- Все! - выдыхает Вера с последним ударом, отбрасывает веник и выливает
на меня подряд два таза теплой воды. - Будете здоровы, Слон. Вытирайтесь и
одевайтесь. Сейчас чаевничать будем.
И она снова вышла. Уверенность, с которой были произнесены ее последние
слова, показалась мне странной. Но стоило мне подняться, сделать несколько
движений, я не обнаружил ни намека на присутствие моего недуга, словно его и
не было. Не осталось даже страха перед ним. Сколько раз доверялся
всевозможным курсам лечения - но в итоге всегда было ощущение, что мой враг
лишь перешел "на нелегальное положение" и ждет своего часа. А тут
самочувствие возникло такое, словно заново народился и все мучения, которые
доставила болезнь, пережиты не мной, а кем-то другим, рассказавшим мне о них
во всех подробностях.
За чаем, в удивительном вкусе которого уловил лишь присутствие зверобоя,
душицы и живицы, теряясь в догадках об остальных его компонентах, я
подивился ее врачующим навыкам, спросил, уж не училась ли она всему этому в
каком-нибудь медицинском вузе.
- Из медучилища я ушла, - просто ответила Вера. - Не понравилось.
Преподавание ведется чересчур по писаному. Слишком много упований на научно
разработанные методы, фармакотерапию, скальпель. А я с детства верю, что
по-настоящему человека на ноги поставить может только мать-Природа.
Вернулась домой, работаю на отцовской пасеке, и люди, разуверившись в
медицине, нередко приходят сюда и находят исцеление. Кстати, сюда они ходили
еще и к бабке моей, хотя за глаза и называли ее колдуньей. Беззлобно,
конечно.
- Были основания?
- Были, наверное. К примеру, если вас излечивают, даже не прикасаясь к
вам, не давая никаких пилюль или питья, а проговаривая только два-три
заветных слова, тут уж трудно не поверить в чертовщину. Но я-то знаю, что не
все так просто это было, как казалось...
Спасительница моя подливала мне чая, угощая медом и вареньем. Сочетание
деревенской простоты в ее облике и хозяйской сноровки с безупречным
городским выговором усиливало и без того волнующее впечатление, которое
производила на меня Вера. "Нравишься ты мне очень!" - твердил ей за меня
мысленно тот, другой человек, который жил во мне все последние годы, будучи
бесправным и безгласным. "Только не показать бы виду, что это так", - вторил
ему я и старался поменьше встречаться с ней взглядом.
И тут он упал на то место, где стоял убогий одр, с которого час тому я
поднялся, превозмогая мученья. Было отчего вздрогнуть или разинуть рот:
топчана не было и в помине, а стояла аккуратно застеленная деревянная
кровать. Ничего не понимая, но и не спрашивая ни о чем, я снова устремил
глаза на хозяйку. И был готов поклясться, что Вера вдруг помолодела лет на
пять, что другая прическа обрамляла нежный овал лица и платье было тоже
другое. "Ненормальный!" - подумал я про себя. - "Что с тобой опять
происходит?"
- Я... Я вас... Спросить вас хочу, - выдавил я из себя, - Вы
действительно верите, что я теперь совершенно здоров?
- С радикулитом покончено, можете не сомневаться. - Она прибавила фитиля
в керосиновой лампе и как бы невзначай передвинула ее поближе ко мне. -
Только вижу, не в радикулите все дело. Вас гложет что-то еще.
Сквозь завесу длинных ресниц на меня устремился пристальный недевичий
взгляд. Несколько секунд мы смотрели друг на друга глаза в глаза. Потом она
так же внимательно оглядела мои руки. Встала, прошлась медленно по комнате,
запрокинув голову и прикрыв веки. Губы ее шевелились, но что она шепчет, я
не слышал.
- Вам придется мне все рассказать. Кое-что я уже поняла, но не все. Вам
уже 35, но живете без семьи и даже думать боитесь о том, чтобы обрести
семейное счастье. Все считают вас убежденным холостяком, но это не так...
На миг мне показалось, что возвращается утренний озноб. Во всяком случае
в висках застучало точно так же, как раньше. Глупо и жалко выглядел я,
наверное, в ту минуту, с полуоткрытым ртом и округлившимися глазами, как у
сумасшедшего.
- Ну, начинайте же, - просительно и задушевно проговорила Вера. - Что
случилось тогда с вами, на исходе вашей юности?
Тяжек, помнится, был для меня этот рассказ. Путано и малосвязно я
повествовал о своих школьных годах, об увлечении спортом, превратившемся в
подлинную страсть, когда в пору возмужания я открыл для себя неизъяснимую
прелесть марафонского бега. В нем ведь имеешь перед собой по крайней мере
четырех противников: борешься не только со временем и пространством, но
также с неблагоприятными погодными условиями и, разумеется, с собственным
"больше не могу". А еще изучаешь своеобразие стиля соперников, вырабатываешь
каждый раз хитроумную тактику борьбы! Словом, охота, как говорится, была
пуще неволи. Бегал за область, республику. Наконец стали включать в сборные
команды Союза.
Но как-то... Нам выпало выступать на соревнованиях в одной из африканских
стран. Стояла удушающая жара, и силы быстро убывали. В группе аутсайдеров
оказалось человек десять, все европейцы, для которых такой климат
непривычен. Был в этой группе и я. Совершенно неожиданно мы попали под шквал
ураганного ветра, который пришел со стороны пустыни...
Тогда мы еще не знали, что в этой пустыне находились могильники
радиоактивных и вредных химических веществ, устроенные там некоторыми
западными концернами. Из настигнутой пыльной бурей группы аутсайдеров двое
спортсменов умерли на следующий день, один - еще через сутки, еще двое не
прожили и пяти лет. Когда и у меня начались эти непонятные приступы,
выбрасывавшие мое сознание в бездну кошмара, я понял всю трагичность своего
положения.
Врачи не могли понять, почему болезнь не проявляет себя ни в чем, кроме
непредсказуемых приступов, возникающих на фоне других заболеваний.
Со спортом уже тогда пришлось проститься. Старался жить, отвлекаясь от
мыслей о своем несчастье. Окончил университет и был радушно принят в дружную
семью журналистов молодежной газеты. По большей части это был юный горячий
народ, как водится, коллеги писали стихи о любви, влюблялись без памяти, и,
конечно, все это приводило их к торжественному маршу Мендельсона. Не знаю
уж, что думали мои товарищи о "белой вороне", прибившейся к их
жизнерадостной стае, но у них хватало такта ни о чем меня не расспрашивать,
не допытываться, почему сторонюсь красивых девушек и почему, когда у
кого-нибудь из них свадьба, мне на этот день обязательно выпадает
командировка.
Какой-нибудь пьяница или наркоман и не задумывается над тем, что,
породнившись с пороком, он теряет право на радость отцовства. И тогда
Природа жестоко мстит за ослушание, выставляя на обозрение и в назидание
несчастных малюток-калек, детей-недоумков. Но это - слепая месть роду
человеческому, всем нам, кто с содроганием смотрит на живое произведение
тупости и порока. И хоть я ни в чем не виноват перед Природой, судьба
поставила меня в один ряд с отверженными, и надо нести свой крест...
Вера слушала меня, опустив голову и почти ни разу не встретившись со мной
взглядом, напряженная как струна. Когда я наконец догреб в своем
повествовании до берега и кинул весла, воцарилась пауза, и я увидел, что эта
удивительная женщина все так же сидит не шелохнувшись.
- Все это, может быть, не так страшно, Слон, - услышал я после долгого
молчания. - Я должна проверить. Снимите рубашку.
И вот я опять совсем близко чувствую нежный аромат рассыпанных по плечам
волос и весь напрягаюсь от легких прикосновений проворных пальцев. Глаза
Веры закрыты, и она доверяет теперь только осязанию. Может, мне показалось,
но когда ее палец скользнул близ мечевидного отростка, она чуть вздрогнула.
- Оденьтесь, - как-то глухо промолвила она, отступив от меня на шаг. -
Сядьте.
Она отошла в дальний угол комнаты, превратившись в полумраке в белый
силуэт. С безотчетно нарастающей тревогой я вглядывался в его очертания и
ждал, когда она заговорит.
- Ваши предположения оправдались, - тихо донеслось наконец из угла. -
Нет, не подумайте, что жизни вашей угрожает опасность. Уверена, что жить
будете долго. Но в остальном вы были правы...
Итак, я узнал от нее то, что в сущности уже знал. Но я не мог себе
представить, что подтверждение собственного прогноза может так сдавить
сердце. Преступник, заранее знающий полагающуюся ему кару, вот так же,
наверное, с напряжением ждет последней строчки оглашаемого приговора, а
услышав ее, обливается холодным потом. Мне выпадало долго жить, словно в
плену, не зная любви и счастья. И никакой надежды!
Словно в какой-то прострации, я, не мигая, смотрел на ровное пламя
коптилки. Но оно вдруг резко колыхнулось. Я поднял взгляд и увидел, что Вера
стоит у стола, а на ее щеках две блестящие бороздки слез. Большие и влажные,
полные почти материнского сострадания глаза устремились на меня, и тут
зазвучал ее горячий, проникновенный шепот:
- Я решилась... Все у тебя будет хорошо, Слон. Я одна... Одна могу тебе
помочь! Ты будешь счастлив. И никогда, никогда меня не забудешь... Только
сегодня ты должен во всем меня слушаться.
Кажется, никому я так безоглядно не верил в жизни, как поверил ей в эту
минуту. Мне было велено немедля укладываться спать. Сама же Вера куда-то
засобиралась, облачаясь в плащ и резиновые сапожки. Я попробовал было
протестовать против того, чтобы она одна уходила из дому в сырую
непроглядную темень, но она властно посмотрела мне в глаза:
- Мы же договорились? Вот и хорошо. И ни о чем не спрашивайте. Делайте,
что вам говорят.
Вера задула лампу, и пока я раздевался в темноте, услышал, как заскрипели
ступени крыльца и как хлопнула садовая калитка.
Сон, конечно, не шел, зато было о чем поразмыслить. Куда же она все-таки
заторопилась? Что задумала? Кто она вообще, эта необыкновенная, покоряющая
женщина? Где же это до сей поры запропастились мои спутники? Я строил
предположения, но концы не связывались с концами. Решая все эти головоломки,
не заметил, как погрузился в легкий и чуткий сон.
...Проснулся я не от шороха или стука, а от удивительного, чарующего
запаха, наполнившего комнату. Сравнить его с каким-либо из тех, что
хранились в памяти, было невозможно. Сказать, что это был аромат свежести и
бодрости (а эти два слова и приходили на ум, когда я пытался в нем
разобраться) - значит допустить, что, например, горный ледник или айсберг
тоже имеют свой запах.
Первое, что я увидел, открыв глаза, была пригоршня тлеющих угольков,
непонятным образом парящая над поверхностью стола. Впрочем, что я говорю!
Приглядевшись, я понял, что это больше походило на гирлянду маленьких
лампочек, что развешиваются на миниатюрных новогодних елочках с веточками из
зеленой пластмассы. Пораженный этим видением, я встал, намереваясь получше
рассмотреть эту диковину.
- Только не зажигайте лампу, - раздался вдруг Верин голос, и тут я
различил ее, стоявшую по ту сторону стола, и не мог поручиться, что на ней
была хоть какая-нибудь одежда. Узкий серп луны, заглядывавший в окошко,
мягко вычерчивал контур ее стройной фигуры.
- Что это? - шепотом спросил я, словно боясь спугнуть и разрушить
таинственное свечение огоньков.
- Зацвел тысячелетник, - так же тихо, но совершенно спокойно ответила
она. - С детства я знала, что мне доведется это увидеть.
- Ничего не понимаю. Никогда не слышал о таком.
- Но об алоэ, конечно, знаете. За то, что цветет он примерно раз в сто
лет, ему дали имя "столетник", а за целебные свойства прозвали "домашним
доктором"... А тысячелетник - старший брат алоэ. Их сохранились единицы... В
нашем роду это растение передается из поколения в поколение, но дождаться
его цветения никому из моих предков так и не посчастливилось... Между тем
предания свидетельствуют, что в эту пору против целительной силы
тысячелетника не может устоять никакая болезнь.
Мне так хотелось и на этот раз безропотно поверить всему услышанному от
Веры, но рассудок взбунтовался. Ведь я хорошо знал, что в нашей средней
полосе алоэ не цветет почти никогда, зато у себя на родине - на юге
Аравийского полуострова - распускает свои цветы почти ежегодно. А тут мне
еще преподносят сказочку о "старшем брате", о "тысячелетнике", которого и в
природе-то скорее всего не существует... Только тот, второй человек, живущий
во мне, словно беспаспортный квартирант, и удержал меня тогда от насмешливой
улыбки и иронического замечания. "Поверь, дурашка! - посоветовал он мне. -
Все, что сорвалось с таких прекрасных уст, не может быть неправдой". И я
склонил голову в знак того, что не сомневаюсь в чудодейственных свойствах
цветка.
Даже впотьмах я не столько видел, сколько чувствовал, что Вера улавливает
мое смятение и понимает происходящую во мне борьбу противоречий. После паузы
она заговорила со мной звучным окрепшим голосом, так не вязавшимся с
предыдущей интонацией:
- Все, что я говорю, не может быть неправдой. Это вы, Слон, сейчас
подумали и выполните все, что я от вас потребую. Вы еще не понимаете, на
какую жертву я иду ради вас. Да это и лучше, если не поймете вообще.
Послушание и вера - вот все, что мне сейчас от вас нужно.
Оттаявшие под конец почти ледяные фразы вихрем закружили мое сознание.
Приписываемая Тертуллиану фраза: "Верую, ибо абсурдно" в эту минуту уже не
пробуждала внутреннего протеста, мысли путались, привычные убеждения
растворялись, и я с изумлением ловил себя на том, что вся здравая логика,
которая, как мне всегда казалось, присуща моему мышлению, с каждым
мгновением вытесняется во мне растущим чувством обожания. "Не долго же ты
сопротивлялся", - мелькнуло в голове, а вслед за этим я подумал, что если бы
она сейчас сказала, что Земля вращается вокруг Луны, я бы с радостью и
истово присягнул в этом.
- Так, - нежно произнесла Вера. - Так, милый мой Слон. Теперь подойдите
ближе к столу... Наклонитесь и глубоко вдохните запах цветов, как это сделаю
вместе с вами и я...
Я сделал все, как она велела. Наши лица сблизились над облачком
светлячков, источавших холодный и незнакомый аромат, и мы одновременно
вдохнули его полной грудью. Тут мне показалось, что Вера покачнулась, словно
в изнеможении.
- Поцелуй меня, - простонала она. - Ну же! Время мое пришло...
Повинуясь с невыразимым блаженством, я припал к ее губам, но то, что
случилось со мной спустя мгновение, я тоже не в силах выразить. По бедности
своей фантазии я попытаюсь сравнить те свои ощущения с каким-то "гулом
крови". Нарастая, он заполнял собой все мое тело, по всем артериям которого
словно бы развивали скорость тяжело груженные поезда. Всего меня била
неодолимая дрожь. "Что это? Что со мной?" - не то подумал, не то выкрикнул
я, прежде чем на меня зримо и достоверно, словно в кино, налетел могучий
локомотив, смявший и развеявший в прах сознание.
...Очнулся (или проснулся?) от звуков автомобильного гудка, обнаружив,
что время сна (или обморока?) я провел лежа ничком на пыльном столе. Все
случившееся вмиг восстановилось в памяти. "Бред собачий!" - выругался я про
себя, устрашившись, что меня так и застигнут развалившимся на неподходящем
месте в трусах и майке мои друзья, топающие от калитки через двор по
направлению к крыльцу. Из окошка было видно, как они то прыгают через лужи,
то вытягивают сапоги из вязкой жижи.
"Черт побери, сыпь какая-то! - удивился я, глянув на свою кожу перед тем,
как натянуть рубашку. - Неужто и впрямь от крапивы? Определенно бред!"
Надевая стоя брюки, я прислонился спиной к печи и... Да это уж совсем не
лезло ни в какие ворота! Она оказалась не то чтоб очень горячей, но явно
недавно топленной.
Когда Центнер, пихнув ногой дверь, первым вломился в комнату, вид у меня
был растерянный и только одна нога находилась в штанине брюк.
- Внимание, братва! - заорал наш богатырь, адресуясь к подпирающим его
сзади Ваве и Сосе. - Новый вариант картины Репина "Не ждали". Гляньте-ка,
Слон вроде бы и не рад нам. Мы-то думали, что он здесь дуба врезает, а он на
одной ножке прыгает и хоть бы что! А отсюда вывод: достаточно оставить
симулянта на полчаса наедине с самим собой, и он себя неминуемо выдаст!
"Полчаса?!" - ахнул я про себя и тут же был проинформирован, как на
великое счастье Вавы (и мое, конечно) на шоссе, где друзья принялись
"голосовать", на них чуть ли не по заказу выкатилась вездеходная "Нива",
управляемая знакомым ему водителем. Остальное было делом профессиональной
шоферской дипломатии.
Комната наполнилась веселым гомоном. Меня хлопали по плечам, дружески
тискали в объятиях, пробуя на мне в шутку различные приемы борьбы и радуясь,
что "симулянт" отвечает им тем же. Мой радикулит как корова языком слизала.
Вава за его варево, приготовленное для больного Слона, был признан великим
исцелителем.
Нетерпеливый клаксон оставленной у калитки "Нивы" заставил вспомнить, что
уже вечереет и пора в путь. Вава, Соса и Центнер потянулись к выходу на ее
зов, а я задержался на несколько минут якобы для того, чтобы глянуть, не
забыл ли чего. Прощаясь с этим столь же запущенным, сколь и загадочным
жилищем, я перебрал взглядом все окружающие предметы, и меня снова охватило
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг