- Юлико, - спросила я моего пажа, - как ты думаешь, что бы это могло
быть?
- Я думаю, что это злые духи, - без запинки отвечал мальчик.
Я видела, что он весь дрожал, как в лихорадке.
- Какой же ты трус! - откровенно заметила я и добавила уверенно: -
Огонек светится из Башни смерти.
- Башни смерти? Почему эта башня называется Башнею смерти? - со
страхом в голосе спросил он.
Тогда, присев на краю обрыва и не спуская глаз с таинственного
огонька, я передала ему следующую историю, которую рассказывала мне
Барбалэ.
"Давно-давно, когда мусульмане бросились в Гори и предприняли
ужаснейшую резню в его улицах, несколько христианских девушек-грузинок
заперлись в крепости в одной из башен. Храбрая и предприимчивая грузинка
Тамара Бербуджи вошла последней в башню и остановилась у закрытой двери с
острым кинжалом в руках. Дверь была очень узка и могла пропустить только по
одному турку. Через несколько времени девушки услышали, что их осаждают.
Дверь задрожала под ударами турецких ятаганов.
- Сдавайтесь! - кричали им враги.
Но Тамара объяснила полумертвым от страха девушкам, что смерть лучше
плена, и, когда дверь уступила напору турецкого оружия, она вонзила свой
кинжал в первого ворвавшегося воина. Враги перерезали всех девушек своими
кривыми саблями, Тамару они заживо схоронили в башне.
До самой смерти слышался ее голос из заточения; своими песнями она
прощалась с родиной и жизнью"...
- Значит, этот огонек ее душа, не нашедшая могильного покоя! - с
суеверным ужасом решил Юлико и, дико вскрикнув от страха, пустился к дому.
В тот же миг огонек в башне потух...
Вечером, ложась спать, я долго расспрашивала Барбалэ о юной грузинке,
умершей в башне. Мое детское любопытство, моя любовь к таинственному были
затронуты необычайным явлением. Однако я ничего не сказала Барбалэ о
таинственных огоньках в башне и решила хорошенько проследить за ними.
В эту ночь мне плохо спалось... Мне снились какие-то страшные лица в
фесках и с кривыми ятаганами в руках. Мне слышались и дикие крики, и стоны,
и голос, нежный, как волшебная свирель, голос девушки, заточенной на
смерть...
Несколько вечеров подряд я отправлялась к обрыву в сопровождении моего
пажа, которому строго-настрого запретила говорить о появлении света в Башне
смерти. Мы садились на краю обрыва и, свесив ноги над бегущей далеко внизу,
потемневшей в вечернем сумраке Курой, предавались созерцанию. Случалось,
что огонек потухал или переходил с места на место, и мы с ужасом
переглядывались с Юлико, но все-таки не уходили с нашего поста.
Любопытство мое было разожжено. Начитавшись средневековых рассказов,
которыми изобиловали шкафы моего отца, я жаждала постоянно чего-то
фантастического, чудесного. Теперь же благодаря таинственному огоньку мой
по-детски пытливый ум нашел себе пищу.
- Юлико, - говорила я ему шепотом, - как ты думаешь: бродит там
умершая девушка?
И встретив его глаза, расширенные ужасом, я добавила, охваченная
каким-то жгучим, но почти приятным ощущением страха:
- Да, да, бродит и просит могилы.
- Не говорите так, мне страшно, - молил меня Юлико чуть не плача.
- А вдруг она выйдет оттуда, - продолжала я пугать его, чувствуя сама,
как трепет ужаса пронизывает меня всю, - вдруг она перейдет обрыв и утащит
нас за собою?
Это было уже слишком. Храбрый паж, забывая об охране королевы, с ревом
понесся к дому по каштановой аллее, а за ним, как на крыльях, понеслась и
сама королева, испытывая скорее чувство сладкого и острого волнения, нежели
испуга...
- Юлико! - сказала я ему как-то, сидя на том же неизменном обрыве и не
сводя глаз с таинственно мерцающего огонька, - ты меня очень любишь?
Он посмотрел на меня глазами, в которых было столько преданности, что
я не могла ему не поверить.
- Больше Дато? - добавила я только.
- Больше, Нина!
- И сделаешь для меня все, что я ни прикажу?
- Все, Нина, приказывайте! Ведь вы моя королева.
- Хорошо, Юлико, ты добрый товарищ, - и я несколько покровительственно
погладила его белокурые локоны. - Так вот завтра в эту пору мы пойдем в
Башню смерти.
Он вскинул на меня глаза, в которых отражался ужас, и задрожал как
осиновый лист.
- Нет, ни за что, это невозможно! - вырвалось у него.
- Но ведь я буду с тобою!
- Нет, ни за что! - повторил он.
Я смерила его презрительным взглядом.
- Князь Юлико! - гордо отчеканила я. - Отныне вы не будете моим пажом.
Он заплакал, а я, не оглядываясь, пошла к дому.
Не знаю, как мне пришло в голову идти узнавать, что делается в Башне
смерти, но раз эта мысль вонзилась в мой мозг, отделаться от нее я уже не
могла. Но мне было страшно идти туда одной, и я предложила разделить мой
подвиг Юлико. Он отступил, как малодушный трус. Тогда я решила отправиться
одна и даже обрадовалась этому, соображая, что вся слава этого "подвига"
достанется в таком случае мне одной. В моих мыслях я уже слышала, как
грузинские девушки спрашивают своих подруг: "Которая это - Нина Джаваха?" -
и как те отвечают: "Да та бесстрашная, которая ходила в Башню смерти". -
Или: "Кто эта девочка?" - "Как, вы не знаете? Ведь это - бесстрашная княжна
Джаваха, ходившая одна ночью в таинственную башню!"
И произнося мысленно эти фразы, я замирала от восторга удовлетворенной
гордости и тщеславия. К Юлико я уже не чувствовала больше прежнего
сожаления и симпатии. Он оказывался жалким трусом в моих глазах. Я
перестала даже играть с ним в войну и рыцарей, как делала это вскоре по
приезде из аула дедушки.
Но заниматься много мыслью о Юлико я не могла. В моей душе созрело
решение посетить Башню смерти во что бы то ни стало, и я вся отдалась моим
мечтам.
И вот страшная минута настала. Как-то вечером, простясь с отцом и
бабушкой, чтобы идти спать, я, вместо того чтобы отправиться в мою комнату,
свернула в каштановую аллею и одним духом домчалась до обрыва. Спуститься
сквозь колючий кустарник к самому берегу Куры и, пробежав мост, подняться
по скользким ступеням, поросшим мхом, к руинам крепости было делом
нескольких минут. Сначала издали, потом все ближе и ближе, точно путеводной
звездой, мелькал мне приветливо огонек в самом отдаленном углу крепости.
То была Башня смерти...
Я лезла к ней по ее каменистым уступам и странное дело! - почти не
испытывала страха. Когда передо мною зачернели в сумерках наступающей ночи
высокие, полуразрушенные местами стены, я оглянулась назад. Наш дом
покоился сном на том берегу Куры, точно узник, плененный мохнатыми
стражниками-чинарами. Нигде не видно было света. Только в кабинете отца
горела лампа. "Если я крикну - там меня не услышат", - мелькнуло в моей
голове, и на минуту мне сделалось так жутко, что захотелось повернуть
назад.
Однако любопытство и любовь к таинственному превозмогли чувство
страха, и через минуту я уже храбро пробиралась по узким переулкам крепости
к самому ее отдаленному пункту, откуда приветливо мигал огонек.
Вот она - высокая, круглая башенка. Она как-то разом выросла передо
мною. Я тихонько толкнула дверь и стала подниматься по шатким ступеням. Я
шла бесшумно, чуть касаясь пятками земли и испуганно прислушиваясь к
малейшему шороху.
И вот я у цели. Прямо передо мною дверь, сквозь трещину которой
проникала узкая полоса света.
Осторожно прижавшись к сырой и скользкой от моха и плесени стене, я
приложила глаз к дверям щели и чуть не вскрикнула во весь голос.
Вместо мертвой девушки, вместо призрака горийской красавицы я увидела
трех сидевших на полу горцев, которые при свете ручного фонаря
рассматривали куски каких-то тканей. Они говорили тихим шепотом. Двоих из
них я разглядела. У них были бородатые лица и рваные осетинские одежды.
Третий сидел ко мне спиной и перебирал в руках крупные зерна великолепного
жемчужного ожерелья. Тут же рядом лежали богатые, золотом расшитые седла,
драгоценные уздечки и нарядные, камнями осыпанные дагестанские кинжалы.
- Так не уступишь больше за штучку? - спросил один из сидящих того,
который был ко мне спиною.
- Ни одного тумана.
- А лошадь?
- Лошадь будет завтра.
- Ну, делать нечего, получай десять туманов, и айда!
И, говоря это, черноусый горец передал товарищу несколько золотых
монет, ярко блеснувших при свете фонаря. Голос говорившего показался мне
знакомым.
В ту же минуту третий горец вскочил на ноги и повернулся лицом к
двери. Вмиг узнала я его. Это был Абрек.
Этого я не ожидала!..
Предо мною совершалась неслыханно дерзкая мошенническая сделка.
Очевидно, это были душманы, горные разбойники, не брезгавшие и
простыми кражами. Абрек, без сомнения, играл между ними не последнюю роль.
Он поставлял им краденые вещи и продавал их в этой комнатке Башни смерти,
чудесно укрытой от любопытных глаз.
Все эти соображения вихрем пронеслись в моей пылавшей голове.
- Слушай, юноша, - произнес в эту минуту другой татарин с седой
головою, - завтра последний срок, если не доставишь коня - берегись... Гоги
не в раю Магомета, и мой кинжал достанет до тебя.
- Слушай, старик: слово правоверного так же непоколебимо, как и закон
Аллаха. Берегись оскорблять меня. Ведь и мой тюфенк (винтовка) бьет без
промаха.
И обменявшись этим запасом любезностей, они направились к выходу.
Дверь скрипнула. Фонарь потух. Я прижалась к стене, боясь быть
замеченной. Когда они прошли мимо меня - я стала ощупью впотьмах слезать с
лестницы. У нижней двери я помедлила. Три фигуры неслышно скользнули по
крепостной площади, носившей следы запустения более, чем другие места в
этом мертвом царстве.
Двое из горцев исчезли за стеною с той стороны, где крепость примыкает
к горам, третий, в котором было не трудно узнать Абрека, направился к
мосту.
Я догнала его только у обрыва, куда он вскарабкался с ловкостью кошки,
и, не отдавая себе отчета в том, что делаю, схватила его за рукав бешмета.
- Абрек, я все знаю! - сказала я.
Он вздрогнул от неожиданности и схватился за рукоятку кинжала. Потом,
узнав во мне дочь своего господина, он опустил руку и спросил немного
дрожащим голосом:
- Что угодно княжне?
- Я все знаю, - повторила я глухо, - слышишь ты это? Я была в Башне
смерти и видела краденые вещи и слышала уговор увести одну из лошадей моего
отца. Завтра же весь дом узнает обо всем. Это так же верно, как я ношу имя
княжны Нины Джаваха...
Абрек вскинул на меня глаза, в которых сквозил целый ад злобы,
бессильной злобы и гнева, но сдержался и проговорил возможно спокойнее:
- Не было случая, чтобы мужчина и горец побоялся угроз грузинской
девочки!
- Однако эти угрозы сбудутся, Абрек: завтра же я буду говорить с
отцом.
- О чем? - дерзко спросил он меня, нервно пощипывая рукав бешмета.
- Обо всем, что слышала и видела и сегодня и в ту ночь в горах, когда
ты уговаривался с этими же душманами.
- Тебе не поверят, - дерзко засмеялся горец, - госпожа княгиня знает
Абрека, знает, что Абрек верный нукер, и не выдаст его полиции по глупой
выдумке ребенка.
- Ну, посмотрим! - угрожающе проговорила я.
Вероятно, по моему тону горец понял, что я не шучу, потому что круто
переменил тон речи.
- Княжна, - начал он вкрадчиво, - зачем ссоришься с Абреком? Или
забыла, как Абрек ухаживал за твоим Шалым? как учил тебя джигитовке?.. А
теперь я узнал в горах такие места, такие!.. - и он даже прищелкнул языком
и сверкнул своими восточными глазами. - Лань, газель не проберется, а мы
проскочим! Трава - изумруд, потоки из серебра... туры бродят... А сверху
орлы... Хочешь, завтра поскачем? Хочешь? - и он заглядывал мне в глаза и
вкладывал необычайную нежность в нотки своего грубого голоса.
- Нет, нет! - твердила я, затыкая уши, чтобы помимо воли не
соблазниться его речами, - я не поеду с тобой никуда больше. Ты душман,
разбойник, и завтра же я все расскажу отцу...
- А-а! - дико, по-азиатски взвизгнул он, - берегись, княжна! Плохи
шутки с Абреком. Так отомстит Абрек, что всколыхнутся горы и застынут реки.
Берегись! - и еще раз гикнув, он скрылся в кустах.
Я стояла ошеломленная, взволнованная, не зная, что предпринять, на что
решиться...
Глава VIII
Обличительница
Утром я была разбужена отчаянными криками и суматохой в доме. Я плохо
спала эту ночь. Меня преследовали страшные сновидения, и только на заре я
забылась...
Разбуженная криками и шумом, еще вся под влиянием вчерашних ужасов, я
не могла долго понять - сплю я или нет. Но крики делались все громче и
яснее. В них выделялся голос старой княгини, пронзительный и резкий, каким
я привыкла его слышать в минуту гнева.
- Вай-ме, - кричала бабушка, - украли мое старинное драгоценное
ожерелье! Вай-ме! его украли из-под замка, и кольца, и серьги - все украли.
Вчера еще они были в шкатулке. Мы с Родам перебирали их. А сегодня их нет!
Украли! вай-ме, украли!
Я быстро оделась... Выйдя из моей комнаты, я столкнулась с отцом.
- Покража в доме. Какая гадость! - сказал он и по обыкновению
передернул плечами.
Потом он прошел в кабинет, и я слышала, как он отдавал приказание
Михако немедленно скакать в Гори и дать знать полиции обо всем случившемся.
Прибежала Родам и с плачем упала в ноги отцу.
- Батоно-князь! - кричала она, вся извиваясь в судорожных рыданьях, -
я хранила бриллианты княгини, я и моя тетка, старая Анна. Нас обвиняют в
воровстве и посадят в тюрьму. Батоно-князь! я не крала, я не виновата,
клянусь св. Ниной - просветительницей Грузии!
Да, она не крала. Это видно было по ее прекрасным глазам, честным и
ясным, как у ребенка. Она не могла, хорошенькая Родам, украсть бриллианты
моей бабушки.
Ни она, ни Анна...
Но кто же вор в таком случае?
И вдруг острая, как кинжал, мысль прорезала мой мозг:
"Вор - Абрек!"
Да, да, вор - Абрек! В этом не было сомнения. Он украл бриллианты
бабушки. Я видела драгоценные нити жемчуга и камней в Башне смерти. Я
присутствовала при его позорном торге. И быстро обняв плачущую Родам, я
воскликнула:
- Утри свои слезы! Я знаю и назову вора... Папа, папа, вели созвать
людей в залу, только скорее, скорее, ради Бога.
- Что с тобой, Нина? - удивился моему возбуждению отец.
Но я вся горела от нетерпения. С моих губ срывались бессвязные
рассказы о Башне смерти, о драгоценностях, о двух душманах и
Абреке-предателе, но все так скоро и непонятно, точно в бреду.
- Иди, Родам, прикажи всем людям собраться в зале, - приказал отец.
Когда она вышла, он запер дверь за нею.
- Ну, Нина-радость, чеми-патара, - ласково произнес он, - расскажи мне
все по порядку толково, что случилось?
И он усадил меня на колени, как сажал в детстве, и старался успокоить
меня насколько мог.
Я в какие-нибудь пять минут поведала ему все, захлебываясь и торопясь
от волнения.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг