Саша Чёрный
Бестелесная команда
Шел солдатик на станцию, с побывки на позицию возвращался. У опушки
поселок вилами раздвоился: ни столба, ни надписи, - мужичкам это без
надобности. Куда, однако, направление держать? Вправо, аль влево? Видит, под
сосной избушка притулилась, сруб обомшелый, соломенный козырек набекрень, в
оконце, словно бельмо, дерюга торчит. Ступил солдат на крыльцо, кольцом
брякнул: ни человек не откликнулся, ни собака не взлаяла.
Наддал он плечом, взошел в горницу. Видит, на лавке старая старушка
распространилась, коленки вздела, на полати смотрит, тяжело дышит. Из себя
словно мурин, совсем почернела. В переднем углу заместо иконы сухая тыква
висит, куриные лапки в одну шеренгу прибиты.
- Здравствуй, бабушка... Куда на станцию поворот держать, - вправо, аль
влево?
- Ох, сынок... На обгорелый дуб целиной-лугом ступай. Пешему не
заказано... Да не подашь ли мне, старой, водицы испить? Совсем, сынок,
помираю!
Зачерпнул солдат ковшиком, сам все на передний угол посматривает.
- Что ж у тебя, бабушка, иконы-то не видать? Из татарок ты, что ли?
- Тьфу, тьфу, служивый!.. Русская я, орловской породы, мценского завода.
Да знахарством все промышляла по слабости здоровья. Рукоделие такое: бес
ухмыляется, ангел рукой закрывается. Стало быть, образ мне в избе держать
несподручно. Всухомятку молюсь, - на порог выйду, звездам поклонюсь, "Славу в
вышних" пошепчу... Авось Господь-Бог услышит.
- А по какой части, бабушка, ты орудуешь больше? По штатской, аль по
военной?
- По штатской, яхонт, по штатской. Отстуду, скажем, между мужем-женой
прекратить, альбо от зубной скорби заговорить... Деток кому подсудобить, ежели
потребуется. Худого не делала. А по военной, что ж... В стародавние годы
заговоры по ратному делу действовали, пули свинцовые отводили. А ныне, сынок,
сказывают, кулеметы какие-то пошли. Так веером стальным и поливают.
Управься-ка с машиной этакой!..
Вздохнул солдатик.
- Ну, бабушка, ничего. На себе поснесем, да вас побережем. Кланяйся
родителям, в случае чего... В запрошлом году они скончавшись. Будь здорова,
бабушка, помирай себе с Богом...
Только встал, обернулся, - слышит, у ног тварь какая-то мяучит, о сапог
мягкая шуба трется, а ничего не видит... Протер он обшлагом буркалы, - что за
бес... Плошка пустая у порога подпрыгнула, метла прочь сама откатилась, голос
шершавый все пуще мяучит-надрывается.
- Ох, - говорит, - бабка! Что ж это за наваждение? Душа кошачья у тебя по
избе без лап, без хвоста бродит...
- А это, соколик, кот мой, Мишка. Плесни-ка ему молочка в плошку. Я
сегодня по слабосильности и с лавки не вставала. Голоден он, чай.
- Да где кот-то, бабушка?
- Плесни, плесни. Экой ты, солдат, надоеда... Налил солдат из крынки
полную плошку. Глядит: молоко стрепенулось, кверху подпрыгивает, будто
ложечкой кто сливки взбивает. Брызги во все стороны... Дрожит плошка, молоко
убывает да убывает, глядь-поглядь - само в себя ушло, края подлизаны, даже до
сухости...
Обалдел солдат, на бабушку уставился. Усмехается старушка.
- На войне был, а пустякам удивляешься. Настой-зелье я по своей секретной
надобности сварила, остудить под лавку поставила. А он, дурак Мишка, сдуру
лизнул, вот и бестелесным стал. Да пусть так бродит, мне все одно помирать.
Авось в бестелесном виде промышлять ему способнее будет.
Загорелась солдатская душа до чужого ковша, - по какой причине и сам не
знает...
- Ох, родненькая... Дай-ка мне состава энтого, умора ведь какая...
Солдатикам на позиции тошно, тоска смертная. А тут этакая забава... Уж я за
тебя в варшавском соборе рублевую свечу поставлю: окопный солдат вроде как
святой, - тебе это без пользы будет.
Закашлялась старушка, зашлась, поплевала в тряпочку, отдышалась и говорит:
- Экий ты младенец стоеросовый... Ну что ж, бери! Свои бросили, чужой
пожалел, водой попоил... Только смотри, шути да откусывай... Ежели какую тварь
либо человека в бестелесный вид приведешь, помни, орел: только водкой зелье
мое и прополаскивается. Рюмку-другую вольешь, сразу предмет в тело свое
войдет, натуральность свою обнаружит...
Солдат одной рукой за чашку, другой за баклажку. Перелил, бабушке в пояс
поклонился, и за дверь - целиной-лугом на обгорелый дуб, к своей станции.
Зелье на боку в баклажке булькает, - аж селезенка у солдата с радости
заиграла, до того забавная вещь.
* * *
С этапа на этап - докатился солдат до своего места, в аккурат час в час в
свою роту заявился. О ту пору полк ихний в ближний тыл на отдых-пополнение
оттянули. Старослужащим вольготнее стало, - винтовку почистил, шинель залатал
и вались на свою койку, потолочные балки в бараке пересчитывай.
А свежих бородачей во дворе обламывают. Занятие идет, соломенное чучело
колоть учат: штык по шейку всади, да назад одним духом с умом выверни. Ходит
ротный, присматривает, не очень и ему весело запасных вахлаков обтесывать.
Зевнул в белую перчатку, фельдфебеля спрашивает:
- А что ж, Назарыч, Шарика нашего не видать?
- Не могу знать! Второй день в безвестной отлучке. Тоже тварь живая,
амуры, надо быть, тыловые завелись.
Повернулся ротный на подковах, Назарычу занятия предоставил, в канцелярию
ротную пошел приказы полковые перелистывать. Слышит, за перегородкой в углу
кто-то посвистывает. Шарика кличет, - в ответ собачка урчит, веселым голосом
огрызается. Поглядел он в щелку: сидит это солдатик Каблуков, что намедни с
отпуска вернулся, на сундучке. Одна нога в сапоге, другая в портянке. Свистит,
пальцами прищелкивает, а перед ним, - Господи, спаси-помилуй! - пустой сапог в
воздухе носится, кверху носком взметывается.
Дрогнул ротный, а уж на что храбрый был, самому дьяволу не спустит. За
столик рукой придержался. Дошел до порога, за косяк ухватился... Стрепенулся
Каблуков, вскочил, вытянулся, а сапог округ него так в присядку и задувает,
уши по голенищам треплются, а из голенища, будто из граммофонной дыры:
"Ряв-ряв!" Да вдруг сапог прямо на ротного, будто к родному брату, - по
коленке его хлопает, в руку подметкой тычется. Побелел ротный - на елку бы
влез, да елки нетути...
- Ох, - говорит, - Каблуков, плохо мое дело... Прошлогодняя контузия, вот
она когда себя оказывает. Беги за Назарычем, пусть меня скорей в лазарет
свезет... А то, пожалуй, оборони Бог, кусаться начну.
Оробел Каблуков, к земле прирос. Однако кое-как губы расклеил:
- Не извольте, ваше высокородие, тревожиться. Сапог натуральный,
интендантской кожи. А что он сам летает, будьте без сумленья, собачку я
бестелесную учил поноску носить. Да тут вы сбоку взошли, не приметил я,
напужал только ваше высокородие занапрасно.
Выпучил ротный глаза.
Что ты... окстись!.. Какая-такая бестелесная собачка?
- Да наш Шарик! Я его, ваше высокородие, наскрозь прозрачной настойкой для
забавы обработал. Скажем, как стекло: виду нет, а в руку взять можно.
Ротный так на сундучок и опустился:
- Ну, Каблуков, придется, видно, нас двоих в тихое отделение на лазаретной
линейке везти. Я телесные сапоги в воздухе ловить буду, а ты бестелесной
собачкой забавляться. Видишь, что война из людей делает.
Однако, Каблуков, хочь и подчиненный, поперек тут врезался, видит, чем
дело тут плохим пахнет. Обсказал все, как есть, про помирающую старушку да про
кошкино молоко.
- Я ж, ваше высокородие, против присяги не пошел. Мог в лучшем виде сам
себя смыть, стеклянным студнем по всей России перекатываться... Поймай-ка у
сокола на плече, у бабы под мышкой... Ан к окопной страде вернулся. Вы, ваше
высокородие, извольте сундучок ослобонить, я вам чичас все наружу произведу, -
от своего начальника какие секреты!..
Звякнул сундучок веселой пружиной. Каблуков одной рукой шкалик вытащил,
другой невидимую собачку к себе притянул, бестелесную пасть ей раскрыл.
- Ишь ты, ртуть курчавая!.. Ротный армейский цупик, а насчет водки
отворачивается. За пальцы меня хватать? Своего отделенного начальника? Готово,
ваше высокородие, извольте получить.
И, действительно... Бабушке твоей Хны-Хны, преподобной Печерице! Сапог сам
собой на земь швякнулся, а промеж пальцев у Каблукова мясная собачка-Шарик
вьется, пасть раззявила, нос морщит, лапой по языку машет, винный дух
соскребывает.
Ротный по сторонам глянул, воздуху глотнул, Каблукову в самое ухо выпалил:
- Никому не показывал?
- Никак нет! Я, ваше высокородие, всей роте сюрприз готовил. В балагане на
ярманке и за двугривенный такого сюжета не покажут. Пусть, думаю, узнают, кто
есть таков Егор Каблуков...
- Эх ты, - говорит ротный, - телятина с косточкой... Смотри ж, чтобы мышь
не прознала, чтоб муха не догадалась... Чтоб ветер не подсмотрел. Ох,
Каблуков, чего это мы теперь с тобой разделаем... Наград в штабе не хватит!
И пошел к дверям, будто в мазурке поплыл, - один глаз лукавый, другой
задумчивый...
* * *
Часы заведи, а ходить сами будут. К закату из полкового штаба вестовой в
барак вкатывается: экстренно, мол, Каблукову явиться, да чтоб с ротной
собачкой пожаловал. Фельдфебель удивляется, землячки рты порасстегнули, однако
Каблуков ни гу-гу... Ноги шагают, а рука в затылке скребет: беспокойства-то
сколько от старушки этой помирающей произошло.
Переступил он через штаб-крылечко, писаря за столами переглядываются,
полковой адъютант, насупившись, ус теребит, - почему, мол, такая секретность?
Через него же первого всякие тайности происходили, а тут накось, - серый
солдат со сверхштатной собачкой, и хочь бы слово... Обидно.
Провели Каблукова в дальний закуток. Сам командир полка коридорную дверь
на два поворота замкнул, вторую прикрыл. - Ох, милый друг, Егор Спиридонович,
что-то будет?.. И ротный тут же: один глаз лукавый, другой и того лукавее.
Дернул командир плечом, щеки пламенем отливают. Дать бы ему, Каблукову,
промеж глаз, а ротного налево-кругом на гауптвахту, суток на десять, пока не
очухается... Ан сначала-то проверить надо.
- Ну что ж, показывай, голубь. А уж потом и я тебе по-ка-жу...
И зубом золотым скрипнул.
Подтянулся Каблуков. Он что ж, худого не замышлял. Схватил Шарика поперек
живота, баклажку вынул, да в пасть ему пропорцию и влил: сгинул Шарик, как дым
разошелся.
Повеселел тут солдат совсем, а командира полка аж в малиновый румянец
вдарило.
- Разрешите, ваше высокородие, фуражечку вашу?
Насмелился Каблуков, снял со стола да бестелесной собачке в зубы. И пошла,
братцы, мои, командирова фуражка козлом по всей горнице скакать, будто
нечистая сила в нее из-под половиц поддувает...
Перекрестился командир мелкой щепотью.
- Тьфу, тьфу!.. Простая деревенская баба, кочерга ей под пятое ребро, а
какую военную химию надумала!..
Глаз у него, конечно, по иному заиграл: та же опара, да другой кисель.
Потрепал Каблукова по защитному погону, ротного к грудям прижал.
- С Богом! Валите в мою голову! Только, чтоб и воробей на телеграфной
проволоке до поры-времени не услышал... Убью!
Обратил Каблуков Шарика в первобытное состояние, шкалик-то с собой
прихватил, и за ротным на вольный воздух выкатился.
А ротный так и кипит. Чичас через федьдфебеля десять отчаянных
самохрабрейших охотников вызвал. В баню их собрал, потому к бане рощица
примыкала, - очень это по диспозиции способно было. Выстроились молодцы, один
к одному - хоть в Семеновский полк в первую роту - и то не подгадят.
Разведчики рьяные, - блоха за немецкой пазухой повернется, и то уследят.
Про помирающую старушку ротный им, само-собой, обсказывать не стал. Зачем
православных землячков в сумление вгонять, - по нечистой линии сам Скобелев
сдрейфит...
- Вот, - говорит, - львы, слыхали, небось, - аеропланты теперь наши в
краску-невидимку красить начали. Достигаем до точки. Разговор был, что и
наушники такие к моторам приспособлять начали. Глушители то-исть! Фыркнет он в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг