Евгений Сыч.
Трио
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Соло".
OCR spellcheck by HarryFan, 1 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
1
Прямо у берега моря начиналась гора. На горе рос лес. В лесу, в пещере
жил отшельник У.
Говорили, что мать У была дочерью деревенского старосты из долины, отца
же его никто не знал; одни называли одного, другие другого. Но когда
исполнилось У семнадцать и стал он сильнее всех мужей в долине, отцом его
дружно заподозрили воина, начальника сотни, славного в те времена. Тогда
же У поступил на службу и добился на службе своей больших успехов. Не было
равных ему с мечом в руках. Пика его противника оказывалась короткой, лук
- вялым и топор - слишком тяжелым. Он всегда успевал ударить первым, если
хотел опередить, и умел уйти от удара, когда бил вторым. Дважды ему не
приходилось замахиваться на одного противника, и не было нужды в трех
ударах для двоих.
Тогда же пошел слух, что заключил У договор с дьяволом. Десять тысяч
жизней, дескать, передал дьявол ему в руки и не просчитался. Девять тысяч
У вернул в недолгий срок. Но его собственная жизнь тоже сокращалась, и
когда осталось ему на земле сроку - тысяча жизней, У задумался.
Страшно умирать несведущему; слышать, как захлопывается за тобой дверь
мира, - но каково самому отворить эту дверь и, потоптавшись, переступить
за порог, чтобы потом самому и закрыть ее за собой, и лететь по темному
коридору навстречу известному. Известному, но не в полной мере. Может
быть, дьявол спросит у него: "Ну, что?", а может быть: "Ну, как?". Знать
бы заранее, У подготовился бы к грядущему разговору и решился подвести
окончательный итог. Знать бы заранее! Но все это только предположения. А
многие утверждают: ему просто надоело убивать. Как бы то ни было, У
удалился от людей в горы.
Говорили также, что бьет его каждый, кто встретит, в память о том зле,
которое он причинил людям. Правда, он выполнял указания и чаще убивал не
по собственному желанию и не по своему выбору. Но давно отжили те, кто
приказывал ему, а он все живет. Может быть, люди бьют его, как ребенок
бьет несмышленой рукой вещь, о которую ушибся: зло не должно оставаться
безнаказанным. Если б он умер, люди забыли бы о нем, но тысяча, которую он
должен дьяволу, крепко держит его на свете.
Словом, сочиняли о нем разное, говорили в основном плохо. Тем не менее,
пищу для У носили окрестные крестьяне. Почему они кормили его? Скорее
всего, по привычке. Да и опять же, как отказать в подношении тому, о ком
плохо говорят? Подумаешь-подумаешь, да не пренебрежешь.
Крестьяне оставляли пищу в привычном месте я уводили, стараясь лицом к
лицу с отшельником не сталкиваться. Во избежание. Он впрочем, не очень
набивался.
Первое откровение У
- Однажды в одном месте собрались глухой, немой, слепой, безрукий и
безногий. Так вот, ничего хорошего из этого не вышло. Ровным счетом. Или
вы думаете, зря на каждого левшу приходится пятьдесят правшей? Ну-ну...
Крестьяне в долине и рыбаки на берегу занимались естественными для себя
делами: выращивали рис и овощи и ловили рыбу. Номинально "с тех пор, как
высится гора и плещется море и до тех пор, пока высится гора и плещется
море" над ними имелся правитель. Номинально, потому что чаще всего
правитель этот пропадал неизвестно где вместе со своими людьми, и лишь
воротившись - требовал. Крестьяне и рыбаки обычно отдавали то, что от них
требовалось, хотя не смогли бы, пожалуй, ответить на вопрос - почему? Ведь
наказывали в ту пору за недодачу, в общем-то, весьма редко. Наверное,
крестьяне и рыбаки не слишком задумывались над вопросом "почему?" в
текучке жизни, поскольку казался он им скучным. Но когда накапливалась
скука нескольких безропотно отдавших все требуемое поколений, крестьяне и
рыбаки поднимались и правителя изгоняли. Ненадолго. И шло дальше скучное,
тихое время работы и послушания.
Второе откровение У
- Однажды собрались вместе крестьянин, рыбак, правитель, воин и
священник. Хотя - что ж я это все об одном?
День начинался, день начинался, день начинался.
Встал У усталым, встал он разбитым, неотдохнувшим и недовольным. Встал
- и свалился лицом на пол, на спину руки заложив.
Мелочь.
Ремешки плети - хвостатой тяжелой плети с надежной рукояткой из
крепкого дерева - долго перебирал он, осматривал, подтягивал узелки,
рассекающие при ударах кожу. Проверил, прочно ли закреплена дробинки.
Затем встал одной ногой на край ложа своего, чтобы большим был размах, и
стал хлестать себя по спине, по голове, по ногам, заботливо следя, чтоб не
осталось обойденного ударом места.
Суета.
Потом он кинулся к морю с горы через лес навстречу сучьям в лицо,
ветвям в грудь, выпирающим из земли корням - под ноги. Ветви и стволы
деревьев, пружиня, швыряли его из стороны в сторону. Он падал, катился,
вскакивал и бежал дальше. Добрался до моря и нырнул в прибой. Волны с
урчанием взялись за привычное дело, и било его море, мотало, трепало о
камни близкого дна.
Кое-что.
Потом море выбросило его на гальку берега, и он долго лежал, отдыхая.
Кто-то дружески ущипнул его за локоть. Краб. Маленький краб с
глазами-столбиками принял его за то, чем можно поживиться - за падаль.
Человек приветливо улыбнулся крабу и, пружиня, побежал к заливу добывать
завтрак. Краба он прихватил с собой. Крабы должны жить в море, крабов
должно быть много. Крабы нужны.
Светило солнце. Уходил в море утренний ветер, волны шлепали о камни
легко и радостно, как малое дитя шлепает мать по лицу. Шлеп. Шлеп.
День продолжался.
Продолжалось скучное время работы и послушания. И вот, вернувшись
как-то домой с работы в неурочный час, застал один крестьянин молодую свою
жену с молодым же соседом. Вроде бы ничего плохого и не случилось, если
подумать. Ну что случилось такого уж? Была бы в хозяйстве спокойная и
чувствующая свою перед мужем вину молодая жена, прибавился бы в семействе
здоровый и крепкий ребенок, ведь бабы, они, собственно, только того и
ищут, чтоб дети здоровые были, и редко ошибаются отца выбирая, отца, а не
мужа, уточняю. Так что ничего особенно страшного не произошло, если
всерьез подумать. Но ни времени, ни условий подумать всерьез не нашлось.
Был шум, и было общее нервное расстройство. Сбежались соседи, и ясно
стало: не жить на этом свете крестьянину и соседу его. То, что объединило
их, сделало и врагами смертными, "Дуэль", - сказал торжественно старший,
припоминая всю свою прошедшую жизнь. И убедившись окончательно, что все
правильно делал он в жизни и что этот его поступок тоже правилен,
повторил: "Дуэль!" Молодой побледнел, сглотнул и кивнул головой -
согласился. Ему советоваться в прожитом было не с чем, пожить не успел.
Оделись враги во все чистое и пошли ко двору правителя на дуэль.
Убивать друг друга крестьянам не с руки. Тот, кто убит будет, - бог с ним,
судьба его такая, но крестьянин, оставшийся в живых - не победитель, а
убийца. Казнь и конфискация имущества - удел оставшегося в живых. И пошли
крестьяне к правителю, как отцы их и деды. Правитель ведь немножко как
бог, только бог высоко, а этот - вон он. Кого правитель выберет, того
вроде как бог выбрал. Значит, не на что обижаться, значит, правильно все.
И детям крестьянским не на кого зло таить, и там, где могло быть два
покойника, один лежит, и конфискации нет. Сплошные выгоды.
Пришли крестьяне. Посмотрел на них правитель, обнажил весомый,
новомодного железа меч и смахнул голову тому, кто моргнул под его тяжелым
взглядом. А победитель возвратился в деревню счастливым и гордым.
Благословенна справедливая рука владыки. Божий произвол вершит она,
карая и благословляя. Крестьяне перед правителем - как перед богом, потому
что жизнь и смерть в его руке.
Лишь на одном расходились крестьяне с правителем: оставался
неразрешенным вопрос о податях. Чаще их платили, как говорилось уже, чтобы
не смущаться мыслями о долге, не думать, забыв о правителе, как забываешь
о заимодавце, с которым расчелся сполна, Никто не скажет, что человек без
денег - не человек, но правитель без денег не правитель, и государство без
налогоплательщиков не государство. Если вольно правителю - государству
забавляться малым, пусть, окажем ему эту малость, без которой оно не
сможет существовать. Правда, утверждали некоторые, мол, мне лично
подоходный налог платить не с чего, поскольку нет доходов. Что делать? Нет
доходов, и не стремлюсь, так что не обессудь, кесарь. Знаю, пряник в одной
руке и кнут - в другой, тех, кто не выполняет законов, наказываешь ты
кнутом, кто выполняет - поощряешь пряником. Но если не надо мне твоего
пряника, то, значит, как бы и нет его в твоей руке. Остается только кнут,
и этот печальный факт означает уменьшение арсенала средств воздействия. Но
это уж твоя забота, правитель.
Хотя кнут - он, конечно, кнут и есть.
Иллюстрация.
Однажды в деревню пришла сотня. И четверо исполнителей. Сотня стала
лагерем, а четверо - три солдата и один сержант - прямиком направились к
старосте. Сказано было: на работы утром не расходиться, а собраться на
площади. Всем. Ждать. Позавтракав, пришли на площадь и солдаты, трое. И
один сержант.
За деревней числилась недоимка, поэтому собрались на площади с
неохотой. Неприятностей ждали. Но надеялись.
Сержант постоял, посмотрел молча на крестьян.
- Недоимка за вами, - сказал, наконец, общеизвестное.
Крестьяне молча потупились. Понятно, недоимка.
- Зачинщики - кто?
Тут крестьяне еще помолчали. Кто зачинщики и были ли вообще такие, они
не знали. Просто не очень урожайный год случился, впрочем, не такой уж и
неурожай. Можно было, наверно, побольше вырастить и собрать, если уж очень
постараться. Но стараться-то зачем? Все равно отберут. Каждый это сам про
себя понимал, хотя вслух не говорилось - боялись. Поэтому, кто зачинщики -
трудно было сказать со всей определенностью, но многие и, прежде всего,
староста заранее предугадывали этот, любимый начальный вопрос. Надо было
найти компромиссный вариант.
Как-то на досуге, представив себе вопрос "Кто зачинщики?" со стороны
начальственной, староста увидел и ситуацию со стороны.
Оказалось, в ней тоже была какая-то логика.
Один человек может и должен сделать нечто. Он этого не делает.
Следовательно, он виноват. Понятно. Коллектив может сделать больше, чем
один человек, и не просто по арифметическому правилу сложения, много
больше. Коллектив не сделал. Кто виноват? Все? Нет, потому, что коллектив
лучше отдельных людей. (Слово "народ" всегда и все произносят с
уважением). Следовательно, надо искать конкретного виновника.
"Зачинщиков".
И, не мудрствуя лукаво, староста наметил на всякий случай наиболее ему
антипатичных крестьян, по-простому рассчитав: раз они мне неприятны, а я
все-таки начальство, значит, и большее начальство мой выбор одобрит. И не
так уж мало шестеро для такой деревни, как наша, деревня-то небольшая,
дворов двести всего. Пожалуй, начальство еще и довольно будет, только надо
не всех сразу называть, а попридержать немного.
- Кто зачинщики? - повторил сержант.
Староста назвал троих.
- Мало, - пожал плечами сержант и посмотрел на старосту укоризненно.
Помедлив, словно бы с трудом и видимыми душевными муками, староста
назвал остальных трех, заготовленных. И с каждым именем охала и гудела
толпа крестьян, сначала потихоньку, а потом все громче и сильней.
- Тихо! - сказал сержант. - Тихо! - крикнул он, дождавшись тишины.
Добавил внятно: - Что, сотню позвать? Вон, за деревней стоит, знаете,
наверное.
И тихо стало по слову сержанта. Что такое сотня в данной ситуации,
крестьяне знали. Кто на собственной шкуре, кто по слухам, но страшно стало
всем.
- Мало, - повторил сержант. - Двадцать нужно, - выдержав паузу,
пояснил: - Каждый десятый.
- Нету, - упал на колени староста. - Откуда?
- Тогда девятнадцать, - пошел на уступку сержант. - Двадцатый - ты.
И отвернулся, как будто дальнейшее его уже не интересовало.
Толпа молчала, ошарашенная неожиданным, как молчит пришибленный обухом.
Потом зашумела, как не шумела раньше, но сержант на этот раз не стал
устанавливать тишины, давая возможность обсудить условие. Перекипеть.
- Ну что? - сказал он, наскучив ожиданием. Толпа стихла сразу, все-таки
надеясь. - Решили? Нет? Ну, тогда, - обернулся сержант к старосте, - всю
деревню на сутки под арест. Посидите - выберете.
Сержант огляделся вокруг, ткнул рукой в направлении общественного
амбара:
- Амбар пустой?
- Пустой, - машинально ответил староста.
- Понятно, пустой, - передразнил сержант, - раз общественный... Марш в
амбар! Все! Ну!
Трое солдат, что были с ним, опустили копья поперек и стали теснить
толпу к амбару. Лениво, пытаясь ускользнуть от троих, но не отбегая
далеко, толпа двигалась. Двигались медленно. Очень боялись: свистнет - и
ворвутся в деревню на высоких не по-крестьянски лошадях; начнут рубить,
жечь и пороть.
Зашли в амбар. Все. Солдаты заложили на засов тяжелые двери.
Сержант обошел вокруг, осмотрел внимательно, спросил сквозь двери:
- Так как, надумали?
И не услышав толкового ответа, подошел к костерку - вечно горящему
символу очищения посередине площади - взял за негорячий конец
приглянувшуюся головешку и, размахнувшись, кинул ее на крышу сарая.
- Думайте, думайте, - пробормотал он. - Так, может, скорее надумаете.
Крыша загорелась.
В амбаре закричали.
Прискакала на крик сотня.
- Ну и что? - спросил начальник сотни у сержанта, оглядев горящий
амбар.
- А ничего... - ответил сержант. - Вот так.
Что сделает хозяин виноградника с нерадивыми виноградарями? Злодеев сих
предаст он злой смерти, а виноградник передаст другим виноградарям,
которые станут отдавать ему плоды.
Тех, кто убежал, не пошел в амбар, как-то ускользнул, ушел в сторону,
сразу преследовать не стали. Но потом, когда потрошили дома и разбирались
с оставшимися, вспомнили: кто-то убежал. Послали погоню.
Беглецов вылавливали весь день. И следующий день. Их было не много.
Про дракона (I)
Каждый день он вылетал из середины горы и носился над страной, наводя
на граждан ужас и отчаяние. Каждый день дракон хватал кого-то, утаскивал в
свою пещеру и там съедал. Тех, кто прятался, он разыскивал, тех, кто
зарывался - выкуривал, тех, кто убегал - догонял, а тех, кто нырял -
выуживал. Не стало спокойствия в стране, не стало порядка. Каждый день
убеждались граждане, что не спасает от дракона ни сила, ни смелость, ни
умение и старание. Потеряли ценность уважение к старшим, родственные
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг