деревню выйти, людям нужно как-то помочь. Да и тебе не мешало бы на свежий
воздух, а то вон сколько потрясений за одно утро, немудрено, что голова
кругом поехала. Пошли.
Он легко и пружинисто перемахнул через подоконник и, протянув руки,
бережно поставил куклу на мягкую зеленую мураву, в которой тонули стены
заброшенного дома. Следом за ним из комнаты выбрались остальные, и
маленький отряд двинулся по деревенской улочке.
Гулянья и игры заполонили площадь перед старостиным домом, и друиды
двинулись по боковой тропинке мимо узеньких огородов. Они уже подходили к
небольшому пятачку-майдану, где сидели бледные музыканты с обескровленными
лицами, как вдруг шедший первым Лисовин предостерегающе поднял руку. Март
выглянул из-за его плеча и тихо присвистнул. На задворках, по всей
видимости, старостиной избы множеством серых пятен стояла большая волчья
стая. Морды зверей, матерых, как на подбор, были обращены к окнам дома,
волки глухо ворчали и норовили заглянуть внутрь. Ян весь похолодел и
судорожно сжал в руке ореховую палку, исправно служившую ему посохом в
дороге.
Лисовин скользнул вперед, к стае, остальные встали полукругом, и Ян
оказался в центре. Верхняя губа бородача приподнялась и мелко задрожала,
из его горла послышался тихий предостерегающий рык, и он смело шагнул к
волкам. Стая ответила ему коротким и тоскливым воем, передние звери даже
слегка попятились, но ощерившийся вожак остановил молодых погодков и
угрожающе зарычал. Лисовин остановился и застыл, завораживая взглядом
волка, который не отвел глаз и злобно смотрел на человека. В этот миг Ян
обернулся к окну и стал напряженно вслушиваться в тишину пустого дома. Ему
почудилось, что внутри что-то мягко пульсирует с тихим мелодичным
гудением. Через минуту он уже был уверен, что явственно слышит звук, даже
его плавные переливы, и в них было что-то знакомое, где-то уже слышанное,
только очень давно, в детстве.
Не успел никто и глазом моргнуть, как Ян взбежал на крыльцо, оттолкнул
плечом полуобморочных музыкантов и исчез в доме. В два прыжка его догнал
Март, и они пошли переворачивать по комнатам мебель и домашнюю утварь.
Звук внутри был громче, но его местонахождение невозможно было определить;
он отдавался ватным эхом везде, назойливо лез в уши и вибрировал, заунывно
переливаясь. В тот момент, когда Ян распахнул массивный деревянный сундук
в углу спальни, он вспомнил. В пять лет его брали на волчью охоту
посмотреть собак, и там пожилой егерь с большими обвислыми усами держал в
руках серый кожаный бурдюк, из которого торчало несколько трубок с
флажками. Именно такой бурдюк теперь лежал в сундуке, но в отличие от
того, из детства, этот гудел сам собой, и в его живом пульсировании было
что-то жуткое, одушевленное.
- Ого, - усмехнулся за плечом Март. - Похоже, Ян, это по твоей,
музыкальной части. Я вроде бы видывал подобные штуки, но, по-моему, у
охотников.
- Ты прав, Збышек, - ответил Ян, зачарованно глядя на свою добычу. - Это
волынка, причем не простая, а особенная. Ею подманивают волка, тот
почему-то не может устоять перед ее звуками, вот волынку и прозвали
волчьей.
Он с сомнением покачал головой.
- Но я никогда не слышал прежде, чтобы волынки, даже пусть и волчьи,
играли сами собой. Давай попробуем ее остановить. Есть у меня одна идея.
Они достали волынку из сундука, однако, сколько ни крутили, как ни
тормошили, кожаный бурдюк не умолкал, даже, наоборот, загудел сильнее и
тоскливее. В один прекрасный момент Март, очевидно, слишком сильно нажал,
и из трубки вдруг пошел хлопьями сероватый дым.
Неожиданно сзади возник Травник, он резко оттолкнул Яна и бросился к
волынке, окутанной густым дымом. В руке у него появился короткий кинжал с
широким тусклым лезвием, им друид со всего маху рубанул бурдюк, потом еще
и еще. Кожаный мешок развалился на глазах, как старый гигантский
гриб-дождевик, исторгнув из себя целое облако свинцового цвета. Несколько
раз он дернулся в конвульсиях и затих после того, как воздух с шипением
вырвался из трубок, царапнув напоследок ухо возмущенной, визгливой нотой.
Март с опаской пошевелил разрубленную волынку сапогом, и бурдюк еще
сильнее сжался, покрывшись трещинами складок, и опал.
- Что там у вас случилось? - заглянул в окно встревоженный Лисовин. - Тут
волки сбежали, вся стая сорвалась с места как безумная и давай бог ноги.
Сейчас, наверно, уже в чаще.
Он озабоченно осматривал комнату, а вслед за ним заглядывали в окно
остальные. Травник в двух словах объяснил товарищам, что произошло, и
одобрительно похлопал Коростеля по плечу.
- Получается, эта штука и натворила в деревне бед? - недоверчиво протянул
Снегирь, покосившись на рваную, съежившуюся волынку. Травник усмехнулся и
покачал головой.
- Тут без волынщика не обошлось. Впрочем, пора в деревню. Думаю, гулянью
приходит конец.
Однако выйти из комнаты оказалось не так-то просто. Все крыльцо и ступени
лестницы были завалены телами павших в изнеможении музыкантов и сельчан, и
Молчун с Книгочеем основательно потрудились, прежде чем им удалось
освободить дверь. Друиды быстро выбрались из дома и, спустившись на
площадь, огляделись. Майдан перед старостиной избой напоминал поле битвы.
Вокруг в самых разнообразных и причудливых позах лежали спящие люди. Рядом
с ними лежали собаки, кошки, птицы, в загонах и стойлах спала скотина,
переминались с ноги на ногу лошади, уставившись невидящими глазами в одну
точку, хвосты безвольно повисли. Это было настоящее сонное царство, только
пчелы и шмели деловито гудели над цветами.
Книгочей осмотрел нескольких спящих и объявил, что через десять -
двенадцать часов все придут в себя. Травник отправил всех на околицы
наложить заклятия, чтобы дикие звери не вошли в деревню, оставив только
Молчуна и Яна. Первый был отправлен пополнить съестные припасы, благо
многочисленные столы на майдане ломились от всяческой снеди. Молчун
вооружился сумками и мешками, вытряс из них все содержимое и отправился за
добычей. Травник предложил Яну и Гвиннеусу прогуляться по деревне.
Они шли, неторопливо обмениваясь фразами, примечая мельчайшие детали
сельского уклада жизни, причем друид обнаружил большую осведомленность в
местных обычаях и порядках. Кукла семенила рядом, изредка вставляя не
лишенные остроумия замечания.
- А почему ты сразу не вышел нам навстречу, Гвин? - спросил Ян, срывая на
ходу одуванчик.
- Должен же я был убедиться, что вы - именно те, кого я должен дождаться.
Вот я и решил понаблюдать за вами, чтобы уж наверняка, - важно
ответствовал Гвинпин.
- Мне кажется просто удивительным, как это твои бывшие хозяева точно
предугадали, где ты можешь нас повстречать! - простодушно воскликнул Ян.
- Ничего удивительного здесь нет, - заметил Гвинпин. Голос его мгновенно
приобрел покровительственные нотки. - Они все время прекрасно знали, куда
вы идете, поэтому им, наверно, нетрудно было рассчитать, где вы окажетесь
через час или через день.
- Откуда же они могли это знать? - удивился Ян.
- Как это откуда? - У куклы была неприятная манера отвечать вопросом на
вопрос. - А действительно - как?
Гвинпин обалдело уставился на Коростеля, пытаясь собрать разбегающиеся
мысли, затем энергично затряс головой. Видимо, он еще не научился быстро
соображать или доставать из памяти нужные ему воспоминания.
- Ах да, - вспомнил Гвинпин, - ну конечно же! Они узнавали обо всем от
одного из ваших. Я слышал, как Птицелов об этом говорил с моим хозяином.
Моим бывшим хозяином, - смущенно поправился он.
Ян остановился как вкопанный.
Травник присел на пригорок и скинул сапоги. Он облегченно вытянул ноги,
шевеля пальцами в мягкой, уже порядком прогретой солнцем траве. Ян
опустился рядом, не в силах выговорить ни слова, так просты и будничны
были слова Гвинпина, еще не умеющего провести для себя точную грань между
злом и добром.
- Как зовут нашего? - лениво спросил друид. Казалось, сообщение куклы не
произвело на него видимого впечатления.
- Я не знаю... - развел крыльями Гвинпин. - Они не говорили.
- Как же он передавал сообщения этому Птицелову? Приходил сам? Или слал
записки?
Ян вздрогнул. Из всего отряда надолго отлучался только Лисовин, когда
уходил на разведку.
- Никто не приходил. Я никого не видел из ваших.
Вид у Гвина был подавленный, он опустил глаза и тихо сопел.
- Записки тоже не присылали. Птицелов как-то сам узнавал, он один раз так
и сказал.
- Что сказал? - Ян неожиданно для самого себя выкрикнул очень громко, так
что друид даже вздрогнул и удивленно посмотрел на него.
Гвинпин на всякий случай отодвинулся и шмыгнул носом.
- Сказал один раз, я теперь вспомнил.
Кукла говорила тихо, она словно впервые задумалась о своей жизни, о том,
что с ней сейчас происходит, когда появляется что-то новое и не знаешь,
что с ним делать.
- Он сказал, если он Птицелов, то может ошибиться, выбрать неверный путь,
проиграть в игре, на худой конец. Но он не может одного - не заметить
птицу, парящую в небе. Так и сказал. Я еще подумал тогда, что за птица
такая...
- Птица, говоришь? - Травник встал и отряхнул колени. Потом поднял голову
и долгим пристальным взглядом посмотрел в небо. Оно было чистым и синим,
ни облачка. Солнце пригревало, день обещал быть теплым и ласковым.
ГЛАВА 9
ПОЛЕ ОДУВАНЧИКОВ
Внутри каждой травы есть сок, но особенно сильно он бродит в цветах, что
растут под открытым небом и видят свет ночных звезд. Среди них есть те,
которые закрываются на закате и спят, уютно укрывшись в домиках из
собственных лепестков. Никто не знает о снах, которые видят цветы. Утром
прилетают пчелы и шмели, их сны просты и медвяны, и луговые цветы
раскрываются с их рассветным жужжанием. Ночные грезы цветов уступают время
солнечной дреме, и сахарный нектар стремится наружу из глубин ночных снов;
он кипит в цветах и привлекает к себе всякую летучую и ползучую мелюзгу,
обещая пиршество сладкое и хмельное. Цветочный сок опускается вниз, к
земле, он немножко остается в листьях и всегда - в стебле. Может, от
близости земли или еще от чего цветочный сок всегда горек и прохладен.
Ян знал обманчивый нрав луговых цветов и все же не удержался - сорвал
опущенный зеленый бутон спящего одуванчика, несколько раз согнул трубочку
стебля и растер в ладонях быстро чернеющий на воздухе сок. Млечная
жидкость источала горьковатый аромат детских игр и хороводов с неизменными
цветочными венками на головах бойких девчонок из соседней деревни. Ян
прошел мимо караулящего Молчуна, и тот улыбнулся ему. Раннее утро
пронизало рощу, в которой отряд остановился на ночлег, косыми солнечными
лучами, в траве засверкали бисеринки росы, в деревьях бродили соки
цветения. Впереди замаячил просвет, и Коростель спустился в овраг,
заросший сиренью. Пройдя ниже вдоль заросшего ручья, Ян вышел на край леса
и даже присвистнул от удивления, такая удивительная картина открылась
перед ним.
Впереди, куда ни кинь взгляд, раскинулось желто-зеленое поле, уходящее за
горизонт. Кругом росли десятки и сотни одуванчиков, они раскрывались на
глазах, и поля желтели от нежно-канареечного до яично-желткового, зеленые
острова и проплешины таяли и затягивались неудержимой волной
раскрывающихся лепестков. Солнце пригревало все жарче, веял легкий
ветерок, и у Яна вылетели из головы последние остатки сна. Он покачал
головой и отправился обратно в лес будить друидов.
Спустя час отряд вступил в поля. Невидимый жаворонок повис над головой,
шагалось быстро и легко. Друиды изредка переговаривались между собой, и
только Травник по большей части отмалчивался, не обращая внимания на
редкие тревожные взгляды, которые бросал на него исподлобья Коростель.
Гвинпин увязался с ними еще день назад и теперь болтал без умолку, потешно
вышагивая между Яном и Збышеком. Его веселый и неунывающий нрав очень
пригодился в компании сдержанных и немногословных служителей полей и
лесов, замечания куклы отличались своеобразным юмором, хотя и несколько
неуклюжим и наивным. Ян раза два предлагал посадить его на закорки, но
Гвинпин с негодованием отказался. Впрочем, за день кукла ни разу не
выказала признаков усталости, напротив, Гвинпин успевал еще и досаждать
мелкими пакостями Лисовину, к которому он успел проникнуться озорной
симпатией, хотя ни за что на свете и не признался бы в этом. Грубоватый и
сметливый бородач относился к задире снисходительно, как к ребенку,
который просто не может не шалить в силу возраста и веселого нрава. Это,
впрочем, не мешало Лисовину иногда осаживать не в меру расшалившуюся
куклу, да и Гвинпин старался держаться подальше от ловких рук лесного
друида, уже отведав тумаков и щелчков, нанесших урон не столько пухлому
телу и большому носу, сколько самолюбию куклы. Остальные друиды с
интересом следили за этим своеобразным соревнованием, не забывая о пути -
за день они продвинулись далеко на север, и под вечер отряд вступил в
бывшие владения рыцарей-храмовников.
Ян всю дорогу отмалчивался, исподтишка наблюдая за Травником. У него не
шли из головы слова Гвинпина, он почему-то сразу ему поверил. В последние
дни он свыкся со своими спутниками, они были одной семьей, а Травник,
несмотря на солидную разницу в возрасте, вполне мог сойти ему за старшего
брата. Мысль о том, что кто-то может оказаться предателем, казалась Яну
невыносимой. Да и что можно было предать сейчас, когда даже противник не
был известен, а Травник по большей части молчал! Похоже, он не придал
сообщению Гвинпина особенного значения, и Ян изредка испытующе поглядывал
на друида, пытаясь угадать его мысли по выражению лица. Ночью он долго
ворочался с боку на бок и заснул только под утро, так ничего и не решив.
Они шли по мягкой, теплой земле, густой травянистый ковер пружинил под
ногами, а некоторые цветы доставали Яну до колен. Одуванчики уже
раскрылись навстречу солнечным лучам, но их желтизна не раздражала глаз;
они послушно стелились под сапогами и тут же распрямлялись вновь. В
могучей жизненной силе одуванчиков было столько веселого упрямства и
радости самой природы, что бодрость и энергия маленьких цветов
передавались всем, и друидам шагалось легко и ходко. Спустя час вдали
показался замок храмовников: высокие светло-коричневые башни, опустевшие
стены, мост, навеки опущенный и провисший через ров на ржавых цепях. Всего
этого друидам еще было не разглядеть, только виднелись старая крепость и
узкая белая дорога, уходящая вдаль, в темно-зеленые леса. Там, в
нескольких днях пути, лежали земли русинов. Раньше здесь часто возникали
ссоры и мелкие стычки, хотя до открытых столкновений и не доходило, но
когда храмовники сгинули, русины перестали заходить в эти края.
Монашествующие рыцари ушли в одночасье - неизвестно зачем, неизвестно
куда. Ясным сентябрьским утром, когда работники пришли в замок - прислуга
всегда распускалась по домам, - садовники и скотники нашли мост опущенным,
ворота открытыми, а крепость была пуста. За ночь все храмовники куда-то
исчезли, и с тех пор уже несколько лет их никто не видел. В замке так
никто больше и не поселился.
Неподалеку в поле горел костер, и Травник держал путь прямо к нему. Вокруг
огня сидели люди, их было семеро. Ян похолодел: он понял, что это именно
те, кого друиды ищут уже несколько месяцев, его ночные гости. В памяти
всплыло улыбчивое лицо старшины, оскаленная серая морда в воде миски, их
задушевный разговор, расставание перед краснеющим закатом и последние
слова: "Прощай, Ян Коростель, встречаться снова в этой жизни нам нет
нужды..."
Ночью он многое передумал, вспоминая их встречу. Почему он назвался чужим
именем, зачем нужно было обманывать Яна заклятием, клеветать на старика,
которого сам привел к смерти, - Коростель не мог понять смысла его
поступков, но он был, Ян это чувствовал. Ему было не по себе от того, что
вот сейчас все откроется, спадет маска доброжелательного участия, и
Птицелов признает страшный и бессмысленный обман, в который он вверг Яна,
вверг походя, поддавшись сиюминутному вдохновению фантазии, бездушной и
безразличной к обманутому, ничего не подозревающему человеку. Ян в глубине
души был готов простить ему этот обман, он был согласен на любую жертву,
лишь бы все это оказалось дурным сном, затянувшейся шуткой незримого, но
всесильного комедианта, а Травник, Птицелов, да и он, Коростель, - всего
лишь приглашенными актерами, лицедеями. Но над этой пьесой уже витала
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг