Старая француженка осталась с Ксанею вдвоем.
- Вы сирота? - с чуть заметным акцентом произнесла она, желая
чем-нибудь развлечь свою необыкновенную гостью.
Ксаня нетерпеливо подернула плечами.
- Какое кому дело, сирота или нет? - резко оборвала она.
- Вы невежливы. Это нехорошо. Нельзя быть невежливой вообще, а тем
более с людьми, которые желают вам пользы, - строго заметила француженка.
- Мне надо в лес! Пустите меня! - прошептала Ксаня с тоской и злобой.
- Дитя, вы слышали, что говорила графиня? Сейчас вас отпустить нельзя,
- и голос гувернантки зазвенел твердой и резкой нотой.
Ксаня исподлобья взглянула на нее.
- Все равно уйду! - буркнула она себе под нос. - Что я, цепная собака,
что ли?
И черные глаза угрюмо сверкнули из-под спутанных на лбу кудрей.
- Вы - злое дитя! Я чувствую, что не столкуюсь с вами. Надо привести
графиню, пусть сама возится с вами! - строго произнесла m-lle Жюли,
направляясь к двери.
На минуту черные глаза Ксани загорелись надеждой. "Уйди только, уйди и
оставь дверь открытой... а я... айда и поминай, как звали!.." - вихрем
пронеслось в ее голове.
Ксаня совершенно забыла в эту минуту о том, что эта француженка вместе
с молодой графинюшкой всего часа два тому назад вырвали ее из когтей верной
гибели. Впечатления на диво быстро менялись в взбалмошной и горячей голове,
и упрямая и своенравная лесовичка едва ли помнила теперь о трагическом
приключении с крестьянами.
Француженка медленно двинулась к двери.
- Хорошо... хорошо... совсем-таки отлично, - шептали запекшиеся от
пережитых волнений губы девочки, - уйди... уйди, старая коза... А я тем
временем... раз-два, и не увидите меня больше.
Как раз в эту минуту Жюли обернулась. Торжествующий взгляд черных глаз
девочки поразил ее. В мыслях гувернантки промелькнула туманная догадка.
"Убежит!" - подумала она и, плотно прикрыв дверь за собой, повернула
дважды замок.
Ксаня испустила дикий крик, вырванный из груди ее злобой.
- Заперла-таки! - сорвалось с ее уст, и, не помня себя от гнева, она
ринулась на пол и громко завыла в голос тяжелым и резким воем дикарки...
Глава VIII
Новая жизнь. Враг
- Вот так цаца! И откуда такая?
Голос, произносивший насмешливо эти слова, звенел над головой Ксани,
но откуда - в первую минуту она не могла разобрать.
Ксаня вздрогнула от неожиданности.
Она стояла в густом кустарнике, укрытая со всех сторон от любопытных
взоров. На ней был странный костюм: ярко-красная шелковая юбка, малиновая
рубашка и голубой лиф из тончайшей кисеи, опоясанный золотистым шарфом. В
распущенных волосах запутались, как бы случайно, цветы гвоздики алой как
кровь. Масса бус, лент и всевозможных металлических украшений звенела на ее
смуглой шее. Весь наряд был ярок, пестр и криклив. Но лицо хранило
выражение угрюмого недовольства.
- Ну, и нарядили же тебя! Господи Боже мой! Совсем-совсем эфиопская
царица!.. Но наряд-то нарядом, а отчего же волосы-то распустила? В бане,
что ли, была?
- Господи Боже мой! И чего это они тебя в чучело преобразили? - снова
зазвенел голос.
Ксаня подняла голову.
Оседлав толстый сук развесистой ивы, весь укрытый ее зелеными ветвями,
сидел Виктор.
- Фу-ты! Ну-ты! Ножки гнуты! - отфыркивался мальчик, - да выйди ты в
таком виде на улицу, тебя первый бык забодает.
- Вот и я то же думаю! - угрюмо вымолвила Ксаня.
- Так скинь это тряпье! Ведь в глазах рябит на тебя глядючи, - не
унимался мальчик.
- То-то скинь, а графиня? Она с меня картину пишет в этом тряпье! Это
еще что! Цветами всю закидает и заставит сидеть, не двигаясь, часа два.
Разве весело? Ей может быть, а мне нет. Она себе мажет кистью по полотну:
раз, два, раз, два. А я сиди, как угорелая кошка, глаза выпуча! Эх-ма! И
так каждый день!.. В этом-то тряпье еще ничего, хоть свободно, руками,
ногами дрыгаешь. Но когда мамзеля эта самая в корсет меня затянет, вот тут
уж совсем беда. Дышать нечем. А тут еще сиди, глаза выпуча, корча
барышню... Не могу я! - с отчаянием заключила она.
- Не могу, это легче всего сказать. Не могу, а я могу! - острил Витя.
- А ты придумай как бы "могу" научиться.
- Убегу я! - сурово шепнули губы Ксани.
- Куда?
- В лес.
- Б-э-э!.. Тебя Норов быстро снова сюда приведет. При моем отце у него
с графом-то разговор был. Они с графом условились насчет тебя, чтобы ты,
значит, в полное владение к ним, к графам, поступила. Вернет тебя Норов,
как пить дать. И еще за косы оттаскает. Помяни мое слово.
- Не посмеет! - хмуро проронила Ксаня.
- Да что тебе худо у графов, что ли? Плюнь на все... Забудь и
привыкнешь. А что тебе от Митридаты Пафнутьевны да от злючек-графинят
проходу нет - так это пустяк. Графиня в тебе души не чает. Наталья
Денисовна тоже. Ешь ты вкусно, пьешь сладко, чего тебе еще?
- В лес бы мне, Викторенька!
- Эк, заладила!.. В лес да в лес!.. По колотушкам соскучилась, что ли,
глупая?
- Душно мне здесь... Там вольно... Зелень... - простор... Птицы
поют... Солнышко прячется, словно в жмурки играет... Дятел тук да тук... А
горленка-то!.. Кажется, и сейчас слышу!.. Смолой пахнет и медом... Мох под
ногами, ветки похрустывают... Ой, хорошо! Так хорошо-то, что будто
сердце...
- Ксения! Ксения! Где вы будете, сударыня вы моя... Хоть бы ноги
пощадили чужие, матушка. Убегаете ровно дикая какая, а графиня беспокоится,
искать приказали. Вот наказание-то Божеское!
И между спешно раздвинутыми кустами показалось раскрасневшееся лицо
Василисы.
Едва только ее тучная фигура появилась среди зелени малинника, как
неожиданно неистово гаркнула над головой ее ворона.
Василиса задрожала с головы до ног. Она была суеверна до смешного,
верила не только в приметы, но и во всякую чертовщину и небывальщину.
- Ой! Батюшки, чур меня! Чур! - зашептала она, открещиваясь и
отплевываясь... - Не к добру раскаркалась... Пронесись, беда, мимо меня,
пронесись... Господи помилуй! Кши! Кши! Кши! - замахала она руками на
воображаемую ворону.
Насмешливое лицо Виктора высунулось меж деревьев.
- Мое вам нижайшее, Митриада Пафнутьевна! - прозвенел с высоты дерева
его звонкий, насмешливый голос.
Та вся так и вскипела.
- Озорник! Право, ну, озорник! Постой-ка-сь, я графу пожалюсь...
- Пожалуюсь, надо говорить пожалуюсь, а не "пожалюсь", Антимония
Акакиевна! - невозмутимо поправил тот.
- Тьфу ты, напасть! Да перестанешь ли ты дразниться, сударь...
- Не перестану, Панихида Простоквашевна!
- Тьфу!
- Грешно на Божие творение плеваться, Тумба Утрамбововна.
- Нишкни! Вот я тебе, постой-ка! - вся ходуном заходила старуха.
- Силы несоразмерны, Акулина Голоспоровна. Я, можно сказать, во цвете
лет и сил, и вам со мной не справиться. Впрочем, если угодно, попробуем...
Нет? Не желаете? Тогда наше вам нижайшее... Счастливо оставаться, Перепетуя
Фыркаловна. До приятного свидания!
И в один миг, с живостью обезьяны, мальчик соскочил с дерева, с самым
галантным видом расшаркался перед взбешенной старухой и исчез веселый,
смеющийся и задорный.
Василиса со злостью плюнула ему вслед. Потом кинула рассерженный
взгляд на Ксаню и, увидя, что обычно мрачные глаза последней загорелись
насмешливыми огоньками, дала полную волю охватившему ее гневу:
- Вот господа-то мои раздобыли сокровище!.. Нашли прелесть! Обули,
одели, призрели нищенку, а она что? Неблагодарная, злая, чем отплатила? Чем
отплатила-то? Нищенка! Чем ты отплатила, лесовское отродье, а? Чем?..
Василиса оборвала неожиданно свою речь на полуслове... В одну секунду
Ксаня была перед ней, дрожащая, бледная, со страшно разгоревшимся одичалым
взором. Ее сильные, смуглые руки впились в толстые плечи экономки. Бледное,
исковерканное бешенством лицо приблизилось почти вплотную к лицу старухи. В
эту минуту она была страшна. Жуткий огонь зажегся пламенем в ее черных
огромных глазах.
- Слушай, ты! - скорее свистом и шипением, нежели голосом, сорвалось с
ее губ, побелевших от ярости. - Слушай, ты посмей только назвать меня нищей
еще раз, только посмей! Я тебе покажу!.. Нищие просят милостыню, а я не
прошу... ничего не прошу, ни одежды, ни еды, ничего, как есть... Меня силой
сюда взяли, от леса отняли... Не хотела я от леса, от Василия, от березок и
дубов да солнца, а они сами меня против воли в клетку посадили - как
птицу!.. А я не хотела, не просила и одежды этой не просила... Вот она
одежда графская... Вот! Вот! Вот!
И, прежде чем присевшая со страха на землю старуха могла сказать хоть
слово, Ксаня рванула с себя рукав изящной рубашечки, за ним другой, за
рукавами золотистый шарф, и в одну минуту от лифа, рубашки и шарфа валялись
одни только жалкие лоскутки, брошенные в лицо ошеломленной Василисы.
Старуха, испуганная насмерть необычайным проявлением злобы в до сих
пор угрюмой и тихой девочке, в ужасе закрыла глаза, но тотчас же открыла их
снова и взвизгнула пронзительным фальцетом, чуть живая от страха:
- Ба-тю-у-шки! Уби-ва-а-ют!
- Только посмей меня нищей назвать!.. Только посмей еще раз! -
прохрипела не своим голосом Ксаня.
- У-би-ва-а-ют! - еще раз взвизгнула Василиса и припала ничком к
траве.
Ксаня с горящими глазами и перекошенным от гнева лицом стояла перед
него.
- Что такое? Что случилось? Милая, что с вами?
Неожиданно расступились кусты малинника, и графиня Ната очутилась
подле бледной и дрожащей еще от волнения Ксани.
- Ксения! Милая! Что такое? Что с вами? Вы почти раздеты!.. Ах, что
это? - внезапно увидев пестрые и белые куски в траве, произнесла она
смущенно. - В чем же дело, наконец?
- Она... она... я... я... нищей меня назвала, нищей... - могла только
выговорить Ксаня, указывая на лежавшую на земле Василису. - Как она
смеет?.. Уйду... уйду!.. Я не хочу больше... Я вольная... я лесная... Не
хочу я... Не нищая я! Нет!
- Милая! Успокойтесь... Царевна моя лесная! Черноокая фея моя! Мне
доверьтесь... Одной мне... Ксения!.. Голубушка!.. Не слушайте ее... Она
злая, завистливая, нехорошая... Я с вами... Успокойтесь, милая... А вы, -
тут графинюшка быстро повернулась к все еще лежавшей на траве Василисе и
проговорила строгим, надменным и повелительным голосом: - а вас, если вы
еще раз обидите Ксаню, я попрошу маму выгнать вон... Да... выгнать!.. Ксаня
моя подруга... Зазнались вы очень. Не сметь больше оскорблять лесную
барышню! Слышите!
И, гордо поведя плечиками, она обняла Ксаню и быстро направилась с ней
из чащи кустов.
Василиса так и замерла на месте в своей странной позе, глупо выпуча
глаза. Она тяжело дышала и утирала обильно струившийся пот с лица... Так
пролежала она несколько минут, но вдруг вскочила на ноги, как ошпаренная,
вся красная, униженная, злая.
- Меня выгнать? Меня? Да нешто можно это? Двадцать лет верой и правдой
служила, и вдруг так-то!.. И из-за кого?! Из-за нищей девчонки... Из-за
лесовички, колдовского отродья!.. Меня вон? Меня - верную слугу?.. Нет,
матушка Наталья Денисовна, не бывать этому... Молода больно, сударыня...
Крылышки еще не отрастила, чтобы верными отцовскими слугами распоряжаться!
Как же! Откажут! Сейчас! Держи карман шире!.. А тебя, лесовичка непутевая,
тебя уже я знаю, как уважу, милушка! Будешь меня помнить, некрещеная душа!
И грозя своим объемистым кулаком в пространство, Василиса Матвеевна,
охая и кряхтя, стала выбираться из цепких кустов малинника.
Глава IX
Пытка. Близнецы. Урок танцев
Утро. Солнце палит немилосердно. В огромной комнате с большим
венецианским окном, носящей громкое название "студии" или художественной
мастерской графини, у мольберта, с палитрой и кистями в руке, сидит сама
графиня Мария Владимировна. Перед ней, на растянутом в рамках полотне,
изображение чего-то пестрого, хаотического. В отдалении, на деревянных,
наскоро сколоченных мостках, забросанных всевозможным ярким тряпьем, стоит
ее модель.
Это Ксаня.
На ней накинуты пестрые, яркие тряпки и цветы. Целый каскад цветов
струится со смуглых, обнаженных плеч, с черных, как вороново крыло, кудрей,
с груди и шеи.
Но лицо Ксани не соответствует ее ликующему, праздничному наряду.
"Лесовичка" дышит бурно и тяжело. Она устала.
Вот уже около месяца мучает ее каждое утро графиня, рисуя с нее
картину, которая никак не может вылиться на полотне с достаточной ясностью
и правдивостью. Графиня сердится и винит во всем Ксаню. Ксаня виновата - не
умеет "позировать", не умеет спокойно простоять полчаса, не двигаясь, не
шевелясь.
Очевидно, время увлечения графини прелестной дикаркой приходило к
концу.
Нужно сказать, что графиня увлекалась всегда чем-нибудь горячо, но
недолго. У графини Марии Владимировны вошло точно в привычку постоянно
обожать что-либо, восхищаться чем-нибудь. Вне этого восхищения не было
смысла жизни для графини. Когда дела графа пошатнулись настолько, что вся
графская семья должна была перекочевать из Петербурга в эту лесную трущобу
- как называла графиня родовое имение мужа, - она пристрастилась прежде
всего к розам. Несмотря на пошатнувшиеся дела, граф все-таки обладал
достаточными средствами, чтобы жить в своей усадьбе широко, тратить на ее
украшение. И целый цветник роз окружил старый ветхий дом забытой усадьбы.
По требованию графини выписали нарочно садовника и с какой-то материнской
нежностью стали выводить прелестные цветы. Пышные, они протягивали ласково
встречным свои головки и наполняли медвяным запахом и старый сад, и старый
дом, и окрестные поля. Но вскоре розы надоели графине и были забыты. Их
сменила живопись. Графиня вдруг почувствовала в себе священный огонь
искусства, разом запылавший в недрах ее души. Когда-то, в детстве, она, как
и многие другие девушки из аристократических домов, училась живописи, но
потом бросила ею заниматься. В деревне, от скуки, она опять принялась за
кисть и палитру, сначала очень горячо и усердно; но мало-помалу живопись
стала надоедать графине. Она объяснила это однообразием природы в деревне и
отсутствием "интересных" типов. "Россия не Италия, - говорила графиня, -
там каждая девушка так и напрашивается на полотно и там я, конечно, никогда
не бросила бы кисти... Но здесь? Кого и что писать?" И графиня перестала
даже заглядывать в свою "студию". Палитра и кисти лежали заброшены, а сама
графиня начала убийственно скучать в своем затишье, без раутов и балов
столичной жизни.
И вдруг появилась Ксаня! Ее фантастическая судьба, ее героический
поступок, ее возможная гибель в руках озверевших крестьян, наконец, сама
внешность Ксани, странная, своеобразная - все это увлекло графиню,
обожавшую всякую таинственность. Она решила перевести Ксаню в Розовое,
приблизить к себе "странное существо", как выражалась графиня, и кстати
заняться картиной, которая должна была изображать Ксаню в качестве не то
лесовички, не то лесной феи.
Это решение привело особенно в восторг молодую графинюшку Нату, Граф
охотно дал свое согласие. Тогда позвали из сторожки Норова и стали его
уговаривать оставить Ксаню в графском доме. Уговаривать пришлось недолго.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг