Худенькая, изжелта-бледная, с каким-то старообразным и птичьим лицом,
Уленька внушала одной своей внешностью невольное отвращение.
Уленька косила с детства, и это еще более подчеркивало безобразие ее и
без того некрасивого лица. То приторно-слащавая, то ехидно-язвящая, Уленька
вполне оправдывала свои прозвища "галки-сплетницы" и "язвы", данные ей
пансионерками.
Зажегши лампы, она сложила руки и в скромной, деланно-смиренной позе
остановилась посреди классной. Ее лисий носик, словно нюхал по воздуху, ее
рысьи глазки так и бегали по сторонам.
- Никак опять на покаянии, девоньки? - после минутного молчания снова
запела своим приторно-сладеньким голосом Уленька, озираясь во все стороны.
Девочки угрюмо молчали, уставясь глазами в землю, Уленька, манерно
поджимая губы и перебирая четки, висевшие на ее впалой груди, снова
заговорила:
- И за что это вас опять-то? Кажись, ничего не напроказили... А?
Девоньки?.. Ну, да матушка наша знает, за что казнить, за что миловать.
Кайтесь, девоньки, кайтесь, милые! Умерщвляйте свою плоть, девоньки,
епитимиею... Святое это дело... Сам Господь наш Иисус Христос вел...
Она не договорила.
Невысокая, сероглазая девочка, с каким-то необычайно прямым,
лучившимся взором, стремительно вскочила с колен, в два прыжка очутилась
подле Уленьки и, грубо схватив ее резким движением за руку, взволнованно
бросила ей в самое лицо:
- Подло притворяться! Подло лгать и наушничать! Ты донесла на "наших",
на Секлетею... Из-за тебя наказаны!.. Убирайся отсюда!.. Вон убирайся,
гадкая сплетница!.. Язва! Переносчица! Лгунья!
Серые глаза девочки запрыгали от возбуждения. Лицо побледнело под
белой косынкой.
Уленька отшатнулась. Ее раскосые глазки сердито впились в глаза
бледной девочки.
- Оленька Линсарова, неправду вы говорите, девонька! - с трудом
подавляя в себе порыв злобы, запела Уленька, - неправду вы говорите, де...
- Лжешь! Ольга всегда одну правду говорит... Она честная! Неподкупная!
- вырвалось из груди Играновой, и в ту же минуту "мальчишка" с каким-то
лихим задором подскочила к Уленьке и встала подле бледной Ольги в боевую
позу.
Уленька растерялась.
- Господь Иисус Христос прежде всего не велел клеветать и
сплетничать...
Едва она это сказала, как высокая, темноглазая Лариса, не спеша,
плавным и красивым движением поднялась с колен.
За ней поднялись и все остальные.
Белокуренькая, голубоглазая, хрупкая Раечка Соболева, прелестный
болезненный и робкий двенадцатилетний ребенок, самая маленькая и слабенькая
из всех пансионерок, жалась к Ларисе.
- Довольно, Уленька! Довольно! - произнесла повелительным голосом
Лариса.
- Довольно! Да, довольно! - повторили за ней все остальные девочки.
Сдержанный ропот злобы и негодования пронесся по классной. Ненавистная
Уленька своим притворством переполнила, казалось, чашу общего терпения.
Красавица Лариса, чуть усмехаясь своими алыми губками, малиновый цвет
которых не смела стереть даже скудная постная пансионская пища, вперила
глазки в Уленьку. Остальные, не моргая, тоже впились в нее. Уленька
поежилась. Ее раскосые глазки забегали теперь быстро-быстро.
- Ларенька... что вы? За что на меня этак-то, царевна моя
распрекрасная?.. И вы все на меня... на смиренную рабу матушкину! -
затянула она было плаксивым голо" сом. - За что такая немилость, за что?
- Ты спрашиваешь за что?! - так и вскинулась на нее Игранова,
подскакивая чуть ли не к самому носу послушницы, - а за то, гадкая
сплетница, что ты нас твоими мерзкими доносами с ума свела! Убирайся ты вон
отсюда. Фальшивая! Доносчица! Лгунья! Вон! Вон отсюда!
- Доносчица! Лгунья! Вон! Вон отсюда! - подхватили остальные
ненавистью звенящие голоса. - Сию же минуту вон!
Девочки глухо шумели. Растерянная и бледная стояла Уленька посреди
классной.
Ее рысьи глазки метались из стороны в сторону. Губы дрожали.
Но вот она словно очнулась, выпрямилась, как стрела. Алой краской
залило изжелта-бледные, веснушчатые щеки. Глаза засверкали.
- Ага!.. Так-то вы!.. - разом сбросив с себя всю свою приторную
слащавость, зашипела она, отчеканивая каждое слово, - так-то вы,
смиренницы, каяльщицы, сестрички Христовы! За все мои заботы, за мою любовь
к вам, за то, что забочусь о ваших грешных душонках - вы бунтовать
вздумали, шуметь!.. Обуял вас, видно, дьявол силою своей нечистой,
смутитель ваш, господин ваш... Рабыни вы его послушные!.. Служанки
верные!.. Сатаны служанки! Так-то, негодницы!.. Кому служите? Кого к себе
подпускаете?.. Близок он, нечистый господин ваш, окаянный повелитель,
сатана ваш... Идет, приближается к вам... Чую его приближение, смрадное,
страшное и греховное... Чую! Чую!
Голос Уленьки становился все громче и громче. Раскосые глаза горели,
как факелы. Лицо мертвенно-бледное подергивалось судорогой. При последних
словах она грозно подняла худой бледный палец кверху и застыла в этой позе.
В ней было что-то жуткое в эту минуту. Какой-то сверхъестественный
ужас окружал ее. Этот ужас мигом передался пансионеркам. Казалось, эта
бледная, безобразная, косая девушка овладела робкой, взволнованной и
насмерть испуганной детской толпой.
В углу раздались истерические всхлипывания. Маленькая Соболева, вне
себя от страха, рыдая, кинулась к Уленьке, простирая руки вперед:
- Не надо! Перестань! Не надо! Молчи! Молчи! - залепетала она
испуганно.
Даже Лариса побледнела. В насмешливых до этого глазах "королевы"
отразился не то страх, не то ужас.
- Молчи! Молчи! - неслось по классной.
И только две девочки из одиннадцати, схватившись за руки, стояли
неуверенные, сбитые с толку, но смелые и бесстрашные, как всегда.
Ольга Линсарова и "маркиза", Инна Кесарева, не поддались влиянию
Уленьки. Но и их смелые сердца дрогнули невольно, когда последняя, в
каком-то порыве безумия, оттолкнув маленькую Соболеву, с широко
распростертыми руками двинулась, закрыв глаза, вперед по направлению к
двери, выкрикивая глухим, одичалым голосом:
- Чую его! Здесь он! Близится сатана! Ко стаду своему близится! К
окаянным рабыням своим!.. Иисус милосердный, смилуйся надо мною! Не попусти
узреть зрелище отвратное!.. Близится сатана! Вот он, вот!.. Ликует он!
Смеется окаянный, страшный, радуется! Вот он, вот! - прибавила она, широко
раскрывая глаза и упорно глядя на дверь, - вижу его! Вижу!.. Он близко!..
Он уже здесь!.. Прочь! Прочь! Прочь! - неистовым воплем вырвалось, наконец,
с хрипом из помертвевших уст Уленьки, и она со страшным криком отпрянула
назад от открывшейся внезапно двери.
Ответный вопль одиннадцати девочек пронесся по комнате...
На пороге классной стоял... сатана.
Глава III
Неожиданное явление. Двенадцатая
Большие черные глаза, блестящие черные крупные кольца кудрей,
запушенные снегом, сросшиеся брови, угрюмо-дикое выражение в резких чертах
молодого лица со сверкающим взором, почти темный широкий плащ, закрывающий
до самых пят плотную, низенького роста, фигуру, - вот и весь внешний облик
явившегося на пороге классной сатаны.
- Уйди, нечистый! - взвизгнула не своим голосом Уленька. - Да
воскреснет Бог и расточатся врази Его! - зашептала она, задыхаясь в
приступе отчаянного страха.
И, сломя голову, Уленька бросилась бежать из класса, диким визгом
оглашая комнату, грубо отталкивая всех, кто попадался навстречу, и не
обращая внимания на Раю Соболеву, которая с тяжелым стоном грохнулась без
чувств на пол.
Остальные девочки сбились в кучу. Бледные, насмерть испуганные личики
и ужасом расширенные глаза впились в неожиданно появившееся в дверях
существо. Последнее шагнуло при гробовом молчании к бесчувственной Раечке,
нагнулось и... своими сильными руками подняло ее с пола.
- Девочке дурно, - произнес сатана густым, низким, но чрезвычайно
приятным голосом, в котором не было ничего сатанинского, - куда ее отнести?
Вопрос был сделан по адресу пансионерок. Черные блестящие глаза сатаны
устремились на них.
Но никто ему не отвечал.
Прошло несколько томительных минут полного молчания.
Ольга Линсарова и за ней "маркиза" опомнились первые. Инна Кесарева
бесстрашно приблизилась к странному существу и спросила своим нежным, точно
надтреснутым голоском:
- Кто вы?
- Я - Марко, - произнес сатана, быстрым движением сбрасывая темный
плащ.
- А-а, Марко! - вырвалось из груди всех десяти девочек вместе с
облегченным вздохом.
Вот кого Уленька приняла за сатану!
Ксению Марко, новую, "двенадцатую" воспитанницу матери Манефы! Марко,
о поступлении которой в пансион им уже было известно! Ту самую Марко,
которую граф Хвалынский решил отдать на исправление в их пансион! Ту самую,
выросшую на воле в лесу девочку, про которую всезнающая и всюду поспевавшая
со своим длинным носом Уленька распускала слухи, будто она украла какую-то
драгоценность у своей благодетельницы-графини! Ксению Марко, прибытия
которой "монастырки" ждали с нетерпением, в особенности когда они узнали,
что ее считают "лесовичкою"!
Это прозвище передала им тоже Уленька, успевшая подслушать разговор
матери Манефы с графской домоправительницей.
Дикая, грубая, своевольная, упрямая и воровка притом... Да и нечиста
душой. Ведьмина дочка, как говорят, - таинственно сообщала Василиса
начальнице.
С хорошей стороны аттестовала она Марко! Нечего сказать!
Мать Манефа долго покачивала головой, слушая Василису Матвеевну. Ей
ли, усердной рабе Господа, принять в Свое чистое стадо эту нечистую овцу?
Вовремя подвернувшаяся рука графской домоправительницы с объемистой
суммой, вкладом для монастырской обители от графа и графини Хвалынских и
обещанная, кроме того, награда за будущее исправление "заблудшей овцы"
окончательно рассеяли сомнение матушки и решили дело: Ксения Марко была
принята в число монастырских пансионерок и духовных дочерей матери Манефы.
И вот она здесь.
- Как вы сюда попали? - внезапно набираясь храбрости, обратилась к
Ксане хорошенькая зеленоглазая "змейка" Дар, выступая вперед.
Ксаня спокойно взглянула на грациозно-тонкую, изящную девочку и
ответила:
- Меня оставила графская экономка у дверей пансиона... Она не могла
зайти... торопилась обратно... на поезд... Сторож спал в прихожей... мне
было некого спросить, как и куда пройти... Увидела свет, и вот я вошла
сюда... Но скажите мне, что делать с этой девочкой?
И Ксаня без труда приподняла лежавшую на ее руках Соболеву.
- Однако вы сильная! Удивительно сильная, - произнесла Лариса,
медленно приближаясь к "лесовичке".
Та угрюмо усмехнулась углами рта в то время, как глаза ее оставались
мрачными и печальными.
- Положите девочку на лавку... вот так... Отлично... Это с ней не
первый раз... Мы намочим ей водой виски, и она очнется... Игранова, принеси
графин, - тоном, не допускающим возражений, приказала Ливанская.
- Слушаю вас, моя королева!
И Катюша в один миг исполнила поручение.
Лариса намочила свой носовой платок и обтерла им виски и голову
впавшей в обморок девочки.
Через минуту-другую Соболева открыла свои еще мутные голубые глазки.
Увидев склоненное над нею незнакомое, смуглое лицо с огромными глазами, она
было испугалась снова и вся бледная прильнула к своей покровительнице
"королеве".
- Не бойся, это Ксения Марко, "двенадцатая"! - успела шепнуть ей ее
старшая подруга. И слабенькая Раечка успокоилась "разу. Она долго-долго
смотрела в черные мрачные глаза "лесовички" не то робко, не то неуверенно.
"Так вот она какова, эта лесная колдунья, про поступление которой так
много ходило толков за последнее время в монастырском пансионе!" -
мелькнуло в ее мыслях, и бледные губки девочки дрогнули.
- Ах, простите, что я вас испугалась и приняла за сатану!.. Но это
Уленька виновата... Кричит "сатана! сатана!" и я поверила... - произнесла
Раечка. - Вы Ксения Марко? Да? И вас считали "лесовичкою"? Неправда ли? Я
знаю. И знаю, что про вас уже насплетничали, будто вы... Но нет, это все
ложь... Я это вижу по вашим глазам, по вашему лицу... Воровки и лесовички
не бывают такие... Вы честная, добрая... и, - прибавила она тихо, - верно
несчастная, очень несчастная...
И прежде чем кто-либо мог опомниться, Раиса крепко и нежно поцеловала
лесовичку.
Ксаня вздрогнула. Ее угрюмое, гордое, озлобленное сердце забилось
шибко-шибко.
Это была первая искренняя детская ласка, полученная ею.
Голубоглазая, милая девочка поняла ее. По одним ее мрачным глазам и
печальному виду поняла, угадала ее больную, надтреснутую душу!
Странное, неиспытанное еще никогда чувство охватило все существо
Ксани. Ее сухие черные глаза увлажнились...
То мягкое и кроткое, что от поцелуя Раечки вошло в душу не привыкшей к
ласкам девочки, растворялось в ней все больше и больше... Оно могучей,
теплой волной заливало ее озлобленное, исстрадавшееся сердце. Злоба
уходила, исчезала куда-то... Лицо из угрюмого стало ласковым и приветливым.
Но вот около Ксани очутилась Лариса Ливанская.
Она оглянулась, рассматривая своих новых подруг.
Кругом нее теснились черные ряски и белые косыночки. Участливо и добро
сияли черные, голубые, серые и зеленые глазки. Худенькие от постов и частых
утомительных церковных служб лица озарились задушевными улыбками.
"Мы верим тебе... ты честная... ты хорошая... Только слишком
угрюмая... слишком печальная!" - казалось, говорили они.
- Милая, - произнесла "королева", протягивая к ней обе руки, - давайте
будем друзьями... Мы будем любить вас... Мы уже знаем, почему вас отдали в
"монастырки", но мы сразу не поверили сплетням, а теперь мы все, все верим,
что вы честная... Нам это говорят ваши глаза... Да, да!.. Раечка верно
сказала... Ах, если бы вы знали, как мы вам все рады... Ведь вы из леса, с
воли... А мы здесь дня Божьего не видим... Давайте вашу руку, и будем
друзьями.
- И нам, и с нами! - откликнулись остальные десять девочек.
Даже Юлия Мирская и та, не посмев противостоять желанию своих
однокашниц, протягивала вместе с остальными руку Ксении.
Глыба льда, наполнявшая до краев душу лесовички, таяла, таяла,
таяла...
Она доверчиво смотрела теперь на все эти обращенные к ней с такой
лаской юные лица, и ей казалось, что она снова попала в лес, где встречает
ее радостно стройная семья молодых, ласковых эльфов...
А эльфы-пансионерки еще более придвинулись к ней.
- Мы будем как сестры с тобою! - неожиданно прозвенел ей на ухо
серебряный голосок Раечки.
- Я покажу тебе, что надо выучить на завтра! - серьезно и грустно, по
своему обыкновению, проговорила серебряная маркиза.
- Вы не по форме причесаны, дайте, я причешу вас! - своим грудным
чарующим голосом произнесла Кесарева.
Вмиг заработали ее ловкие руки, и Ксаня в одну секунду очутилась вся
окутанная иссиня-черной сетью своих великолепных кудрей.
Девочки замерли от восторга, глядя теперь на Ксаню.
- Какие у вас чудные волосы! - вскричала Игранова, с восторгом глядя
на распущенные косы Ксани, живописной рамой обрамляющие ее прелестное лицо.
- Удивительно! - вторила ей ее неизменная подруга Ольга Линсарова, -
удивительно!
Змейка Дар, сверкая своими зелеными глазками, протискалась вперед.
- Вы такая душечка! Такая прелесть! - заговорила она, вертясь перед
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг