того, ну, сгорит, значит, о дьяволом знается, человеческому роду первый
враг, - а коли здрава и невредима выйдет, так, значит, того - можно и
отпустить на все стороны... А?
Страшными, зловещими звуками пронеслось это предложение подгулявшего
мужика.
Будь крестьяне трезвые, они, несмотря на свое суеверие, вряд ли бы
отважились на такое дело. Но разгоревшиеся от вина головы соображали туго.
Водка - злая сила человечества. Водка превращает народ в зверя. Она делает
самых кротких - неистовыми, самых тихих - отчаянными. Водка заставляет
человека забывать свое человеческое достоинство и делает его безумным,
беспощадным и жестоким.
И у сильно уже подвыпившей толпы созрело ужасное решение. Не в меру
выпитая водка делала свое дело.
Неистовствовавшая в воплях и причитаниях мать Анютки подбавляла, как
говорится, масла в огонь, громко выражая свою ненависть лесовичке.
- Детей она портит!.. По матери пойдет!.. Скот валить станет!.. Вот
увидите скоро!.. Помянете меня!..
Несколько человек потрезвее пробовали, было, уговаривать, успокоить
разбушевавшуюся толпу и удержать ее от безумного поступка, но их
перекричали другие...
В углу поляны к празднику была наскоро сложена огромная кирпичная
печь. В ней пекли пироги для соневских мужиков. Печь, накаленная докрасна,
зияла огненной пещерой среди уголка луговой площадки. Около нее сновали две
бабы, стряпухи, из крестьянок, повязанные платками, с раскрасневшимися
лицами, похожие на двух жриц огня, священнодействующих подле
кровянисто-огненной пещеры.
Точно по команде повернулись головы крестьян к этой печи.
Словно одна и та же мысль пронизала мозг всех мужиков и баб,
озлобленных, негодующих и исступленных.
- Вот... вот... - послышалось из толпы неуверенным, срывающимся
звуком... - Вот, вот... испробовать надо-ть бы. Ефим верно сказывал: коли
христианская душенька, Господь не попустит, огонь не сожжет, коли ведьма,
дьяволеныш, лесовичка... туда ей и дорога!
- Туда и дорога! - не то простонала, не то ахнула толпа и придвинулась
к Ксане, окружив ее со всех сторон.
Сердце замерло в груди Ксани. Лицо мертвенно побледнело... Колючий
холодок прошелся по ее телу зябкими мурашками. Смертельная опасность встала
перед ней...
В глухой деревне, отстоявшей от города около ста верст и более
семидесяти верст от станции, где дикий и невежественный народ еще слепо и
глухо верил в русалок, леших, упырей и домовых, нельзя было ждать пощады
для бедной девушки, которую считали за ведьму, за колдунью; в особенности
нельзя было ждать пощады теперь, когда винные пары кружили всем головы.
Ксаня сознавала это.
Правда, у этих людей нет прямого намерения лишить ее жизни; они просто
хотят только испытать, лесовичка ли она. Но как "испытать" - огнем!
Испытать!
Ксаня отлично знает, что значит это "испытание". Из их угрожающих
криков она поняла все!.. Какой ужас! О, зачем она пришла сюда!
Если бы она умела молиться, она бы молилась... Но о Боге Ксаня имела
какое-то странное, неопределенное понятие. Василий говорил ей: "Бог это
сила и высота! Кто Ему молится и просит Его, тому Он помогает, потому Он
Милосерд"... Но она не умеет молиться... Ее никто не учил... Ее душа такая,
как и у птицы... Темная, маленькая душа...
А крики растут... Крестьяне кричат, точно стараясь перекричать друг
друга... Их голоса зловещи... С их криками сливается визг детей и баб и так
и сверлит уши...
Взглянула Ксаня на небо... Вызвездило оно... Миллиарды звезд на нем,
ласковых, кротких... А над ними Бог! Там над звездами Его престол - так
Вася говорит... Видит ли Он ее? И если видит - поможет ли ей, Ксане?
А может быть, не только Он, и мама видит... Может, и мама, и ее мама
там, на небе, между ангелами или среди звезд... Ведь умерла она, наверное,
умерла... Коли нет целых двенадцать лет весточки от нее - значит, умерла
мама... Умерла и... обратилась, может, в ту далекую звезду и светит, и
смотрит, и видит...
- Мама! Мама! - помимо воли отчаянно крикнула Ксаня и протянула руки к
небу.
- Ишь ты! Заклинает... маму кличет... Ну, берегись, робя!.. Сейчас
явится бесова ведьма дочку выручать, - неистово гаркнул чей-то нетрезвый
голос, покрыв своим зычным звуком все остальные голоса.
- Ну, робя, тащи девчонку к огню!.. Поглядим, пойдет ли ведьма-матка
доченьку спасать...
Анютка первая подскочила к Ксане.
- Иди, поганая лесовичка! - толкнула она ее от дерева.
Толкнули и другие. Забежали сбоку, сзади и, толкая все вперед и
вперед, тащили ее прямо к печи...
Напрасно благоразумные, более трезвые из крестьян громко увещевали
остальных не брать на душу греха... Темная сила торжествовала...
Ксаню тащили...
Она не упиралась, не протестовала, она не боялась даже... Звезды
улыбались ей издали, кивали, словно шептали:
- Ничего, девочка, ничего!.. Скоро, скоро соединишься с мамой!
Но что это?
Какой свет! Какое пламя!
Ксаня взглянула вперед и обмерла. Огненная пещера была теперь в двух
шагах от нее. Какой жар!.. Какое прожигающее даже на расстоянии пламя.
Ксаня дико вскрикнула и попятилась.
- Нет! Нет, ни за что! Не ведьма я! Не лесовичка! Пустите! Пустите!..
- А вот увидим! Испытаем! Господь не попустит, коли права! Лезь сама в
огонь, что ли! - кричат десять голосов в самое ухо Ксани со злобой и
ненавистью.
Замерла Ксаня... Ни чувств, ни мыслей... Один сплошной ужас... Пестрят
одежды, белеют лица - не разобрать... Смертельный ужас покрывает все... А
пламя рвется из жерла, горючее, стихийное...
Еще минута - и Ксаня, подхваченная руками десятка освирепевших, пьяных
мужиков, будет брошена в самое жерло...
Вдруг какой-то странный, тонкий, нежный, но громкий и властный голос
раздается позади толпы:
- Пустите меня, пустите!
И две женщины с усилием проталкиваются. Одна высокая, костлявая, в
наколке на седых волосах; другая - молодая, вся в белом, вся прелесть и
воплощение семнадцатилетней весны.
- Что за шум? Что случилось?
И молодая девушка, опираясь на руку своей компаньонки, пробравшись
сквозь толпу крестьян, очутилась лицом к лицу со стоявшей перед печью
Ксаней.
- Что ты, девочка? Зачем ты тут? Зачем? И что вы хотите с ней делать?
- строго обратилась она к стоявшим вокруг крестьянам.
Последние молчали, смущенно поснимали шапки, картузы и, почесывая
затылки, молча и сконфуженно глядели на молодую девушку.
- Что же случилось, наконец? Говорите же! - обратилась она к рослому,
почтенному старику крестьянину, который все время удерживал своих
односельчан от безумного поступка.
- Да что, матушка Наталья Денисовна, графинюшка молодая! - произнес
старик, смущенно переминаясь с ноги на ногу. - Очертели людишки... Бог
весть что задумали... Вот оно - вино-то!.. До чего не доведет...
И слово за слово он рассказал о случившемся.
С пылающими щеками молодая графиня слушала старика. Лишь только
рассказ дошел до своего трагического конца, она схватила Ксаню, прижала ее
к себе и громко крикнула, обращаясь к крестьянам:
- Дикие!.. Слепые!.. Жалкие люди! И этот ребенок, эта прелестная
девушка могла... могла... внушить... вам...
Она не договорила, и целый поток слез хлынул из ее глаз.
Несколько минут она молчала, не будучи в силах произнести ни слова.
Старая компаньонка шептала ей что-то на ухо по-французски. Графинюшка молча
изредка кивала ей своей золотистой головкой.
И вдруг выпрямилась, точно стрелка, вся такая нежная, странная,
воздушная. Подняла руку, махнула ею. Все стихло точно по волшебству... Все
притаились, чуть дыша, приготовляясь слушать эту белую девушку, казавшуюся
полночной грезой в ее бальном платье из газа и кружев.
- Темные вы, темные люди... - зазвенел ее нежный как звон ручья
голосок, - неужели вы верите, что существует на свете какая-то нечистая
сила, какие-то злые духи, домовые, лешие? Неужели никто вам не разъяснял,
что все это суеверные предания? И как только могли вы подумать, что именно
в этой бедной девочке скрывается какая-то нечистая сила и что она способна
причинить вам зло?
Крестьяне слушали молча, с низко опущенными головами. Никто не решался
возразить молодой графинюшке, иные, сознавая свою неправоту, другие - прямо
из уважения.
- Ступайте по домам, - продолжала между тем белая девушка. - Ступайте
и благодарите Бога, что Он не допустил совершиться страшнейшему
преступлению, которое навсегда осталось бы на вашей совести... Какое
счастье, что я поспела вовремя!
И она махнула рукой смущенным, переконфуженным крестьянам.
- Ужасно! - обращаясь по-французски к своей компаньонке, произнесла
она вздрагивая. - Как еще темен наш народ!.. Просто уму непостижимо!..
- Не волнуйтесь, дитя мое, обратим лучше внимание на девочку! -
тихонько, успокаивающим тоном, произнесла француженка.
- Да! Да! Бедное дитя! Подумать страшно, что случилось бы с него, если
бы мы не подоспели вовремя! - ответила, вздрогнув, графинюшка и, еще крепче
прижав Ксаню к себе, прошептала:
- Пойдем, девочка, не бойся, я отведу тебя к нам... Ты успокоишься у
нас, бедная моя голубка!
Голос графинюшки был так ласков и нежен, так непривычно нежен для
слуха Ксани, что она с готовностью решила бы следовать за этой златокудрой
красавицей не только в дом, но и на край света.
Не говоря ни слова, она пошла за графиней, но вдруг зашаталась. В
голове помутилось, в глазах пошли огненные круги, и, прежде чем кто-либо
мог подхватить ее, Ксаня тяжело рухнула на землю.
- Ей дурно! - воскликнула молодая графиня и быстро нагнулась к Ксане,
которая в глубоком обмороке лежала распростертая у ее ног.
- Поднять ее осторожно и отнести в усадьбу, в мою комнату... За
мной!.. - повелительными нотками приказала Ната.
Несколько крестьян вышли вперед, подняли бесчувственную Ксаню и
понесли ее со всей осторожностью следом за молодой графиней и ее
гувернанткой, в графскую усадьбу.
Глава VII
Золотая неволя. Первые тернии
- Тише! тише, ради Бога!.. Не испугайте ее... Она спит. Обморок
перешел в сон...
И молодая графиня Ната, точно белая волшебница, встала между лежащей
на турецкой оттоманке Ксаней и появившимися на пороге комнаты людьми.
Их было пятеро.
Граф Денис Всеволодович Хвалынский, высокий, изящный господин о чуть
седеющей шевелюрой, во фраке и белом галстуке и, рядом с ним, хрупкая,
изящная, стройная, красивая женщина, вся окутанная в облака белых воланов,
рюшей и кружев.
Это была графиня Мария Владимировна.
Толстая, неуклюжая и рыхлая женщина лет пятидесяти в лиловом платье и
черном переднике, Василиса Матвеевна, воспитательница графини и ее младших
детей, теперь исполняющая роль экономки и домоправительницы графов, стояла
немного поодаль за своими господами. Ее бывшие воспитанники остались на
пороге. Двое детей, близнецов по двенадцатому году, брат и сестра, Наль и
Вера, были хрупки, миловидны и изящны, как две дорогие фарфоровые
статуэтки. Волосы девочки, уложенные на затылке в какой-то замысловатый
узел, струились вдоль спины и плечей красивыми пепельными волнами, в то
время как у мальчика, подстриженные в кружок, они вились затейливо вдоль
матово-белого, совсем нетронутого загаром лица. Черты лица обоих детей были
тонки, с неуловимой печатью надменности, присущей аристократам.
В комнате царил полумрак. Японский фонарик обливал ее таинственным
светом, голубовато-прозрачным, как лунное сияние в летнюю ночь. Откуда-то
издали, сладко замирая, неслись звуки бального мотива...
Графиня неслышной, быстрой походкой первая приблизилась к дивану,
взглянула на распростертую на нем девочку и тихо ахнула:
- Боже мой! Что за очаровательное дитя!
И, помолчав немного, присовокупила:
- Завтра же я занесу ее на полотно, да, да, завтра же...
- Ради Бога, мама, не разбудите ее! - и графиня Ната, усевшись у ног
Ксани, умоляюще сложила свои маленькие ручки.
- Нет, нет! Я только взгляну!.. Посмотри, - обратилась тем же шепотом
графиня по-французски к мужу, - посмотри, Денис, что за красота!
Граф быстро приблизился к оттоманке, взглянул на спящую и тихо
вскричал:
- Это она!
- Кто она? Кто она? - так и посыпались на него со всех сторон вопросы.
- Да она! Та, что стреляла в Буланку и спасла меня и Нату в ту
грозовую ночь... Не может быть, чтобы я ошибся.
Граф хотел прибавить еще что-то, но тут же закусил губы.
Спящая Ксаня проснулась. Огромные, черные глаза ее широко раскрылись
и, как две яркие звезды, блеснули в полумраке.
- Где я? - прошептала она, дико озираясь по сторонам.
- У друзей! Не бойся ничего. Мы не дадим тебя в обиду, прелестное
дитя!
И графиня Мария Владимировна нежно провела по черным спутанным кудрям
девочки своей душистой рукой.
Ксаня, не привычная к ласке, отодвинулась назад. Потом живо вскочила
на ноги и, все еще продолжая дико озираться, проговорила быстро:
- Пора мне... в лес... дядя хватится... В лес... домой пустите!..
- О, нет, тебя нельзя пустить одну, дитя! Они опять обидят тебя. Ты
останешься с нами. Ведь ты хочешь остаться с нами? - урчал, как ручеек,
нежный голос графини.
- Не хочу! - грубо вырвалось у Ксани, - меня ждет дома хромой
Василий... Пора мне, пустите меня!
- Ах, ай, ай, ай, как стыдно, барышня, господам перечить, - затянула
домоправительница Василиса Матвеевна сладким голосом, скашивая на Ксаню
свои лукавые глаза. - Надо у господ ручку поцеловать, надо в ножки
поклониться господам за то, что призрели господа, из рук пьяной оравы
вырвали, а вы, можно сказать, кобенитесь... Ай, как не хорошо, маточка!
И рыхлая домоправительница закачала неодобрительно своей большой
круглой головою.
Ксаня дико взглянула на нее.
- Я хочу в лес! - вырвалось у нее из груди недоброжелательно и глухо.
- Дитя! Милое дитя! Успокойся! - и графиня-мать нежно обняла стройные,
сильные плечи лесовички, - твое возвращение в лес теперь немыслимо...
Завтра утром мы поговорим с тобою. Эту ночь ты переночуешь здесь. Я так
желаю. Так надо... Сейчас нам необходимо спешить к нашим гостям... Молодой
графинюшке тоже... Ты побудешь с этой дамой. Ее зовут m-lle Жюли... Лучше
всего усни... Сон подкрепляет тело и дает забвение всему дурному... М-lle
Жюли, позаботьтесь о прелестном ребенке!
И графиня, наскоро поцеловав черные кудри Ксани, исчезла за дверьми
комнаты. За нею исчезли и все остальные.
Графиня Ната подошла к девочке, взяла ее за руку и сказала просто:
- Завтра папа наградит вас. Ведь вы наша спасительница. Завтра же вас
отпустят домой. А сегодня потерпите немножко. Вы видите - у нас бал. Надо
спешить к гостям... Милочка моя! Не бойтесь ничего! Вы между друзьями. Если
бы вы знали, как мать и отец благодарны вам!.. Они не хотят тревожить вас и
потому только не упоминают вам об этом теперь.
- Я не боюсь, - угрюмо буркнула Ксаня, - я ничего не боюсь. Пустите
меня в лес, не держите!
- Нельзя, милая. М-lle Жюли, убедите ее, что этого нельзя, - с
каким-то трогательным бессилием прошептала юная графиня и выскользнула за
порог, ободряюще и нежно поцеловав при этом Ксаню.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг