блики света - как пузыри. Что утягивает он ее просто так, за компанию, для
ровного счета. Отстраниться бы, только что еще могла предложить ей жизнь?
- Знать бы все тогда, двадцать лет назад, - рассуждал Мисюра, сидя в
Марьином кресле под торшером на мраморной ноге, - может, и не гнал бы. Да
кто мог подсказать, чем эти скачки кончатся? Спешил как голый в баню. Не
продохнуть, не остановиться. На лету остановка - гибель. Смерть, распад,
разрушение. Замедлить и то страшно, - откровенничал, - ведь есть черта, за
которой падение. Страшно, понимаешь? Чувствуешь себя самолетиком между
гималайскими пиками. Только бы не потерять скорость, высоту... Вот и
хватаешь жизнь по капле, срываешь по листику на неповинном партнере. Тебя
не стало - вычеркнул из памяти. Даже не помню как. С женой расстались - и
не заметил когда. Все - мимо, мимо.
Марья слушала эти откровения молча. Прислушивалась к себе. Музыка
отступала. Наплывала, накатывала волной кислая, едкая злоба. Теперь
раздражал ее Леха, и ничего с собой не могла она поделать. Видела: жалкий,
раздавленный. И ничуть не изменившийся. Как будто годы не прошли. Все -
как тогда, только на новом витке. Ищет себе оправдания, копается в прошлом
самовлюбленно. Нашел кому мозги пудрить, идиот! Раньше не разглядела -
понятно, опыта не было. Зато теперь опыта - хоть большой ложкой ешь.
- Ты поезжай сегодня в гостиницу, Леха, - прервала она Мисюру. - Я
устала. Доедешь сам? Или проводить?
Мисюра замолчал.
Потом послушно оделся и вышел.
И - почти сразу - зазвенел дверной звонок, ввинчивая шурупчиком свой
звон в Марьин висок. Поняла: нет, не смогла отстраниться, - еще до того
как открыла на звонок и увидела, что Леху привели, точнее, принесли
обратно соседи-актеры Театра юного зрителя, возвращавшиеся с вечернего
спектакля. Он упал на лестнице лицом вниз, не удержавшись за перила. Марья
охнула: все лицо было в крови, стесал о ступеньки.
Дальше началась суета. Марьюшка побежала к телефону-автомату вызывать
"скорую", потом - к Лехе, прикладывать марлю к тяжелому его лицу, потом
опять вниз по лестнице: встречать врачей. Но "скорой" все не было и не
было, как назло, и, совсем издергавшись, Марья поймала наконец такси.
Повезла, почти недвижимого, не в больницу, почему-то - сама не знала
почему - в клуб, к Асе Модестовне. Каникулы должны были кончиться только
через четыре дня, но Марьюшка понадеялась, что пора уже, можно, все
вернулось на прежние места.
И верно: Навьич открыл перед ней дверь, едва подкатило такси к
знакомому крыльцу.
- Внизу Ася Модестовна, - закивал Марьюшке с усердием.
У самого клуба Леха ожил и вниз спускался почти самостоятельно.
- Сошествие во ад? - только и сказал. Одобрительно, пошутил будто.
Асмодеиха приходу Марьюшки совершенно не удивилась. Заулыбалась всеми
своими округлостями, подскочила как мячик, помогла Мисюру на диван
усадить.
- Что с ним? - спросила ласково, успокаивающе.
- Помогите! - взмолилась Марьюшка.
- Да вы не волнуйтесь, голубчик, не волнуйтесь, - замаячила Ася
вокруг серого, в кровавых ссадинах лица мягкими своими ладонями.
"Боль снимает", - поняла Марья.
Мисюра, как ныряльщик, нырял в пустоту и выныривал. Отходил и снова
выпадал.
- Сейчас, - сказала Ася Модестовна. - Здравствуйте, - это уже Лехе, -
я врач.
Марья увидела, что смотрит Леха вполне здраво и осмысленно, и отошла
с облегчением в угол кабинета, села, ни во что более не вмешиваясь.
- Здравствуйте, - сказал Леонид Григорьевич, внимательно
присматриваясь к ускользающей от его взгляда Асе Модестовне.
- Щелкаете? - с пониманием спросила та.
- Щелкаю, - слабо откликнулся.
- Даже, пожалуй, трещите?
- Пожалуй.
- Четыреста? Четыреста пятьдесят?
- Шестьсот рентген.
- Серьезно, - уважительно констатировала Ася Модестовна. - А
подбородок где ободрал?
- Упал, - скривил губы усмешкой Мисюра. - Ерунда.
- Ну хорошо, - приняла невнятные слова Ася Модестовна. - А чего вы
хотите?
И отошла от дивана к столу, села на стул. Сразу стала директором.
Начальником - из тех, которые решают участь надоедливых посетителей.
Леха пожал плечами:
- Хочу - жить. Только медицина тут бессильна, если я правильно
понимаю.
- А зачем вам - жить? - вежливо и как-то небрежно поинтересовалась
Ася Модестовна. Марьюшка, идиотизмом разговора пораженная, вскочила было,
но хозяйка ее на место одним движением руки усадила. - Для чего вам жить?
Не надоело на одном месте топтаться?
- Странный вопрос, - обиделся Мисюра.
- А вы говорите, не стесняйтесь. Мне абсолютная ясность нужна. Да и
времени у вас нет на долгие уклончивые разговоры.
- Видите ли, я не имею права рассказывать что-либо. Подписку давал.
- Не очень они мне нужны, ваши тайны. И узнать их ничего не стоит, вы
же ни о чем другом больше не думаете, у вас весь пакет сверху лежит, -
сказала Ася Модестовна, проиллюстрировав жестом, как легко вынуть из
Лехиного сознания заветный его пакет. - Меня не тайны ваши интересуют, а
мысли. Что бы вы делали, если бы вдруг выздоровели? Получили у смерти
отсрочку, а?
- Вина на мне, - сказал, будто выдавил из себя, Мисюра. - По моей
вине катастрофа произошла. Люди погибли. Я работать хочу, чтобы всем
объяснить, в чем ошибка. Чтобы исправить.
- Мелко, - отозвалась из-за стола Ася Модестовна. - Даже если вас
подлечить, в систему обратно никто не возьмет, для них вы покойник, а
мертвому никто не поверит, даже самому здоровому. Авария уже состоялась,
погибших не оживить. Что же вы сможете теперь исправить?
- Да, - согласился с ней Леха и почувствовал, что катится опять с
крутой горы. Больно было, но не в этом дело, не это суть важно. Жутко было
от стремительного этого падения. Птица проснулась в нем, забилась,
затрепетала. Не так уж больно, только жжет внутри и тянет. Накатили
пустота и слабость: руки не поднять. Мухи не отогнать. Руки мои, хорошие
руки были, умелые. Только зачем они теперь? Теперь голова нужна, а скоро и
она ни к чему будет.
- Ася, - взмолилась Марьюшка, робко подала голос. - Помогите ему!
Можно ему помочь?
- Много чего можно. - Марьюшка задохнулась, но Асмодеиха посмотрела
мимо нее, повернувшись совершенно чужим лицом, и ухмыльнулась так, что
губы поползли: верхняя - вверх, нижняя, соответственно, вниз, обнажив
желтые крупные, точнее, длинные, как у хищных зверей, зубы. - А просто
пожить вы не хотите? - продолжала она допытываться у Мисюры. - Дожить то,
что определено вам, без особых физических мучений?
- Не возражал бы, наверное. Только я не знаю, как это: просто жить.
Не умею.
- Но ведь вы уже доказали свою полную профессиональную непригодность,
чего же вам еще?
- Он был самым талантливым! - не выдержала, вмешалась опять Марьюшка.
- Я не знаю, в чем он виноват и как несчастье случилось, но уверяю вас: он
был самым способным, и может быть, просто не дали таланту его расцвести,
задавили, подмяли. Если бы кто-нибудь заранее сказал, тогда, раньше, что
Мисюра - неудачник, не поверили бы, засмеяли.
- Не надо, Марья, - поморщился Леха, - все правильно: кпд моей жизни
не выше, чем у паровоза. А что было двадцать лет назад, давно забыть пора.
Вспять ведь не повернешь.
- А что, если б вам сейчас вернуться в то время, вы бы иначе жизнь
прожили? - заинтересовалась вдруг Ася Модестовна. - А вам, Марья
Дмитриевна, хотелось бы опять стать восемнадцатилетней?
- Нет, - содрогнулась от воспоминаний Марьюшка. - У меня все равно
ничего не получилось бы. Я жить не умею. Про меня все говорят: не умеет
жить. Вот ребеночка я бы родила...
VIII
- Удвояю, - орал худой, - удвояю!
- Че удвояешь-то? - спросили худого.
- А че попало, - ответил тот. - Че кому надо, то и двою. Не веришь?
Давай чего не жалко.
Дали. Удвоил. Не то что увеличилось, размер тот же, а второе такое
же, не отличишь, рядом стало. Удивились: ну-ка еще! - И еще - пожалуйста.
Теперь таких же четыре стало. Таких, как первое, хотя какое первое, какое
- четвертое, не понять, спутать можно. Но в общем: было одно, а стало
четыре.
- А теперь другое удвой, - сказали худому.
- Нет, - обнаглел худой, - это за плату.
- О чем речь! На вот заранее, удвой только!
Сидит худой и двоит. А толпа перед ним не то что двоится, умножается
в ученой прогрессии. Разве ж кто случай упустит? Много чего хорошо бы
иметь вдвое против прежнего. А вечером худой уперся:
- Все, - говорит, - хватит на сегодня.
И как ни уговаривали, что ни сулили - ни в какую. Взял номер в
гостинице, взял ужин, бутылочку одну маленькую, сувенирную. Больше ему-то
и незачем. Дальше он сам распорядиться сумеет. Закрылся и заснул, видать.
И никто не успел спросить: если годы удвоить, старше летами станешь
или моложе?
А утром худого уже никто не видел, хоть и ждала его очередь на
площади до рассвета.
Единственное настоящее время суток - рассвет. Впрочем, об этом уже
говорилось.
Мисюра очнулся на диване, старом, якобы кожаном, застеленном чистым
бельем. Он был раздет. Одежды не было. Вместо нее лежал в кресле серый
пижамный комплект - куртка и штаны на резинке. И тапочки больничные стояли
рядом с диваном.
Леонид Григорьевич приподнялся, чувствуя себя значительно лучше, чем
привык в последнее время, и стал оглядываться, попутно пытаясь понять, где
он, и вспомнить, как попал сюда. В голове был сумбур, но птица не билась,
еще не проснулась, наверное. "Так, - оглядывался Мисюра, - кабинет. Скорее
всего, подвал: естественное освещение отсутствует". Узкие окна под высоким
потолком с защищенными в буквальном смысле - щитами закрытыми - стеклами.
И легкомысленными занавесочками изнутри поверх тяжелых щитов. Вообще
подвал всегда чувствуется, влажность, что ли, другая или с давлением
что-то.
Стол дубовый старомодный, пара кресел под парусиновыми белыми
чехлами, пара стульев. Картина на стене старого письма. Налево - обитая
дерматином дверь, замок не автоматический, без ключа не откроешь, а
вышибать - сил не хватит. Направо - другая дверь, тяжелая, железная,
крашенная суриком. На манер сейфовой, с ручками запоров: пережиток
времени, когда еще надеялись от атомного взрыва за такими дверями
отсидеться.
Что бы это значило?
Вчерашний и позавчерашний день Леонид Григорьевич в основном помнил.
Ситуация, по зрелом размышлении, скорее устраивала, чем нет. Он был жив,
относительно неплохо себя чувствовал и изолирован от людей. Последнее
имело большое значение. Людей Мисюра не то чтобы избегал или боялся,
просто вина перед ними ему пришлась не по плечу, не по размеру - тяжела, и
сейчас легче было бы общаться с изгоями, с подонками общества, чем с
нормальными людьми. Марьюшка составляла исключение. "Марьюшка?" -
мелькнула и сразу пропала мысль.
Леонид Григорьевич не спеша оделся в чужое, поискал, чего бы съесть,
еды никакой не нашел и не особенно этим огорчился. Потолкался в железную
сейфовую дверь, она поддалась, и Мисюра обрел за нею коридор - подвальный
тупик с другими такими же дверями. За одной звонко капала вода. Там
оказался санузел - душ на десяток кабинок, четыре унитаза и раковина с
краном.
Но где же Марья?
- Где Мария Дмитриевна? - спросил Мисюра пришедшего к нему старичка.
К его приходу Леонид Григорьевич уже успел оглядеть немудреные
окрестности, вернуться на свой диван и устроиться там поудобнее.
- Нет ее, - ответил старик. - И скоро не будет.
Пододвинул одно из парусиновых кресел, уселся. Сам сухонький,
стручок-сморчок, глазки белесые, с усталинкой, со скучнинкой. Нечто без
пола и возраста в тренировочном черном трико.
- Простите, а вы - кто? - вежливо поинтересовался Мисюра.
- Вы вчера к кому шли? - вопросом на вопрос ответил старичок. - Вот
он я и есть.
- Вы - дьявол? Нечистая сила? - удивляясь произносимым вслух нелепым
словам сформулировал давно вертевшееся в голове Мисюра.
- Что уж так грубо - "нечистая сила"? - заворчал старик. - Вроде
интеллигентный человек, образованный, науки превзошедший. Предположим,
дьявол. А с кем вам сейчас хотелось бы общаться? Кого предпочли бы
увидеть? Агента иностранной разведки? Сотрудника госбезопасности? Или
непосредственного вашего начальника, ныне покойника и, замечу, перешедшего
в нынешнее состояние не без вашего участия? Могу, кстати, встречу
организовать. Желаете?
- Значит, все-таки дьявол. А я, признаться, не верил никогда в
дьявола. Я и в бога не верил, но бог - нечто более близкое. Бог моих
отцов.
- Скорее уж - прадедов, - не согласился старик. - Отцы же были сплошь
безбожники не по убеждению - от дурного воспитания. А деды сбрасывали
кресты с колоколен, щепали иконы об угол и крутили собачьи ножки из
писания. Но какая разница для вас-то между богом и дьяволом, лично для
вас, правоверного материалиста: ведь дьявол не что иное, как
диалектическое продолжение бога, оборотная сторона. И что вы, собственно,
имеете против дьявола?
- Что же, договор кровью подписывать будем? - мрачновато усмехнулся
Мисюра.
- Полно, начитались сочинений, - махнул сухой лапкой старик. - Да и
какая у вас кровь, одни лейкоциты. Такой кровью разве серьезный документ
подпишешь...
- Тогда что вам от меня надо?
- Ничего, - со вкусом сказал старик. - Но ты-то зачем сюда шел -
помнишь? Хотел жизнь сначала начать? Ну так возрадуйся: дается тебе шанс.
Последний шанс. Будешь жить второй раз - свой последний раз на земле.
- Фильм такой был: "Живешь только дважды", о Джеймсе Бонде, -
вспомнил вдруг Мисюра. - Не наш фильм, английский.
- Русский, английский - какая разница... - отозвался старичок. - Ты,
главное, не суетись, отдыхай. Газетки можешь почитать, за двадцать лет
собраны. Я тебя сейчас чайком угощу. Чай у меня свой, не купленный. Пей,
не стесняйся.
- А где я сейчас? В аду? - полюбопытствовал Леонид Григорьевич, с
наслаждением делая глоток фиолетового густого чая. - Или в чистилище? -
добавил с сомнением, припоминая то, что увидел здесь, в подвале, и не
удержался, заулыбался вяло.
- Да не все ли тебе равно? - покачал головой старик. - Разберешься со
временем, успеешь еще наречь да заклеймить. Так уж вам надо обязательно
всякой сущности свое название дать!
- И все-таки почему именно дьявол? - упрямо спросил опять Мисюра.
Упрямство ему трудно давалось, по крупицам собирал он его в истощенном,
усталом сером веществе своего мозга, в разбитом своем организме.
- У бога своих много, - непонятно сказал старик и посмотрел на
сопротивляющегося Мисюру ласково, будто погладил его взглядом. От этого
взгляда стало Лехе легко и все понятно. И все безразлично. Дьявол так
дьявол, почему бы и нет? Дьявол всегда был слугой прогресса. Не зря же
считалось: паровоз - от дьявола, электричество - от дьявола, об атомной
энергии и говорить нечего. А бог? Что он может сегодня, старый бог
пастушеских племен, который кое-как управлялся с несколькими тысячами
подданных? Где ему углядеть за миллиардами, которые к тому же при
компьютерах и термояде?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг