аула, под навесом скалы, созданным самой природой, словно позаботившейся об
охранении ее плоской кровли от горных дождей.
- Вот мое царство! - и с этими словами Бэлла ввела нас под свою
кровлю.
В первой комнате, устланной коврами и увешанной по стенам оружием,
стояли низенькие тахты и лежали на коврах подушки. Комната эта называлась
"кунацкой". Здесь деда принимал гостей, здесь пировали лезгины своего и
чужих аулов.
Комнатка Бэллы, маленькая, уютная, с ходом на кровлю, была тоже сплошь
устлана коврами. Юлико рассматривал всю обстановку сакли любопытными
глазами. Он даже на минуту оживился от своей сонливости и, войдя на кровлю,
свесившуюся над бездной и охраняемую горной скалою, сказал:
- Здесь точно в сказке! Я вам завидую, Бэлла!
Она, конечно, не поняла, чему он завидует, но рассмеялась по
обыкновению своим заразительным смехом.
Между тем со всего аула бежали маленькие горяне и горянки к сакле
Хаджи-Магомета. Они с нескрываемым любопытством горных зверьков оглядывали
нас, трогали наше платье и, бесцеремонно указывая на нас пальцами, твердили
на своем наречии:
- Не хорошо... Смешные...
Им странным казались наши скромные, по их мнению, одежды без
серебряных украшений и позументов. Даже бархатная курточка Юлико не
производила на них никакого впечатления в сравнении с их пестрыми атласными
бешметами.
- Глупые маленькие дикари! - обидчиво произнес Юлико, когда Бэлла
перевела нам наивный лепет юного татарского населения. А они, раскрыв свои
черные газельи глазки, лепетали что-то оживленно и скоро, удивляясь, чему
сердится этот смешной, беленький мальчик.
Вечером я заснула на открытом воздухе, на плоской кровле, где
хорошенькая Бэлла сушила виноград и дыни...
Уже горы окунулись во мрак ночи, уже мулла прокричал свою вечернюю
молитву с крыши минарета*, когда прямо на мою низенькую, почти в уровень с
полом постель прыгнул кто-то с ловкостью горной газели.
______________
* Башня на мечети.
- Спишь, радость? - услышала я шепот моей шалуньи-тетки.
- Нет еще! а что?
- Хочешь, покажу моего жениха, молодого князя? Он у отца в кунацкой...
Иди за мной.
И, не дожидаясь моего ответа, Бэлла, ловкая и быстрая, как кошка,
стала спускаться по крутой лестнице. Через минуту мы уже прильнули к окну
кунацкой... Там было много народу, все седые большею частью, важные
лезгины. Был тут и старый бек - наиб аула, встретивший нас по приезде.
Между всеми этими старыми, убеленными мудрыми сединами людьми, ярко
выделялся стройный и тоненький, совсем юный, почти ребенок, джигит.
- Это и есть мой Израил! - шепнула мне Бэлла.
- Красивый мальчик! - убежденно заметила я. - Зачем они собрались,
Бэлла?
- Тсс! Тише, глупенькая... Услышат - беда будет. Сегодня один с отцом
вносят моему отцу калым*... Сегодня калым, через три дня свадьба... Продали
Бэллу... "Прощай, свобода!" - скажет Бэлла... - грустно заключила оба.
______________
* Выкуп. По обычаю горцев, жених дает деньги за невесту.
- А разве ты не хочешь выйти за Израила? - заинтересовалась я.
- Страшно, джаным: у Израила мать есть, сестра есть... и еще сестра...
много сестер... На всех угодить надо... Страшно... А, да что уж, -
неожиданно прибавила она и вдруг залилась раскатистым смехом, - свадьба
будет, новый бешмет будет, барана зажарят, палить будут, джигитовка...
Славно! И все для Бэллы!.. Ну, айда, бежим, а то заметят! - и мы с гиканьем
и смехом отпрянули от окна и бросились к себе, разбудив по дороге
заворчавшую Анну и Юлико.
Через три дня была свадьба...
Она с утра сидела в сакле на своей половине, где старая лезгинка, ее
дальняя родственница, убирала и плела ее волосы в сотни тоненьких косичек.
Набралось сюда немало лезгинских девушек - поглазеть на невесту. Тут была
стройная и пугливая, как серна, Еме и Зара с недобрым восточным лицом,
завидовавшая участи Бэллы и розовая Салемо с кошачьими ухватками и многие
другие.
Но Бэлла, переставшая почему-то смеяться, жалась ко мне, пренебрегая
обществом своих подруг.
- Нина, светик, яхонтовая... - шептала она по временам и быстро,
быстро и часто целовала меня в глаза, лоб и щеки.
Она волновалась... В белом, шитом серебром бешмете в жемчужной
шапочке, с длинной, мастерски затканной чадрой, с массою ожерелий и
запястий, которые поминутно позвякивали на ее твердой и тонкой смуглой
шейке, Бэлла казалась красавицей.
Я не могла не сказать ей этого.
- У-у, глупенькая, - снова услышала я ее серебристый смех, - что
говорить-то, сама душечка! У-у, газельи глазки, розаны-губки,
зубы-жемчужины! - истинно восточными комплиментами наградила она меня.
Потом вдруг оборвала смех и тихо шепнула: "пора".
Еме подала ей бубен... Она встала, повела глазами, блестящими и
тоскливыми в одно и то же время, и вдруг, внезапно сорвавшись с места и
ударяя в бубен, понеслась по ковру в безумной и упоительной родимой пляске.
Бубен звенел и стонал под ударами ее смуглой хорошенькой ручки.
Стройная ножка скользила по ковру... Она вскрикивала по временам быстро и
односложно, сверкая при этом черными и глубокими, как горная стремнина,
глазами. Потом закружилась, как волчок, в ускоренном темпе лезгинки,
окруженная, точно облаком, развевающеюся белою чадрою.
Салеме, Еме, Зара и другие девушки ударяли в такт в ладоши и
притоптывали каблуками.
Потом плясали они. Наконец, очередь пришла на меня. Мне было совестно
выступать на суд этих диких, ничем не стесняющихся дочерей аула, но не
плясать на свадьбе - значило обидеть невесту и, скрепя сердце, я решилась.
Я видела, как во сне, усмехающееся недоброе лицо Зары и поощрительно
улыбающиеся глазки Бэллы, слышала громкие возгласы одобрения, звон бубна,
веселый крик, песни... Я кружилась все быстрее и быстрее, как птица летая
по устланному коврами полу сакли, звеня бубном, переданным мне Бэллой, и
разбросав по плечам черные кудри, хлеставшие мое лицо, щеки, шею...
- Якши!* Нина молодец! Хорошо, девочка! Ай да урус! ай да дочь
русского бека! - услышала я голос моего деда, появившегося во время моей
пляски на пороге сакли вместе с важнейшими гостями.
______________
* Хорошо.
- Якши, внучка! - еще раз улыбнулся он и протянул руки.
Я со смехом бросилась к нему и скрыла лицо на его груди... И старые,
строгие ценители лезгинки, сами мастерски ее танцующие черкесы, хвалили
меня.
Между тем Бэлла, которая не могла, по обычаю племени, показываться в
день свадьбы гостям, набросила на лицо чадру и скрылась за занавеской.
Из кунацкой доносились плачущие звуки зурны* и чиунгури. Дед Магомет и
бек-наиб позвали всех в кунацкую, где юноша-сазандар**, с робкими
мечтательными глазами настраивал зурну.
______________
* Музыкальный инструмент вроде волынки.
** Странствующий певец.
Я и Юлико последовали туда за взрослыми.
- Как вы хорошо плясали, Нина; куда лучше всех этих девушек, - шепнул
мне восторженно мой двоюродный брат. - Я бы хотел научиться плясать так же.
"Куда тебе, с твоими кривыми ногами!" - хотелось крикнуть мне, но,
вспомня обещание, данное мною отцу, я сдержалась.
Лезгины расселись по тахтам и подушкам. Слуги поставили между ними
дымящиеся куски баранины, распространяющие вкусный аромат, блюда с пряными
сладостями, кувшины с душистым щербетом* и с какою-то переливающеюся
янтарною влагою, которую они пили, вспоминая Аллаха.
______________
* Лакомство на Востоке.
Девушки одна за другою выходили на середину и с пылающими лицами и
блестящими глазами отплясывали лезгинку. К ним присоединялись
юноши-лезгины, стараясь превзойти друг друга в искусстве танцев. Только
юный бек Израил, жених Бэллы, сидел задумчивый между дедом Магометом и
своим отцом наибом. Мне было почему-то жаль молоденького бека, жаль и
Бэллу, связанных навеки друг с другом по желанию старших, и я искренно
пожелала им счастья...
Лезгинка кончилась, и выступил сазандар со своей чиунгури*.
______________
* Род гитары.
Он тихо провел рукой по струнам своего инструмента, и запели струны,
которым вторил молодой и сочный голос сазандара.
Он пел о недавнем прошлом, о могучем черном орле, побежденном белыми
соколами, о кровавых войнах и грозных подвигах лихих джигитов... Мне
казалось, что я слышала и вой пушек и ружейные выстрелы в сильных звуках
чиунгури... Потом эти звуки заговорили иное... Струны запели о белом
пленнике и любви к нему джигитской девушки. Тут была целая поэма с
соловьиными трелями и розовым ароматом...
И седые, важные лезгины, престарелые наибы соседних аулов, и гордые
беки слушали, затаив дыхание, смуглого сазандара...
Он кончил, и в его ветхую папаху, встретившую не одну непогоду под
открытым небом, посыпались червонцы.
Между тем наступал вечер. Запад заалел нежным заревом. Солнце
пряталось в горы...
Бек Израил первый встал и ушел с пира; через пять минут мы услышали
ржание коней и он с десятком молодых джигитов умчался из аула в свое
поместье, лежавшее недалеко в горах. Дед Магомет, взволнованный, но
старавшийся не показывать своего волнения перед гостями, пошел на половину
Бэллы. Я, Юлико и девушки - подруг невесты последовали за ним.
Там он трогательно простился с дочерью. В первый раз я увидела слезы в
глазах хорошенькой Бэллы.
- Да будет благословенье Аллаха над моей голубкой, - тихим,
растроганным голосом произнес старик и положил руку на черную головку
молодой девушки, припав шей на его грудь.
Потом мы провожали Бэллу, усадили ее в крытую арбу, всю закутанную от
любопытных глаз непроницаемой чадрою. В один миг ее окружили полсотни
всадников из лучших джигитов аула Бестуди.
- Прощай, Нина, прощай, миленькая джаным, прощай, бирюзовая! - успела
она шепнуть мне и наскоро прижалась мокрой от слез щекой к моему лицу.
Лошади тронулись. Заскрипела арба, заскакали с диким гиканьем
всадники, джигитуя всю дорогу от аула до поместья наиба.
Вот она дальше, дальше эта тяжелая, скрипучая арба, окруженная
гарцующими горцами. Вот еще раз мелькнула своим белым полотняным верхом и
исчезла за горным утесом...
Мы вернулись в саклю. Пустой и неуютной показалась мне она по отъезде
Бэллы.
- Да... да... - поймав мой тоскующий взор, произнес загрустивший,
как-то разом осунувшийся дедушка, - двенадцати лет не минуло, как одна дочь
упорхнула, а теперь опять, другая... Обе важные, обе княгини, обе в золоте
и довольстве... А что толку? Что мне осталось?
- Я тебе осталась, дедушка Магомет. Я, твоя Нина, осталась тебе! -
пылко вырвалось у меня, и я обвила сильную шею старика моими слабыми,
детскими руками.
Он заглянул мне в глаза внимательным и острым взглядом. Должно быть,
много любви и беззаветной ласки отразилось в них, если вдруг теплый луч
скользнул по его лицу и он, положив мне на лоб свою жесткую руку, прошептал
умиленно:
- Спасибо тебе, малютка. Храни тебя Аллах за это, белая птичка из
садов рая!
Глава VI
У княгини. Хвастунишка.
Паж и королева. Ночные страхи
Гнездышко опустело... Выпорхнула пташка. Смолкли веселые песни в сакле
Хаджи-Магомета, не слышно в ней больше веселого смеха Бэллы...
Мы с Юлико и Анной навестили на другой день молодую княгиню в ее
поместье. Настоящим земным раем показался нам уголок, где поселилась Бэлла.
Поместье Израила и его отца лежало в чудесной лесистой долине, между двумя
высокими склонами гор, образующими ущелье. Весь сад около дома был полон
душистых и нежных азалий; кругом тянулись пастбища, где без призора паслись
стада овец. Табун лучших горных лошадок гулял тут же.
Новая родня Бэллы жила отдельно, в большом доме, в версте от сакли
Израила.
Мы застали Бэллу за рассматриванием подарков, присланных ей накануне
моим отцом. Она была в расшитом серебром бешмете, с массою новых украшений
и ожерелий на шее, и перебирала в руках золотые нити, украшенные камнями,
тихо, радостно смеясь. Ее юный муж сидел подле на корточках и тоже смеялся
весело и беспечно.
- Они совсем точно дети, смотри! - шепнула я Юлико с важностью
взрослой, чем несказанно насмешила молодую.
- Здравствуй, джаным, здравствуй, княжич! - вскрикнула она, целуя нас
и не переставая смеяться.
По ее лицу я заметила, что она счастлива.
Через пять минут она уже сорвалась с персидской тахты и с визгом
гналась за мной по долине, начинавшейся за садом. Израил, забыв свое
княжеское достоинство, следовал за нами, бегло оглядываясь, не видит ли
кто-нибудь из нукеров дикую скачку своего бека. И Бэлла и Израил гораздо
более походили на детей, нежели одиннадцатилетний Юлико, ушедший весь в
презрительное созерцание нашей забавы. Я могла радоваться от души, что не
теряю Бэллы, шалуньи Бэллы, горной козочки-попрыгуньи, незаменимого
товарища моих детских проделок.
Пред моим отъездом она неожиданно стала серьезной.
- Скажи отцу, - произнесла она, и глаза ее в эту минуту были
торжественны и горды, - что я и мой господин, - тут она метнула взором в
сторону Израила, столь похожего на господина, сколько Юлико на горного
оленя, - что мой господин ждет его к себе.
- И что сказать еще, Бэлла?
- Скажи ему то, что видела и... ну, - что счастлива Бэлла... скажи,
что хочешь, маленькая джаным!
- Прощайте, княгиня! - неожиданно расшаркался перед нею Юлико с
грацией и важностью маленького маркиза.
Она не поняла сначала, потом так и прыснула со смеху и, обхватив его
за курчавую голову, вьюном закружилась по сакле.
- Однако княгине Бэлле не мешает поучиться хорошим манерам! - говорил
мне на обратном пути мой двоюродный братец.
- Сиди смирно, а то ты скатишься в пропасть, - презрительно оборвала я
его, обиженная за моего друга, отодвигаясь от Юлико в самый угол коляски.
* * *
- Ну, что Бэлла?
- Что княгиня?
- Много стада?
- Большой табун?
- Есть новые ожерелья?
Этими вопросами забросали нас Еме, Зара, Салеме, Фатима и другие
подруги Бэллы, ожидавшие нас при въезде в аул. Они проводили нас до сакли
деда и с любопытством слушали мои рассказы о житье молодой княгини.
- Слава Аллаху, если дочь моя счастлива... - сказал дед Магомет,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг