдущий Сын Божий
- Христос. Лазаря бы какого-нибудь воскресить!
Утром он нетерпеливо сообщил за завтраком, не успев пережевать
пятничный постный винегрет с селедкой:
- А у меня сияние вокруг головы! Это меня Отец Небесный наградил.
Другой бы стеснялся, сообщая о себе такое, но для Дениса всё теперь
стало так просто, так естественно, что он сообщил даже не хвастовства
ради, а потому что не мог скрыть правду от родителей. Хотя и земные они,
но все-таки родители, как-никак. Имеют полное право знать новость о своем
сыне.
- Сколько я тебя учил, не говорить с полным ртом! - непонятно
разозлился отец его земной. - И подумай десять раз, может тебя нечистый
смущает. Сын Божий нашелся. Правильно сказал отец Леонтий: не надо
торопиться, подожди новых знамений!
- Отойди, человек, кто ты? - неожиданно для себя сказал Денис.
Будто кто-то внушил ему эти слова.
Но отошел он сам: встал и ушел в свою комнату.
За спиной сразу возник громкий разговор:
"Дождался..."
"Это ты его поощряешь..."
Денис постарался не слушать. Закрылся в своей комнате и встал на колени
перед иконой, подаренной в прошлом году мамой на день рождения.
Легкость и умиления сошли на него.
- Отче мой...- повторял он,- Отче мой...
И больше ничего. С иконы на него сочувственно смотрел строгий святой
Дионисий, небесный его покровитель, но не его именовал Денис Отцом своим,
а самого Господа Бога, а святой Дионисий выступал только в роли
полномочного представителя Всевышнего. Да все они там наверху - одна
команда.
- Отче мой...
Благостные слезы текли из глаз.
Да, Сын он Божий, Сын избранный, Сын возлюбленный.
- Отче мой...
Не общий, не "наш" - а его, Дениса, Отец небесный.
Верилось. Плакалось. Легкость переполнялся душу и тело, вознося к
самому подножию Святого Престола. И звучала непрерывно в душе божественная
музыка.
* * *
Человеческую музыку Господствующее Божество не воспринимает совершенно.
Потому что Оно видит красоту в целесообразности: в устройстве растения или
животного, в гармоничном движении звезд и планет. А получать удовольствие
от сочетаний звуков, которые никак не влияют на строение существ, которые
эти звуки слушают - этого Оно не понимает. Когда звуки слишком громкие и
ритмичные, Оно видит, как в такт сокращаются сосуды, дергаются мышцы.
Тихая же музыка, называемая мелодичной, вызывает расслабления мышц - вот
это хорошо и полезно. Но воспринять такие сочетания звуков непосредственно
как удовольствие Оно не может и не понимает такого счастья.
И это тоже обидно: малые эфемерные планетяне, а выдумали себе еще одно
наслаждение, которое Ему недоступно. Планетяне прямо-таки неистощимы в
изобретениях всяких сладостей земных, умудряются скрашивать свой краткий
век - и почти довольны. А Оно - всемогущее и бессмертное - снова и снова
остается лишь наблюдателем.
* * *
- Отче мой, - твердил Денис, и счастливые слезы охлаждали пылающие в
восторге щеки.
Но из-за двери доносилось родительское прение, и невозможно наконец
стало не слышать:
"Гордыня бесовская..."
"Ты никогда его не любил..."
"Покаяния надо искать..."
Дальше невнятно, Но все чаще, короче и наконец взвилось в верх
пронзительное, уходящее в ультразвук:
"За-мол-чи-ии!!"
Папиного голоса больше слышно не было. За мамой всегда последнее слово:
потому что ее не переспорить, не переговорить, не перекричать.
Денис снова постарался не слышать, постарался думать только об Отце
своем Небесном.
И вдруг наступило озарение!
Если есть Отец Небесный - значит есть и Мать. Бог существует в двух
ипостасях: Бог-Отец и Богиня-Мать. иначе и быть не может в мире. И все
несогласованности, все проблемы мира - оттого, что Отец и Мать не всегда
понимают Друг Друга. Не ругаются, конечно, как земные родители Дениса, но
в чем-то спорят - объясняются. И быть может - с Божественной силой и
страстью. Не Бог и Дьявол борются в мире, а живут вместе в любви и
единоборстве Отец и Мать - Супруги Небесные!
Вот слово, которое Денис призван принести в мир, вот новое Откровение,
Третий Завет!
И особенная личная радость охватила его: он, Денис, будет первым, кто
поклонится и Отцу и Матери, первый, кого равно открыто прилюдно возлюбят
Супруги Небесные. Других праведников любил только Отец, а его, Дениса -
оба Божественных Супруга! Пусть иногда Они спорят и не понимают Друг Друга
- все равно, при всех Своих спорах, к нему, к Дениске, к Сыночку, Они
всегда будут благоволить равно!
- Отче мой... Матерь моя...
Отец и Мать - вот два равных слова. И всё неустройство мира от
непонимания, оттого, что поклоняясь Отцу, оскорбительно отодвинули и
забыли Мать.
- Отче мой... Матерь моя... Всевышние Супруги!
* * *
Господствующее Божество не могло еще раз не улыбнуться трогательному
самозванцу. И придумал мальчик неплохо. Во всяком случае, куда интереснее
изобретенной странным разумом ранних христиан невнятной Троицы, в которой
не нашлось места Матери рядом с Отцом, так что получился у них какой-то
Вдовец Небесный.
Ну что ж, прямо помогать новому самозванному Сыночку Оно не станет, но
и не удивится, если столь понятная проповедь окажется успешной.
Люди постоянно чего-то желают - большого и малого. И бесятся, когда не
получается. А Оно? Оно пожелало когда-то на своем уровне - создать Космос.
Что и свершилось без малейшего сопротивления. И с тех пор Оно
по-настоящему ничего не желало - так иногда, мелкие прихоти.
И вот, кажется, пожелало - пока еще ничего конкретного:
просто - пожелало желать.
А что было бы... если бы в действительности Господствующих Божеств
образовалась пара - Он и Она?! Вот выход из одиночества! Не воплощаться в
смешную липкую протоплазву, а существовать вечно в содружестве равных
ипостасей, любящих друг друга!
Хотя, конечно, будет и непривычно поначалу: ведь Оно привыкло
властвовать безраздельно, а ради личной жизни пришлось бы пожертвовать
всемогуществом: Он будет поминутно ограничивать Её, Она - Его. Каждое
действие придется обсуждать, согласовывать.
Очень решительный шаг. И ведь обратно уже не переиграешь: как только
явятся Он и Она, Они уже будут защищать собственную отдельность,
собственное бессмертие, и раствориться друг в друге снова, потеряв
полученную индивидуальность, Они уже не согласятся.
В общем, нужно было подумать. Взвесить. Не то что бы Оно отказалось от
этой идеи, но еще и не решилось. Такое великое преобразование всего
вселенского порядка нельзя предпринять вдруг. Имея в запасе вечность,
можно не торопиться и подумать как следует. Но - заманчиво: вдруг
избавиться от одиночества! Думало Оно, что нет у Него никаких шансов на
Собственную личную жизнь, что обречено Оно лишь наблюдать за радостями
малых планетян - и вот шанс замаячил!
* * *
Компания собралась у Вальки, мать которой ушла куда-то на проходняк.
Олег принес клевую кассету, и сразу запустили видик. Смотрели, как Чак
Норрис в очередной раз красиво побивал всех недругов. Ради чего он
побивал, значения не имело, да они и не врубились. Главное - побивал. И
все мальчишки переживали себя чаками, уверены были, что и они способны
точно также крушить врагов ради справедливости или просто так. Адреналин
рекой вливался в артерии, туманил головы сильней, чем даже всесильный
тестостерон - гормон пола.
Маленький очкарик Миша по прозвищу Прыщ, воображая себя обновленным
сверх-Мишей, вскочил и с разворота ударил ногой.
Он хотел эффектно убить диванную подушку, но сильно промахнулся и
врезал в стекло серванта. Стекло посыпалось. За стеклом перемешались рюмки.
- Да ты что! - заорала Валька.- Да мне за это!
- А ну их, стекляшки проклятые! - вскочил и Олег.- Круши!
Старший опытный Олег врезал фирменным чаковым ударом уже прицельно в
стекло.
Да и остальными овладел восторг безнаказанности. Больше они никогда уже
не придут к Вальке - это ясно. Значит, на прощание можно отомстить всем
вещам, которые вечно полагалось не трогать, не царапать, почти не дышать
на их полированные святыни.
Вскочивший первым маленький Миша неистовствовал особенно. Он никогда не
дрался во дворе, он боялся больших мальчишек, собак и даже старух у
подъездов. И вот настало освобождение - он ничего не боится! Он всемогущ
как Чак Норрис и Сталлоне вместе взятые! Мир еще содрогнется!..
Посуду уже всю пустили вдрызг. Серый с Женькой плясали на хрупких
черепках. Тогда Миша первым схватил острый кухонный нож, так напоминающий
настоящий боевой кинжал, достойный настоящего мужчины. И вонзил сверкающий
клинок в диванную подушку. Внутри оказалась плотная начинка.
- Дай сюда!
Олег отнял нож и вспорол мягкую подушку - спальную.
Тут-то началось веселье. Пух полетел по комнате.
- Снег! - закричал Миша.- Зима!
Он ходит в художественный кружок, поэтому в особенности оценил эффект:
на улице черный ноябрь, а они приблизили белую зиму!
- Прекратите! - орала Валька.- Мальчишки, вы что - взбесились?! Мама
меня убьет!
Но внезапный восторг совсем отуманил их, лишил соображения. Они -
великие воины! Никто не устоит перед ними! Восторг разливался по всему
телу, наполнял каждую мышцу. Враг будет повержен в прах! Какой враг? -
Любой враг! Враги кругом - но тем неотвратимее и славнее будущая победа!
- Еще ковер! - догадался Олег.
Ковер в семье Вали ценили в особенности. Это был очень ценный ковер,
привезенный из настоящей Азии во времена, когда ее папа был большим
начальником и ездил в триумфальные командировки.
- Дайте нож! Валите отсюда! - выла Валька.
- Я - Вальнур, великий и ужасный! - закричал Миша и в полноте своей
сокрушительной силы ткнул в дуру Вальку ножом.
Она проткнулась неожиданно легко.
- Ой! - икнула Валька и села на пол.
- Так будет со всяким, кто осмелится! - в восторге закричал Миша.
Но более опытный Олег понял первым:
- Ты, Прыщ, ее замочил.
Пока длился дружный восторг, все забыли это обидное прозвище, а теперь
Олег вспомнил. Сбросил с вершин восторга в вонючую помойку.
- Сам ты - прыщ! Вонючий прыщ!
И Миша ткнул Олега тоже - как Вальку.
Олег схватился за живот - и тоже сел.
Серый с Женькой сбежали.
Миша стоял один посреди поля угасшей битвы - победителем.
- Вызови "скорую"! - догадался Олег.- Вызови, пожалуйста, Миша.
Миша - а не Прыщ.
Миша даже честно попытался. Но телефон был тих, потому что телефон в
восторге вырвали с корнем.
- Валька, а у соседей телефон есть?
Но и Валька молчала как телефон.
Восторг постепенно стихал. Но оставалось прочное чувство собственной
значимости. Больше никто и никогда не назовет Мишу - Прыщом.
Он вышел на лестницу не тем Мишей, который вошел в квартиру. Он вышел
Человеком, Который Не Боится. Никакие мальчишки, никакой учитель, даже
никакой новый папа, если мама приведет ему нового, не будут больше шпынять
его - если не желают ножа в живот.
Стучать к соседям, спрашивать про телефон Миша не стал.
Вызывать "скорую" - не работа для сверхчеловека.
Он не знал, живы ли Валька с Олегом, проткнутые ножом.
Не знал и не интересовался.
А они уже затихли совсем. Истекли кровью. Девочке Вале Миша проткнул
брюшную аорту. Такие удары не всегда удаются и опытным убийцам, а Миша
попал сразу - с первой в жизни попытки. Олегу же он пропорол воротную
вену, поэтому Олег истекал дольше. Тоже мастерский удар.
Валькина мама в это самое время в прекрасном настроении возвращалась
домой: она купила замечательные итальянские туфли на распродаже. Если бы
не туфли, она бы пришла раньше - еще до начала детской вакханалии, но
пришлось отстоять очередь - редкость в новое время. Туфли уценили сразу
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг