Евгений Сыч.
Ми диез
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Соло".
OCR spellcheck by HarryFan, 1 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
- Ты строил канал?
- Нет!
- Строил?
- Нет!
- Строил?!
- Да, то есть, нет. Строил, конечно, чего уж...
Старик проснулся, полежал, припоминая сон. Медленно, нехотя, встал,
проковылял в санузел, слегка умылся. Растревоженный движением, заныл
привычно живот. Захотелось сесть на унитаз, посидеть спокойно, но старик
пошел обратно в комнату, опустился на колени перед кроватью, вытащил
из-под нее ночной горшок - не стоило лишать шефов положенного. А что до
запаха, то он его не чувствовал. Обоняние - необходимость и привилегия
диких, цивилизация его обычно отбивает. В процессе жизни.
Окончив неизбежное, он лет - тянуть жизнь дальше. Лежачие всегда живут
долго - дольше тех, кто стоит. Хотя - зачем жить вообще, старик не знал и
вопросом этим не слишком задавался. Затвердил раз и навсегда: жизнь есть
способ существования белковых тел, - вот и жил, пока белки оставались.
- И все-таки мы построили канал, - донеслось из-за закрытой двери
смежной комнаты - второй в квартире старика.
- Ну, строили, - легко, без натуги ответил старик. - Ну и что?
- Построили! - спорил голос из-за двери.
- Строили, - в который раз уточнил старик. - Ты видел, чтобы по нему
вода шла? - лениво поинтересовался он. - Чтобы не снизу вода и не от
дождей, а настоящая большая вода, быстрая?
- Пошла, - после некоторого молчания отозвался тот, другой.
- Пошла? Ты видел?
- Самому не пришлось. Но ведь пошла!
- Пошла, не пошла, - ответил старик. - Ты не видел, я не видел.
- Другие видели, - не унимался собеседник.
- Где они, те другие? И где та вода?
- В газетах писали.
- Где они, те газеты?
- Но были ведь!
- Газета - дело сегодняшнее, - сказал старик. - Не зря же на них числа
ставят, чтобы не перепутать. Сегодня пишут - есть вода, завтра пишут - нет
воды, послезавтра вообще ничего не пишут. А то еще могут написать: воды
нет, но она была. А вода - она или есть, или нет. И вообще, что тут общего
- газеты и вода! Это что, одно и то же?
Так они переговаривались, не спеша, соблюдая вежливые долгие паузы,
чтобы не помешать течению мысли собеседника. Они уважали друг друга и не
любили, поэтому им было о чем поговорить. С тех пор, как тот, второй,
поселился у старика, спрятавшись от прочих людей за его спиною, они
разговаривали постоянно, и только когда приходил кто-то, второй затихал,
нежитью прятался под старый диван, будто выпадал в другое измерение. Он и
к старику-то являлся редко, а остальных людей просто не терпел.
Эти двое были последними из тех, кто строил канал. Но страна знала
только одного - старика. Когда-то, на канале, его звали Л'оро, теперь
именовали Лоро - на старости лет он вспомнил знатное имя предков. В пору
строительства уточнять такие нюансы не стоило.
Канал. Праздник равных возможностей. Нет больше зон. Я копаю, ты
копаешь, он и она копают. Возьмем теперь во множественном числе: мы
копаем, вы копаете, они - оне копают. А если вычеркиваем меня? Тогда -
автоматически - пропадает: "мы копаем". Остается: ты копаешь, вы копаете,
он и она, и они, и оне копают, копают, копают. А если не будет тебя и его?
Тогда, наоборот, все, кроме "я", аннулируется. Это второй вариант, его
лучше осуществлять в прошедшем времени, когда уже все выкопали.
Но звонят в дверь. Скрипнула дверь, отворяясь: старик не запирался,
незачем было.
Пришли шефы - молодые, заботливые. Парень и девочка. Спросили старика о
здоровье, прибрались. Потом девочка ушла на кухню готовить, а парнишка сел
поближе к старику, взял блокнот и ручку, приготовился записывать.
- Поэтому-то театры, прежде спокойные, стали местом сборищ и диспутов,
точно зрители понимали, что прекрасно, а что нет. И вместо господства
лучших, там постепенно установилась какая-то непристойная власть зрителя,
- продолжил вчерашнюю тему старик. Мальчик послушно записывал.
Предполагалось, что Л'оро диктует мемуары - или собственные мудрые мысли
по поводу и без повода. Но старик лукавил. Мысли, которые он наговаривал,
принадлежали не ему. Долгое время на канале была с ним книга древнего
философа, одна-единственная, и он зачитал ее так, что знал наизусть. Он и
теперь помнил ее наизусть. А опознать автора в стране мог разве что
десяток человек, но те, как правило, не интересовались мемуарами ветеранов
строительства. - С искусства начинаются обычно всеобщее мудрствование и
беспокойство. За беззакониями следуют свободы. Когда все становятся
бесстрашными знатоками искусства, это порождает в конечном счете
бесстыдство. Ведь что это, как не бесстыдство - не считаться с мнением
лучшего человека? Худшее бесстыдство - следствие чересчур далеко зашедшей
свободы, - он сбился с мысли, отвлекся. Там, на канале, речь вели не о
свободе, а о дисциплине. Там были и поэты. Они копали не хуже прочих.
Может быть, они и написали нечто, кому ведомо? Он помнил только листки с
корявыми рифмами о дисциплине и закономерных успехах. Другие поэты
приезжали к ним из столицы на вечер: читали про радость созидания и про
героев труда. - Хороший законодатель, - продолжал старик свой диктант, -
будет убеждать поэта прекрасными речами и поощрениями. Если же есть случаи
неповиновения, то следует принуждать творить надлежащим образом, чтобы в
ритмах и гармониях заключались песни людей рассудительных, мужественных и
во всех отношениях положительных. Чтить хвалебными песнями и гимнами живых
людей, пока они не венчали свой жизненный путь прекрасным концом,
небезопасно. А песнопения и пляски надо устраивать так, - старик замолчал
на минуту, прикрыв глаза. - Есть много произведений старых поэтов. Ничто
не мешает выбрать из них именно то, что подобает и соответствует в данный
момент. Произведения следует оценивать для этого, причем оценщиками должны
быть лица не моложе пятидесяти лет. Пусть они произведут выбор из творений
древних авторов и допустят те, что окажутся подходящими, а остальные либо
совершенно отринут, либо же подвергнут многократным исправлениям.
Мальчик записывал. Но старик уже устал и прекратил диктовать. Мальчик
закрыл блокнот и спрятал ручку. Его место заняла девочка. Она покормила
старика чем-то полезным, потом шефы ушли.
- И все-таки мы построили канал, - вякнуло опять из-за двери.
- Ну и что? - отозвался старик.
- Это было большое дело, и мы его сделали. Этим можно гордиться, только
этим-то и можно гордиться. Мы можем этим гордиться.
- Ну, гордись, - ответил старик безнадежно.
- А ты не гордишься?
- Пускай другие мной гордятся, - сказал старик, - если это и вправду
такое уж большое и нужное дело.
И заснул.
Разноплановые гусыни, у которых следы - углы с биссектрисой посередине,
по холодному снегу шли. И на белой пустой странице геометрии стылый знак
оставляла теплая птица, уходя в предвечерний мрак.
- ...Страна гордится вами, - наговаривал в маленький диктофон
журналист, молодой, но, как видно, из ранних. - Молодежь хочет походить на
вас. Скажите, как стать на вас похожим? - и журналист сунул микрофон
старику в нос.
- Прожить столько же, - ответил старик.
- А еще, - не унимался корреспондент.
- Не думать о себе, - ответил старик. - О тебе и без тебя найдется,
кому подумать. Думать только о других. О других думать плохо.
- В каком смысле, уважаемый Л'оро? - растерялся журналист.
- А во всех! Скоты они, другие. Всегда приходится ожидать от людей
только гадости. Но говорить о других следует хорошо. Если вы всегда будете
так поступать, до моих лет доживете. И таким образом - станете похожи на
меня.
Журналист щелкнул кнопкой.
- Мысли неглупые, - сказал он, - только зачем же вслух? Сами говорите:
"чтобы дожить".
- Чтобы до моих лет дожить, - невозмутимо отозвался старик, - а не
Мафусаиловых. Мне его лет не надо. Мне - моих хватит.
Журналист ушел.
- Видишь, - сказал старику постоянный его собеседник. - Тобой гордятся.
- А что им делать-то? - ответил старик. - Что им еще остается делать?
Конечно - гордятся. Куда они денутся?
- Значит, канал наш - большое дело.
- Еще бы не большое! Сколько народу полегло. Наверное, не маленькое.
Я копаю. Выпало все-таки. Привел сержант и ткнул: вот тут! Яму для
столба, полтора на семьдесят. Времени до обеда. Поставить надо столб под
телефонную линию. Телефон добрался до этих мест, чтобы руководство здесь,
на канале, могло получать самую свежую информацию со всех подразделений
строительства, чтобы легче было разносить в пух и прах подчиненных - не
выезжая на место, не сходя с места, не вставая с мягких сидений. Кроме
того, телефон еще удобен для тех, кто сверху и сбоку: расширяется сфера
получения информации. Поди узнай, о чем говорили двое наедине! А теперь
будет третий в этой цепи - телефонист. Телефонистом можно поставить
проверенного, достойного человека. Любой предпочтет сидеть на телефоне, а
не копать ямы под телефонные столбы. Телефон - прогресс, телефон -
цивилизация. Столб - опора прогресса и цивилизации. Следовательно, я -
проводник прогресса и цивилизации. Я копаю яму и тем прокладываю в дикий
край путь прогрессу и цивилизации.
Что-то с сержантом не то. Дал срок до обеда, а работы на полчаса.
Копать легко, даже слишком легко. Никаких камней - песок. Не сухой песок,
мокрый, и потому копать еще легче. Дождь льет, но я его не замечаю. Мне не
положено замечать дождь, обращать на него внимание. Я должен копать, будто
нет никакого дождя, потому что приказ - понятие священное, а дождь нет. Во
всяком случае, в армии. Или - для армии? Не знаю. Копаю. Песок уже не
сырой. Песок мокрый. Не от дождя, дождь - чепуха. Вода просачивается
снизу. Здесь болото. Кругом болото. Стоит упасть на колени, и на земле -
на почве, точнее, - остаются две ямки и быстро наполняются водой. Снизу.
Песок плывет. Я вычерпываю его лопатой, как ложкой, жаль, что лопата - не
ложка. Здесь нужна лопата-ложка, большая-большая. Чтобы ею зачерпывать и
выплескивать весь этот песчаный кисель. Ложка для великана, кисель для
великана, питающегося камнями, - песок такому можно давать на десерт.
Мокро, очень мокро и холодно. Что сверху мокро, это ничего, не стоит
внимания. Мокро снизу. Сапоги тонут в жиже, и жижа проникает в сапоги.
Руки быстро становятся красными, потом фиолетовыми. Говорят: руки синие.
Это неправильно. Руки становятся фиолетовыми от холода - первое
самостоятельное открытие. Если по такой фиолетовой руке стукнуть, пятно
будет морковного цвета. Бездна красок - богатая палитра.
Я вычерпываю и выплескиваю подальше песчаный кисель, и яма, которую я
копаю, постепенно все больше становится похожа на воронку. На воронку от
взрыва чего-то большого и незаглубленного. Очень обширная и совсем не
глубокая получается воронка. Если взять по вынутому объему, то давно уже
есть яма для столба, вероятно, в этой гипотетической яме уже можно было бы
утопить столб целиком. Но даже очень большая воронка не устроит сержанта.
Воронка - это не яма для столба.
Холодно, мокро.
Я мокрый насквозь. Мокрые руки на мокрой лопате. Неизвестно как,
неизвестно, какими путями попадает на ручку лопаты песок, втирается в
кожу. Да, копать все-таки желательно было бы сухой лопатой. Минутку, надо
подумать. Нет, нельзя останавливаться, надо копать и думать одновременно.
Я же умный, во всяком случае, не глупый, что же можно придумать в данной
ситуации? Нет безвыходных положений, не бывает. Не должно быть. Что тут
можно сделать?
Хорошо бы заморозить песок и долбить его ломом. Тоже работа не сахар,
но зато уж что выкинул - то твое. Но для этого нужно ждать ноября, когда
земля застынет, а у меня срок до обеда. И я не волшебник. Не подойдет. Но
что еще, что еще, что еще можно придумать? Не знаю. Я не могу думать. Я
могу только копать - пока еще могу. Очень скоро, пожалуй, я не смогу и
этого. Воронка уже не большая, она - огромная, и сапоги почти совсем
затянуло песком. Я слышал про людей, которых закапывали, но ни разу не
слышал, чтобы люди закапывались сами. Наверное, никому не хватало
упорства, если у меня его хватит, я буду первым.
Выкопать яму невозможно, не в моих силах. Не выкопать, не выполнить
приказ сержанта тоже невозможно. Не по моральным причинам - мне сейчас
плевать и на будущий прогресс, и на всю цивилизацию. Песком плевать. Но -
сержант! Ему ведь тоже приказали, и он из меня не знаю что и кого сделает,
если приказ не будет выполнен. А песок течет. Слышал, думал - метафора,
для красоты слога. Правда. Чистая, девяностошестипроцентная. Такую правду
водой запивать, а то глотку сожжет. Но что же делать, что можно сделать?
Одно уже ясно: не копать. Зачеркнуть, устранить в таблице спряжений: "я
копаю". Останется еще - ого! Ты копаешь, он копает, они копают. Моя яма по
сравнению с каналом, как комар рядом с динозавром, Но когда-нибудь
динозавр издохнет, а комар останется.
Тут неожиданно шумно стало в квартире. Пришли школьники с двумя
учителями или воспитателями, на экскурсию, на внеклассный урок. Учиться на
живом примере.
"На полуживом", - подумал старик.
- Как вы удостоились чести стать в ряды строителей канала? - задал
вопрос учитель.
"Хорошо говорит, - отметил старик. - Учительская манера: внушает самой
постановкой вопроса. Значит, то, что я встал в ряды - уже честь".
- Нужно было проявить себя с лучшей стороны, - произнес он вслух,
громко.
Дети молчали послушно и внимательно: ждали откровений. Каких
откровений, умницы?
- Разумеется, - подбодрил учитель. - А что вы лично для этого сделали?
- Учителя своего разоблачил, - медленно и злорадно ответил Л'оро, глядя
в блекнущее, застывающее педагогическое лицо. - Придирался ко мне очень
мой школьный учитель. Незаслуженно, - я-то же - хороший, не зря ведь потом
канал доверили строить. Куда уж лучше? А кто может зря придираться к
хорошему человеку? Ясно - враг. Ну, я и стал за ним следить: за каждым
словом, за каждым поступком. Внима-а-тельно. Разоблачил в конце концов,
оказалось, и вправду - враг. А меня за это - как сейчас помню! - на канал.
Воспитатели ушли, увели с собой детей.
- Зачем ты так? - упрекнул собеседник.
- А как надо было? - рассердился старик. - Правду сказать? Нужна им
наша правда! А ложь, все равно, что та, что другая - ложь. Так какая
разница?
Собеседник бесшумно вышел из комнаты, неслышно прошел в санузел и даже
там умудрился обойтись без лишних звуков.
- Ты пойди в кухню, - сказал ему старик, не открывая глаз. - Дам еды
много. Поешь. Мне больше не надо.
Мусоровоз в час урочный увез содержимое урн. Я на трубе водосточной
сижу, играю ноктюрн. Сверху смотрю я на малых сих, тех, что внизу, -
людей. Гвозди бы сделать из всех из них - много бы было гвоздей!
У Лоро имелись когда-то хорошие шансы на простую и легкую жизнь. К
призыву у него было образование, три курса. Не бог весть что, но на
безрыбье, - а безрыбье тогда было крепкое, - он мог бы надеяться и даже,
пожалуй, рассчитывать. Стариком он, конечно, тогда не был, какой уж там
старик - двадцать один год. Опасный апостроф после первой буквы в древнем
родовом имени он незаметно опустил, и звали его все просто Лоро,
безобидным простеньким именем, которое в переводе с малоизвестного
диалекта означало - попугай. В армию Лоро шел с охотой, все равно служба
была неизбежным делом, а за время ее, - так он думал, - возможно,
рассеются сами собой неприятности, накопившиеся к двадцати и одному его
годам стараниями его собственными, окружающих и времени.
Время шло сложное.
На сборном пункте, раскладывая личные дела призывников по потребной
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг