Златокудрая фея Раутенделейн живет в лесу, тщательно оберегаемая от
людского глазу бабушкой-ведьмой, лешим и старым, толстым дедушкой-водяным,
живущим в колодце. Дедушка-водяной могуч, богат и знатен. Ему подвластно
все его водяное царство. Но ни власть, ни могущество и богатство не милы
дедушке-водяному, если нет с ним малютки Раутенделейн, которую он, старый
дедка, давно любит и хочет заполучить себе в жены. Он поднимается со дна
своего колодца, кряхтя и позевывая, испускает свое обычное "бреке-ке-кекс"
и поджидает к себе красавицу-фею. Красавица-фея - веселое дитя. Она ищет
цветов и орехов среди лесной чащи, дурачится со старым лешим и пляшет с
подругами-нимфами при лунном блеске вплоть до утра. Она приходит поболтать
и с дедкой "бреке-ке-кексом", беспечная и ясная, как летний день. Но ни о
замужестве, ни о любви не думает еще маленькая фея Раутенделейн, но вот...
Щеки Ксани разгорелись. Ах, эта сказка про лес и фею, о, как прекрасна
она!
Лесовичка читала ее, увлекаясь все больше и больше, и ушла в это
занятие всем своим существом.
- Китти!.. Корали!.. Корали!.. Да проснитесь же, милочка! Все ждут
вас! - услышала она птичий голосок Зиночки над собою. - Репетиция сейчас
начинается.
Ксаня удивленными глазами посмотрела на Долину. Кто это Китти Корали?
Какая Китти? Какая Корали? Ах, да ведь это она. Ксаня!
И она быстро захлопывает тетрадку.
Пока она читала здесь, в уголку, сцена приняла новый еще более
безалаберный вид. Посреди нее теперь стоял какой-то обрубок, выдолбленный в
середине. Вокруг этого обрубка метался Арбатов и, размахивая руками,
кричал:
- Папа Митя! Папа Митя! Водяной! Полезай же в колодец... Пока что так
репетировать будем, а потом я вам такие декорации загну, что пальчики,
друзья мои, оближете... Тетя Лиза, пожалуйте сюда... Вот домик ведьмы...
Пока я русскую избу поставлю, но к спектаклю будет хижина из хвойных веток.
Плотники скоро ее приготовят. Ну-с, Корали, вам начинать! Читайте прямо по
тетрадке.
И взяв за руку недоумевающую Ксаню, он вывел ее на середину сцены и
тихо шепнул:
- Ну, помогай вам Бог, моя дорогая!
Последние слова были произнесены так тихо, что Ксаня скорее угадала,
нежели услышала их. Да вряд ли что-нибудь слышала и видела теперь
лесовичка. Дивный, чарующий, полный недосказанной тайны сюжет поэтической
драмы-сказки совсем захватил ее. Она как будто почувствовала себя прежней
Ксаней - такой же нимфой Раутенделейн, лесной феей, диким, лесным,
сказочно-свободным дитятей. Как умен и дальновиден оказался Арбатов, дав ей
для ее первого дебюта эту донельзя подходящую ей роль! Ей, Ксане, не надо
стараться делать из нее что-либо. Ей надо только остаться самой Ксаней,
прежней Ксаней-лесовичкой - и все. "Старый лес, здравствуй, и снова
здравствуй. Я опять возвращаюсь к тебе!" - вихрем пронеслось в ее мыслях, и
какая-то волна, уже раз испытанная там, на подмостках княжеского зала,
снова захватила Ксаню, глаза вспыхнули...
Она стала читать свою роль по тетрадке ясно, выразительно, с чувством.
Все притихло на сцене. Смолкли актеры, болтавшие и громко смеявшиеся в
кулисах. Несколько десятков глаз с любопытством впились в дебютантку. Но
Ксаня ничего не видела и, забыв окружающих, вся была поглощена своею ролью.
Нахлынула волна и понесла ее куда-то. Куда - неизвестно!.. Шум
деревьев, рокот лесного ручья, щебетание пташек - все уже ясно чудилось
Ксане, и все это выражалось теперь в ее чтении.
Голос ее то крепчал, то падал, то звенел смехом, загадочным и нежным,
как у русалки, красивый, как песня жаворонка, как музыка, как звуки арфы...
И Бог знает сколько бы длилась эта музыка, как бы долго оставались без
движения актеры за кулисами и актеры на сцене, завороженные звуками музыки
этого голоса, очарованные внешностью, грацией и дикой прелестью молодого,
незаурядного существа, если бы громкий, резкий голос не нарушил всеобщего
очарования.
- Но это безумие мучить девочку с первой репетиции... И вам не стыдно,
Арбатов?
Все головы повернулись в ту сторону, откуда слышался голос.
Повернулась туда же и чернокудрая головка словно проснувшейся от своего
экстаза Ксани.
В глубине сцены стояла женщина, высокая, полная, лет 38, с
золотисто-рыжими, цвета спелого колоса, волосами, выбившимися из-под
огромной меховой, отороченной соболями и страусовым пером, шляпы, в тяжелом
бархатном платье, с массою браслетов поверх длинных щегольских перчаток.
Соболья накидка, небрежно спущенная с одного плеча, волочилась вдоль
бархатного шлейфа. Эта женщина была бы хороша собой, если бы брови ее не
были так черны, а щеки и губы не были слишком румяны, чтоб казаться
натуральными.
Большие, холодные глаза отталкивали своим недобрым выражением. Она так
пристально впилась этими злыми глазами в Ксаню, что девушке сразу стало
как-то неприятно от этого взгляда.
- Это Истомина, наша премьерша, - зашептала Зиночка Долина, незаметно
приблизясь к Ксане. - Она здесь все, потому что очень богата. Она держит
театр пополам с Арбатовым и делает все, что хочет. А вот и ее Митрофанушка,
ее сынок-недоучка. Тоже принца крови из себя корчит. Отовсюду повыгнали, ну
и пришлось в актеры идти... У-у, противные!.. Обоих ненавижу!..
Слушая страстный шепот Зиночки, Ксаня недоумевала, что сталось с этой
кроткой, тихонькой, чуть восторженной маленькой женщиной. Теперь уже
Зиночка Долина не походила на веселую, беспечную птичку. Нет, это был
скорее зверек, загнанный и дикий. Ее голубые глазки загорелись злобою,
бледные щеки вспыхнули, брови сдвинулись, и все миловидное, маленькое
личико приняло жесткое, неприятное выражение.
Между тем рыжая Истомина не сводила с Ксани глаз, вооруженных
лорнетом. Смотрел на нее и стоявший подле матери молодой человек,
худенький, высокий, как жердочка, с тщательно расчесанным пробором на
макушке и каким-то завитым коком, прихотливо пристроенным над узеньким
лбом. На юноше был щегольской, светлый костюм, ярко-красный галстук, с
воткнутой в него бриллиантовой булавкой. Он играл стеклышком монокля,
прикрепленным на золотой цепочке к пуговице сюртука.
- Это "одноглазый Циклоп". Мы его прозвали так за его монокль, -
успела шепнуть Зиночка на ухо Ксане и неожиданно звонко рассмеялась.
Истомина окончила свой осмотр, пожала плечами я сердито крикнула:
- Сергей Сергеевич, подите сюда!
- Что угодно, Маргарита Артемьевна?
- Вы хотите, чтобы эта дикарка впервые выступила в такой ответственной
роли? - презрительно процедила сквозь зубы премьерша, когда Арбатов
приблизился к ней.
- Эта роль точно написана для нашей дебютантки! - произнес тот и
ласковым, ободряющим взглядом окинул Ксаню. - А что касается исполнения, то
вы можете судить о нем уже по читке. Она всех захватила, эта девочка...
Тетя Лиза прослезилась даже, слушая ее... - не без гордости присовокупил он
тут же.
- У тети Лизы слезы дешевы, одно могу заметить, - сквозь зубы
пробурчала Истомина, - а что касается роли, то вот увидите, она ее
провалит... - почти прошипела она.
- Провалит, вот увидите! - вторил и ее сынок, вскидывая свое
стеклышко, - эту роль могла бы сыграть только моя мамаша.
- Пожалуй, я бы охотно сыграла ее... - отозвалась та новым,
значительно смягченным тоном.
Что-то разом перевернулось в добродушном сердце Арбатова. Непривычная
злость закипела в нем. Лицо приняло жесткое выражение, такое же точно,
каким было за минуту личико Зиночки. Он был обижен за свою ученицу. Едва
сдерживаясь от гнева, он произнес насмешливо, глядя в холодные, злые глаза
премьерши:
- Полноте, Маргарита Артемьевна! Китти Корали и никто более не сможет
из всей нашей труппы сыграть эту роль. В ней есть все данные для этой роли:
и юность, и красота, и грация, словом, все необходимое для феи
Раутенделейн.
Затем, пожав плечами, он, не дождавшись ответа, быстрыми шагами отошел
от позеленевшей от гнева премьерши.
- Ну, детка милая, держитесь стойко, - произнес через минуту Арбатов,
ласково погладив по головке Ксаню, успевшую уже снова отойти в сторону,
чтобы пробежать про себя продолжение сказки, захватившей ее с головой. -
Тучи сгущаются, гроза близко, - продолжал Арбатов, - но с таким талантом, с
таким голосом и лицом вам нечего бояться ни туч, ни грозы, милая маленькая
лесная царевна!
* * *
Как в чаду вернулась в этот день Ксаня в скромный домик Зиночки.
Первая репетиция была и ее первым триумфом. Вся труппа, за исключением
разве Радомского и Кущика, постоянно находившихся в качестве приближенных к
особе Истоминой, до небес превозносила ее, когда она прочла всю свою роль
до конца. Арбатов несколько раз повторял, что ему не верится, что Ксаня
начинающая, неопытная дебютантка. Старуха же Ликадиева без дальних слов
заключила в объятия Ксаню и, глядя на нее затуманенным взглядом, полным
материнской любви, проговорила сердечно:
- Ну, спасибо тебе, деточка, потешила меня, старую... Давно не
приходилось слышать такой читки... Ангелы Божий в тебя талантище вдохнули
твой... Не зарывай его в землю, девочка, трудись, и из тебя такая актриса
выйдет, что и самую Белую за пояс заткнешь!
И она еще раз крепко поцеловала обе смуглые щечки Марко.
Тут подошел папа-Славин, взял за обе руки Ксаню и сказал с чувством:
- Ну, дочка, одолжила, поистине одолжила... Дай Бог всегда так-то... А
только себя пожалеть надо... Вы вот что, мамочка, сил-то зря не расходуйте,
к спектаклю поберегите... На репетициях в полтона жарьте... А там... дай
Бог! дай Бог!.. "Сама"-то лопнет со злости, а у ее Митрофанушки, шут его
возьми, желчь разольется, потому что оба не в меру завистливы, талантливую
душу утопить готовы.
- Дивно! Дивно! - шептала в каком-то упоении Зиночка, восторженно
сжимая руки Ксани. - Когда вы читать начали - я думала захлебнусь от
счастья... Какой тон!.. Какой голос, а мимика какая! Вы гениальны,
Корали!..
Все эти похвалы кружили гордую, самолюбивую головку Ксани. Когда же
Громов-Доринский, подойдя к ней, театральным жестом приветствовал ее и
громко с пафосом крикнул:
- "Привет царице, покорившей нас всех до единого!" - Ксане захотелось
громко и весело рассмеяться чуть не впервые в жизни.
Глава IV
Новая жизнь
Быстрой чередою замелькали пестрые дни в жизни Ксани. И радость, и
горе несли эти дни недавней дикой лесной девочке и скромной монашеской
воспитаннице, ставшей столь неожиданно артисткой Китти Корали-Горской.
Странно и чуждо чувствовала себя в эти дни лесовичка: длинные,
бесконечные часы репетиции, еще более длинные часы разучивания роли, потом
вечера тихие, мирные семейные вечера в кругу маленькой семьи Зиночки - все
это было так ново, так необычайно для нее.
Лишенная с детства ласки и тихой семейной жизни, Ксаня теперь только
поняла всю ее прелесть. Усталая, измученная возвращалась она под кров
крошечного, старого домика с зелеными ставнями из театра, где дружеские
излияния мало знакомых ей людей тяготили ее не менее алых выходок, насмешек
и колкостей Истоминой и ее сына Поля, прозванного всею труппою Арбатова
"Циклопом" и "Митрофанушкой". От этих насмешек и колкостей не мог оградить
Ксаню ни Арбатов, ни добрая Ликадиева, ни милая Зиночка.
Почти после каждой репетиции вслед Ксане неслись фразы вроде:
"подожди, проучат тебя, зазнавшаяся знаменитость", "картонная героиня",
"чернавка, воображающая себя принцессой", "дутый талант" и пр., и пр., и
пр. без конца, без счета.
Так злобствующая Истомина срывала свой гнев на ни в чем не повинной
Ксане.
Ей, этой Истоминой, было далеко не по душе появление Ксани в труппе.
Маргарита Артемьевна Истомина не обладала ни особым талантом, ни
молодостью, ни красотой. Играла же она видные, первые роли частью за
неимением в труппе другой, более талантливой актрисы, частью по праву
хозяйки театра, так как, когда Арбатов задумал составить собственную труппу
и открыть театр, она вступила с ним в компанию и внесла довольно
значительную сумму с тем, чтобы нести дело на равных началах.
С появлением Ксани самая черная зависть пробудилась в душе Истоминой.
Она, казалось, не пожалела бы никаких средств, чтобы погубить свою
молоденькую соперницу, которая должна была затмить ее несомненно своим
самородком-талантом. Этого, бьющего в глаза, таланта сама Истомина, как
артистка, не могла не видеть, и за этот крупный, недюжинный талант она и
возненавидела Ксаню всем сердцем, всею душою, с первой же встречи, и
всячески преследовала ее.
Немудрено, что Ксаня, усталая, измученная от всех этих преследований,
с особенным удовольствием возвращалась в семью Зиночки, где ее ждали дружба
и забота. У Зиночки был крошечный лишь талант. Она сознавала это и была
далека от желания играть сколько-нибудь выдающиеся роли. После смерти
мужа-офицера она осталась без всяких средств к жизни и исключительно ради
возможности заработать что-либо своим детям-сироткам пошла в актрисы и
заслужила себе репутацию старательной артистки. К большему она не
стремилась. Ей хватало ее скромного жалованья, и она жила припеваючи со
своими малютками в крошечном сером домике на окраине города. К этим крошкам
Зиночки незаметно привязалась и лесовичка. Когда усталая и возбужденная
Ксаня возвращалась в серый домик, навстречу к ней выбегали дети: черненький
Валя и белокурый Зека с криком радости обвивали ручонками ее тонкую,
смуглую шею и покрывали ее лицо градом детских, неподкупных поцелуев.
- Тетя Китти пришла! тетя Китти! - восклицали наперебой дети. - А ты
нам расскажешь сегодня какую-нибудь сказочку, тетечка? - просили они и
жались к своей смуглой, юной, красивой тете, черные, обычно угрюмые глаза
которой им одним только и умели улыбаться ласково и мягко.
И как умела Ксаня рассказывать им сказки про маленькую лесную девочку!
Затаив дыхание, боясь пошевельнуться, Валя и Зека слушали, широко раскрыв
любопытные глазенки, о девочке-лесовичке, о мальчике Васе, о старом-старом
ворчуне-лесе, о нимфах, лесных колдуньях, о лесных царях и бледных
зеленокудрых русалках, о маленьких лесных зверьках и щебетуньях-птицах...
Быль мешалась со сказкой, сказка с былью. Мальчики замирали на коленях
Ксани, их глаза разгорались, их щечки алели, как розы. Разгорались и
бледные щеки рассказчицы при этих воспоминаниях, разгорались и чудно
сверкали ее мрачные, черные, как тьма ночи, глаза... И точно просыпались от
сна и она, и дети, когда неожиданно падала ложка с подноса и птичий голосок
Долиной кричал из столовой:
- Да идите же вы чай пить, сказочники.
- Нет, вы положительно отобьете их от меня, Китти... Право,
отобьете... - прибавляла при этом каждый раз Долина. - Валя и Зека, хотите
взять себе в мамы тетю Корали?
И все четверо заливались веселым, беспечным смехом, среди взрывов
которого так странно было слышать грудные низкие нотки лесовички. С
пылающими щеками, возбужденная, не остывшая от воспоминаний, Ксаня наскоро
пила чай и тут же у стола принималась за репетирование роли, хотя роль была
уже давно готова у нее. Дети спали. Зиночка чинила что-то у лампы. А голос
лесовички, звучный и нежный, бархатистый и сочный, как лесная песня,
наполнял собою все уголки крошечной Зиночкиной квартирки...
* * *
- Нет, вы положительно гениальны, Китти, душечка моя! Если б вы знали,
как я счастлива за вас! А Сергей Сергеевич, тот ходит как именинник и
вполне уверен в успехе... Счастливица! Такой талант! Нет, вы далеко
пойдете, Корали!
Точно во сне слышатся эти речи Ксане, точно во сне. Мысль работает как
в тумане. Ей странным, очень странным все кажется сегодня. Она скользит,
как призрак, по двум крошечным комнаткам серого особнячка и чуть слышно
шепчет что-то. Или не Ксаня это шепчет, а фея Раутенделейн, сама фея?..
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг