припасть к земле и заскулить, тихо и протяжно.
- Ну! - прикрикнул на него человек. - Иди стереги.
Ведун вновь принялся копать, забирая поуже, только над крышкой гроба.
Очистив ее от земли, перешел к изголовью и поддел острием лопаты доску.
Отделилась она со скрипом, тяжело. Очередная молния наполнила розовым светом
белую материю, на которой лежал труп юноши, казалось, не тронутый тлением:
стоит дотронуться до груди, как юноша откроет глаза, зевнет и встанет,
потягиваясь. Ведун перехватил черенок повыше и, отстранившись телом, чтобы
не обрызгало трупным ядом, дважды всадил острие в покойника. Взяв на краю
ямы холщовый мешок, ведун осторожно, стараясь не дотрагиваться руками,
засунул отрубленное в мешок, туго завязал его бечевой и выкинул из могилы.
Положив доску на место, попрыгал на ней, прибивая, и выбрался с лопатой из
ямы.
Комья земли, падая на гроб, наполняли его гулом, к которому добавлялся
тихий шелест капель дождя, крупных и холодных. Ведун торопливо махал
лопатой, прислушиваясь к крикам петухов и время от времени поглядывая на
восток. Из-за грозовых туч, небо там пока не собиралось светлеть. Вскоре
дождь разошелся на полную силу, мокрая земля нехотя отрывалась от лопаты,
ведун часто отдыхал и размазывал мокрым рукавом капли пота и дождя на лице.
Потом он долго поправлял лопатой могильный холмик, а сверху положил в локте
от двурукого креста - на то место, где была раньше, - половинку яичной
скорлупы, светлую внутри и темно-коричневую снаружи.
На тихий короткий свист вынырнул волк из кустов неподалеку, подбежал к
хозяину. Обнюхав холщовый, мешок, злобно рыкнул и отошел от него.
- Не хочешь - не надо, сам понесу, - сказал ведун и, взяв мешок,
зашагал по тропинке к лесу, опираясь на лопату, как на посох.
Немного не доходя до поляны, на которой стояла хижина, ведун свернул с
тропинки в чащу. Волк брел за хозяином, держась не слева, как обычно, а
справа - подальше от мешка. Ведун подошел к высокому, в полчеловеческого
роста, муравейнику вытряхнул на верхушку его содержимое мешка.
- Не трогать! - приказал он волку и пошел напрямую, через чащобу, к
хижине.
Зверь послушно поплелся следом, но при вспышке молнии оглянулся, с
раздражением посмотрел на темный кривобокий шар, лежавший на закругленной
верхушке муравейника.
Через несколько дней погожим вечером пришел ведун к муравейнику.
Запоздавшие, крупные, черные муравьи торопливо возвращались в свое жилье,
замирали у норок, может быть, спрашивая разрешения войти, и быстро залазили
в них. Черный с рыжинкой муравей все еще бродил по теменной кости
желтовато-белого черепа, часто останавливался, шевеля усиками, затем сбежал
на переносье по лбу, в котором зияла дырка величиной с копейку, с переносья
- в глазницу, из нее - по лицевой кости на нижнюю челюсть, а оттуда - на
сухую светло-коричневую травинку, где остановился, развернулся и потрогал
усиками череп, словно проверял, на месте ли он, и убежал в ближнюю норку.
Ведун подождал, пока муравей закончит проверку, взял череп, посмотрел в
пустые глазницы, в дырку во лбу, повернул, отыскивая выходное отверстие. Его
не было, а внутри черепа что-то перекатилось, и на муравейник упала
расплющенная, темно-серая, серебряная пуля. Ведун поднял ее, повертел в
руке, изучая, приставил к отверстию во лбу. Пуля входила впритык. Ведун
спрятал ее в карман, а череп - в холщовый мешок и пошел к хижине.
В убогом и маленьком жилье ведуна стояли у стены справа от двери стол и
скамья, сколоченные из плохо обтесанных досок, у стены слева - лавка с
толстым ворохом сена, покрытым серым рядном, а одеялом служила медвежья
шкура. У стены напротив входа был очаг, который топился по-черному. Он еще
дымил, и извилистые синеватые ленты, прижимаясь к закопченной стене,
уползали в дыру в крыше. На левой и правой стене висели пучки сушеных трав,
запах от них был настолько силен, что перебарывал запах гари. Ведун подошел
к очагу, кинул в него бересту, которая зашевелилась, будто от боли, и
вспыхнула, коптя, а сверху положил несколько поленьев. Повесив на огонь
котелок, заполненный на четверть родниковой водой, ведун взял с полки над
столом туесок и осторожно, боясь дать лишку, насыпал в воду сухих,
перетертых в пыль мухоморов. Белесая пыль расползлась по воде, покрыла ее
тонким слоем, потемнев. Поставив туесок на полку, ведун сел на скамью лицом
к очагу. Волк, наблюдавший за хозяином от порога, подошел к его ногам и лег
на брюхо, примостив морду на передние лапы. И человек, и зверь застыли,
точно парализованные, наблюдая, как разгорается огонь, как становятся все
длиннее ярко-оранжевые языки, жадно облизывающие черные, закопченные бока
котелка.
Варево закипело, ведун подошел, помешал его деревянной ложкой с
погрызенным черенком, подождал немного и снял с огня, отнес к порогу, где
поставил котелок на земляной пол. Волк понюхал варево и сердито фыркнул. Они
вернулись к очагу и опять стали неподвижно и беззвучно смотреть на огонь.
Дрова догорали. Пламя, обидевшись, что отняли у него поживу, сникло и стало
бледнее, а немного погодя и вовсе исчезло, точно всосалось в багрово-золотые
угли, медленно покрывающиеся серовато-белым пеплом.
Ведун сходил к порогу за котелком. Убедившись, что варево остыло, выпил
его, а котелок, зачерпнув в него воды из стоявшего в углу деревянного ведра,
повесил над затухающими углями. Из холщового мешка он достал череп, поставил
на стол глазницами к себе. Глядя в темные провалы, вложил пулю в дырку во
лбу так, чтобы наружу торчала самая малость ее, и опустил на желтовато-белое
темя руки, серо-коричневые, будто прокопченные и покрывшиеся пылью. Они как
бы отделились от неподвижного полусогнутого тела, зажили самостоятельно -
тяжелыми птицами закружили над черепом, совсем близко, точно поглаживали
теплом, исходящим от них. Кружились плавно и монотонно, левая по солнцу,
правая против. Между ладонями и теменем забегали зеленоватые искорки. Вскоре
их стало так много, что слились в сверкающее зеленое облако, которое
густело, утолщалось и как бы отжимало руки от черепа. Ведун заработал ими
быстрее. От напряжения глаза его запали еще глубже, а кустистые брови
опустились еще ниже, будто придавленные вздувшимися на лбу морщинами. Пальцы
вдруг растопырились и согнулись, точно хотели вонзиться ногтями в темя. Руки
очень медленно поплыли к груди ведуна и, словно привязанная к ним, вылезла
из черепа серебряная пуля и полетела следом. Они замерли на полпути к груди,
она - в пяди от черепа.
Освободившееся от рук, зеленое, сверкающее облако расползлось вверх и в
стороны, став похожим на овальное, окислившееся, медное зеркало, которое
будто начал начищать мелом кто-то невидимый, постепенно меняя цвет зеркала
на золотисто-белый, а потом принялся брызгать черной краской. Черных
пятнышек появлялось все больше, они сливались в картину, зыбкую и чуть
смазанную, на которой нарисованное двигалось: покрытая снегом земля
подпрыгивала вместе с голыми деревьями, которые росли по обочинам дороги; с
обозом из груженых саней, которые еще и ехали из глубины картины; с
человеческими фигурками, которые бежали вглубь, к обозу. На передних санях
вспыхнул яркий красный огонек и осветил лицо стрелявшего. Руки ведуна
дрогнули - пуля упала на стол, зеркало потускнело и как бы растворилось в
воздухе.
Ведун тяжело вздохнул и вытер ладонями пот с лица и пену с губ. Он
спрятал череп в холщовый мешок, достал с полки туесок с медом, зачерпнул
полную ложку. Растворив мед в котелке, выпил теплый сладкий напиток,
выплеснув остатки в очаг. Потемневшие угли зашипели, испуская белый пар, от
которого по хижине распространился приятный, сладковатый запах. Тяжело
переставляя ноги, ведун дотащился до лавки и лег на спину, укрывшись
медвежьей шкурой.
Проскользнув в узкую щель между притолокой и дверью, солнечный луч
будто с трудом пробивался через занавес повисших в воздухе пылинок и падал
на медвежью шкуру. Разгоряченный борьбой, он поджигал холодным рыжим огнем
длинные шерстинки, но усмирялся, гас, на серо-коричневой руке ведуна,
покоившейся поверх шкуры. Ведун лежал неподвижно и вроде бы не дышал, вокруг
его глаз, будто копоть, чернели круги. Так же неподвижен был и волк, который
в своей обычной позе - морда на передних лапах - отдыхал рядом с лавкой на
полу. Шерсть на лапах была влажная, торчала короткими грязно-серыми
сосульками.
Ведун еле слышно вздохнул. Зверь встал и ткнулся холодным черным носом
в горячую руку хозяина, словно спрашивал, не надо ли что-нибудь принести.
Серо-коричневые горячие пальцы нежно погладили нос, точно надеялись
охладиться о него, и опали. Волк вдруг дернул корноухой головой,
прислушался.
К хижине приближался частый перестук копыт.
- Встречай, - прошептал ведун.
Зверь приоткрыл мордой дверь и замер на пороге, настороженно глядя на
всадника, под которым испуганно шарахнулся каурый жеребец.
- Ну, черт! - купец огрел жеребца плеткой, спрыгнул с него и привязал
к суку дуба.
Вразвалку и похлестывая плеткой по голенищу сапога, он подошел к
хижине, подождал, пока волк, зайдя внутрь, уступит дорогу, и решительно
переступил порог. Внутри он остановился, громко поздоровался и зашарил
взглядом по стенам, отыскивая икону. Не нашел и перекрестился на правый
дальний угол.
- Прихворнул? - спросил он
- Да, - еле слышно ответил ведун.
- Мои люди на заре волка видели на околице - ты присылал?
- Я.
- Что... разузнал? - с надеждой спросил купец.
- Да.
- Купцы? - Гость подошел к лавке, склонился над ведуном, чтобы не
упустить ни слова. - Говори! .. Ничего не пожалею! ..
- Нет.
- А кто? - разочарованно спросил купец.
- Он уже наказан, - еле выдавил ведун и глухо закашлялся. На
морщинистом лице выступили крупные капли пота.
- Уже?! - Купец схватился за плеть двумя руками, словно хотел
разорвать ее. - У-ух! .. - Он отошел от лавки к столу, хлестнул по нему
плетью. - Жаль! Я бы все отдал, чтобы отомстить!
- Ему не меньше досталось, - промолвил ведун.
- Что ж, и на том спасибо!
Купец достал из украшенного янтарем кошеля три золотые монеты, кинул на
стол. Две пали плашмя, а третья - на обрез и, описав полукруг, налетела на
серебряную пулю со сплющенной головкой, легла рядом. Купец взял пулю,
повертел, осматривая.
- И я такими стреляю по ночам: тать или нечисть - в темноте разобрать
трудно, а серебряная всех берет... Ну ладно, наказан, так наказан, - сказал
купец, поклонился ведуну и поблагодарил: - Спасибо тебе, и дай бог
здоровья! Я вечером пришлю холопа со съестным, - может, снадобья какие
нужны?
- Нет, - ответил ведун и отвернулся лицом к стене.
Купец кивнул головой, будто соглашался с ним, и вышел из хижины, сунув
по рассеянности в карман темно-серую серебряную пулю со сплющенной головкой.
a_cherno@chat.ru
Новую книгу Александра Чернобровкина "Чижик-пыжик" можно приобрести в
издательстве "ЭВАНГО". Тел/факс: (095) 921-06-73
В О Л К О Д Л А К
Полная луна была бледна, словно припорошена снегом, и неяркий свет ее
чуть прибелял деревья, кусты и траву, а так же лошадей, пасшихся на длинном
пологом склоне, который спускался от деревенской околицы к реке и по
которому, чудилось, стекает жиденький лунный свет, чтобы сбиться над руслом
в клубы тумана, густого и будто упругого, аршинный слой которого уже
отвоевал у берега песчаную отмель и продолжал карабкаться выше по склону, и
казалось, что белый в серых яблоках жеребец не от табуна отбился, а является
передовым клоком тумана. Стреноженный жеребец осторожно переставлял ноги,
все дальше уходя от табуна, иногда замирал на месте, помахивая длинным белым
хвостом и кося большой черный левый глаз на костер, вокруг которого
расположились мальчишки, присматривающие за лошадьми, убеждался, что они не
обращают на него внимания, и снова тянулся к сочной, не вытоптанной траве, а
здесь, возле оврага, ее много. Мальчишек у костра было семеро, но дежурил
один, самый старший, а остальные спали головами к огню на расстеленных на
земле тулупах. Неподалеку от костра, на границе света и темноты, лежали две
собаки, крупные и лохматые, и сонно наблюдали за бодрствующим человеком. Он
сидел, поджав под себя ноги по-татарски, и прилаживал трехгранный наконечник
к ясеневой стреле с гусиным оперением. Пяток готовых стрел уже лежали в
колчане слева от мальчика, а справа - ясеневые прутья, гусиные перья и -
на тряпице - железные наконечники. Сделав стрелу, мальчик приложил ее к
луку, большому, боевому, наверное, отцовскому, натянул тетиву, целясь в
кого-то невидимого, потом плавно ослабил тетиву, положил стрелу в колчан, а
лук - рядом с колчаном. Затем дежурный подкинул в костер хвороста, подняв
стайку золотисто-красных искр, и встал и посмотрел, все ли лошади на месте.
Белого в серых яблоках жеребца он разглядел не сразу, собрался завернугь
его, но поленился, сел и принялся за следующую стрелу. Жеребец, догадавшись,
что проверять теперь будут не скоро, быстрее заперебирал спутанными ногами в
сторону куста терновника, росшего над оврагом.
Под кустом лежал матерый волк с серой в рыжих подпалинах шерстью и со
шрамом, пересекающим лоб прямо посередине, от темени до межбровья, и
казалось, что глаза красны не от свирепости, горевшей в них, а от крови, до
сих пор стекающей в глаза из старой раны. Они неотрывно смотрели на жеребца,
и чем ближе тот подходил, тем ярче они горели и тем сильнее напрягались
мышцы подобравшегося тела хищника. Когда расстояние между жертвой и волком
сократилось до трех прыжков, он медленно и беззвучно оторвал брюхо от земли,
подался корпусом чуть назад, перенося вес на задние лапы, и, покрепче
вцепившись когтями в податливый дерн, оттолкнулся и полетел к жеребцу. Конь
вскинул голову, почувствовав опасность, но еще не заметив ее, и как бы
нарочно подставил хищнику шею. Волчьи зубы впились в серое яблоко, под
которым билась толстая жила, прорвали тугую шкуру - и мягко вошли в
трепещущее, сочное, теплое мясо и перерезали яремную жилу. Глотая
солоноватую кровь, волк вгрызался все глубже, и запах и вкус ее одурманили
его, напрочь отшибли слух, как бы не существовали для хищника ни
предсмертное ржание жеребца, бьющегося в судорогах, ни лай собак,
захлебистый и надрывный, в котором ненависть боролась со страхом, ни крики
людей, тоже надрывные, но визгливые и прерывистые, в которых было больше
удивления и возмущения, чем боязни.
Вдруг что-то ударило в левую волчью лопатку, и острая боль как бы
ввертелась в тело. Боль была настолько сильной, что хищник поперхнулся
кровью и оторвался от шеи жеребца, который лежал на боку и все еще перебирал
задними ногами, выбив в земле длинные продолговатые лунки. Волк вскинул
голову, оскалил зубы и блымнул красными глазами, отыскивая обидчика. К нему
бежали две крупные лохматые собаки и шестеро мальчишек, а седьмой стоял на
месте, натягивал тетиву лука. И еще волк увидел краем глаза гусиное оперение
на стержне стрелы, которая торчала в его теле и из которой словно бы втекала
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг