- Почему ты не играешь с ними? - спросил Карл. - Презираешь их,
звереныш? - Он снова поднял руку, чтобы потрепать Герда по голове - не
решился. - Напрасно ты их презираешь. Они не плохие, они несчастные...
Просто тебе повезло и тебя не успели изуродовать... Не смотри на меня
волком. Это правда. Мы тут все такие, и с этим ничего не поделаешь...
Частые, тревожные свистки понеслись с площадки. Директор высунулся в
окно, и Карл тоже - из-за его плеча. Свистел Поганка. Он надувал дряблые
щеки и махал: - Скорее!.. - Все побежали, сталкиваясь. Крысинда упал, его
подхватили. Топот прокатился по коридору, рассыпался и затих - хлопнули
двери.
- Опять, - сказал директор. Не оборачиваясь, нетерпеливо пощелкал
пальцами. Карл сунул ему в ладонь короткий бинокль - наподобие лорнета, и
вдруг стремительно вытянул руку - как выстрелил: - Вот они!
Откуда-то из-за гор, из синей дымки, покрывающей ледники, медленно
вырастала черная точка. Распалась на детали. Стал виден тонкий хвост,
оттопыренные шасси. Вертолет, лениво накренившись, вошел в круг над
санаторием.
- Мне это не нравится, - сказал директор, отнимая бинокль от глаз.
- Гражданский? - спросил Карл. - Шарахнуть бы его из пулемета.
- Да, частная компания.
- Почему бы военным не дать нам охрану? - сказал Карл.
- Мы их не интересуем, - сказал директор, слушая удаляющийся шум винта.
- Ты же знаешь, у них своя группа, и они не работают с детьми.
- А ведь есть же страны, где ароморфоз осуществляется постепенно,
безболезненно и практически всеми...
Директор повернулся - крупным телом.
- А что? - сказал Карл.
- Я тебе советую никогда и никому не говорить этого, - сказал директор.
В Наварре судом инквизиции было осуждено сто пятьдесят женщин. Их
обвинили две девочки: девяти и одиннадцати лет. Архиепископ Зальцбургский
на одном костре сжег девяносто семь человек. В Стране Басков казнили более
шестисот ведьм. Во Франции сожгли женщину по обвинению в сожительстве с
дьяволом, в результате чего она родила существо с головой волка и хвостом
змеи. Профессор юриспруденции в Галле Христиан Томмазий сосчитал, что до
начала восемнадцатого века число жертв превысило девять миллионов человек.
Сожжения продолжались и позже.
- Санаторий скоро разрушат, - неожиданно сказал Герд своим охрипшим
голосом. Он не хотел говорить, но его словно толкнули.
Директор посмотрел на него с удивлением. Он, кажется, забыл о его
присутствии.
- Санаторий разрушат, и мы все погибнем, - сказал Герд. - Я не знаю,
как объяснить, но я чувствую...
- Еще один прорицатель, - сказал директор. - Откуда вы только беретесь?
- Он подумал. - Вот что... Глюк ведь пройдет через Маунт-Бейл?
- Да, - споткнувшись, ответил Карл.
- Позвони туда... Только не от нас, на станции слушают наши разговоры,
позвони из поселка. Кому-нибудь из "братьев" - так надежнее. Анонимный
звонок не вызовет подозрений.
- Мы же обещали, - быстро и нервно сказал Карл.
- Нельзя ему домой, - морщась, сказал директор. - Мне, думаешь,
хочется? Он же расскажет - кто мы, где мы... А потом его все равно сожгут.
Лучше уж "братья" - сразу и без вопросов.
Он глядел на Карла, а Карл глядел на него - бледный и растерянный.
- Ладно, я сам позвоню, - сказал директор. - Живи с чистой совестью.
Вышел, и через две секунды заурчал мотор. Знакомая, серая, похожая на
жабу машина выползла из гаража. Заблестела свежей, после ремонта, краской.
- Пойти напиться вдрызг, - задумчиво сказал Карл самому себе. Вдруг
заметил Герда, который, дрожа, стоял в углу - глаза, как черные сливы.
Привлек его сильной рукой, без страха. Герд всхлипнул, уткнувшись в грудь.
- Такая у нас жизнь, звереныш, - шепнул Карл в самое ухо.
Женевский епископ сжег в три месяца пятьсот колдуний. В Баварии один
процесс привел на костер сорок восемь ведьм. В Каркасоне сожгли двести
женщин, в Тулузе - более четырехсот. Некий господин Ранцов сжег в один
день в своем имении, в Гольштейне, восемнадцать ведьм. Кальвин сжег,
казнил мечом и четвертовал тридцать четыре виновника чумы. В Эссексе
сожжено семнадцать человек. С благословения епископа Бамбергского казнили
около шестисот обвиняемых, среди них дети от семи до десяти лет. В епархии
Комо ежегодно сжигали более ста ведьм. Восемьсот человек было осуждено
сенатом Савойи...
Ночью он проснулся. Высокий потолок был в серых тенях - как в паутине.
Оловянная луна висела в окне, и ровный свет ее инеем подергивал синеватые
простыни. Мелкие звуки бродили по спальне. Печально вздыхал Крысинда на
соседней кровати. Он всегда вздыхал по ночам, развернув зонтиком кожистые
крылья. Кто-то тяжело ворочался и бормотал. Наверное, Толстый Папа. Кто-то
сопел и хлюпал носом. Стрекотал невидимый жук. У дверей на круглом столике
светился зеленый гриб лампы.
Буцефал отсутствовал. Он, наверное, бродил по двору и жевал камни,
забыв обо всем на свете.
Герд сел, задыхаясь. Редко чмокало сердце. И кожа собиралась в
пупырышки.
Что это было?
...Ногтями скреблись в окна и показывали бледному, расплющенному лицу -
пора! Они сразу шагали в ночь, им не нужно было одеваться, они не
ложились. Жена подавала свечу, флягу и пистолет - крестила. Воздух снаружи
пугал горным холодом. Темные вершины протыкали небо, усыпанное углями.
Вскрикивала бессонная птица: - Сиу-у!.. - Отдавалось эхом. Сбор был на
площади, перед церковью. Там приглушенно здоровались, прикасаясь к твердым
краям шляп: Вспыхивал натужный говор, тут же рассыпаясь на хмыканье и
кашель. Закуривали. Кое-кто уже приложился и теперь отдувался густым
винным духом. Вышел священник и взгромоздился на табурет. Свет из желтой
двери положил на землю узкую тень от него. Проповедь была энергичной.
Табурет поскрипывал. Все было понятно. Господь стоял среди них и дышал
пшеничной водкой. Прикладывался к той же фляге, жевал сигарету. Зажгли
свечи - стая светляков опустилась на площадь. Обвалом ударил колокол:
бумм!.. Священник слез с табурета. Пошли - выдавливаясь в тесную улицу.
Она поднималась в гору, к крупным звездам. Кремнисто блестела под луной.
Герд видел разгоряченные лица, повязанные платки, кресты на заношенных
шнурах поверх матерчатых курток. Они прошли сквозь него. Он стоял в ночной
рубашке, босой и дрожащий, а они шли сквозь него, будто призраки. Целый
хоровод. Шляпы, комбинезоны, тяжелые сапоги - казалось, им конца не будет,
столько их собралось...
Он начал поспешно одеваться. Стискивал зубы. Уронил ботинок - замер.
Все было тихо. Крысинда почмокал во сне, наверное, летал и ловил мышей.
Надо было бежать отсюда. Герд дергал запутавшиеся шнурки. Порвал и связал
узлом. Встал. Кровати плавали в лунном свете. Пол был серебряный. - Ну и
пусть... Так даже лучше... - во сне сказал Толстый Папа. Герд вдруг
засомневался. Он больше никогда не увидит их. Но он же предупреждал. Он ни
в чем не виноват. Он предупреждал, а его не хотели слушать. И он не
собирается погибать вместе со всеми.
Дверь была очерчена пентаграммой. Это постарался Буцефал. Чтобы не
шастали, пока он филонит на свежем воздухе. Красная линия горела, как
неоновые трубки в рекламе. Герд прошел с некоторым усилием. Он умел
проходить через пентаграммы. Ничего особенного - словно прорываешь
полиэтилен. Пентаграмма - это для новичков, или для слабосильных, как,
например, Ляпа-Теленок. Герда она не остановит. Невидимая пленка чавкнула,
замыкая дверной проем. На желтом, яблочном пластике пола сидел мохнатый
паук. Он был величиной с блюдце - расставил кругом шесть хитиновых,
колючих лап. Шевелились пилочки жвал, и на них влажно поблескивало. Герд с
размаху пнул его ногой. Паук шлепнулся о стенку плоским телом и заскреб
когтями по пластику. Пауки нападают на людей. Яд их смертелен. Так
говорят. И рассказывают жуткие истории о съеденных заживо в горных
пещерах: паук за ночь бесшумно затягивает вход паутиной, которую не берут
никакие ножи, и затем ждет, когда добыча ослабеет от голода. Еще говорят,
что они опустошают небольшие деревни. Поганка раз забрел в такую - сквозь
булыжник пробивается нехоженая трава, и дома от крыши до земли опутаны
толстой сетью.
Конечно, нас ненавидят. Истребляют, как волков. Потому что мутагенез
усиливается в нашем поле. Там, где много одержимых, - например, в
санатории. Взрыв мутаций. И появляются пауки с блюдце, или гекконы,
которые выедают внутренности у овец, или мокрицы, могущие проточить
фундамент дома, как мыши сыр. Ничего странного...
В коридоре горели всего две лампы - в начале и в конце. Между ними
пологом висела темнота. Из нее вынырнул второй паук и потащился следом. "Я
не человек, вот и не нападает, - подумал Герд. - Хотя пауки на меня
все-таки реагируют. Значит, еще осталось что-то человеческое. На других
они вовсе не обращают внимания". Он спустился по лестнице. В окне между
пролетами, как нарисованные, застыли фосфорические седые горы. Шалаш у
реки - это глупость. И вообще все глупость. Зря он затеял. Бежать некуда.
Разве что и Антарктиду. Но и толочься здесь тоже глупо. Тогда уж проще
прыгнуть в пролет. Покончить сразу. В темноте на лестничной клетке кто-то
шевельнулся. Буцефал? Нет - старица Буцефал сейчас во дворе, слюнявит
щебенку. Его не оторвать. И Поганка тоже спит. А учителя, так они носа не
высовывают по ночам, боятся: метаморфоз у взрослых протекает очень тяжело
- и галлюцинации у них, и боли, и обмороки.
- Ты куда собрался? - спросили тонким, пищащим голосом.
Надо же - Кикимора. Герд разозлился. Она-то что бегает в такое время?
- Ты собрался уходить? - маленькая рука уперлась ему в грудь, пальцы,
как у мартышки, поросли шерстью. Настоящая кикимора. - Я так и думала, что
ты захочешь уйти. Я почувствовала и проснулась. Я тебя все время чувствую,
где бы ты ни был. Учитель Гармаш говорит, что это парная телепатия. Мы
составляем пару и я - реципиент... А ты меня чувствуешь?..
Пищала она на редкость противно.
- Пусти, - сказал Герд.
Кикимора блеснула стрекозиными, покрывающими лоб глазами.
- Ты мне очень нравишься - нет, правда... Наши прозвали тебя Рыбий
Потрох, потому что у тебя кожа холодная. А вовсе не холодная... Они тебе
завидуют, ты красивый... И похож на человека. Ты мне сразу понравился, с
первого дня, я каждую твою мысль чувствую...
- Я вот надаю тебе по шее, - нетерпеливо сказал Герд.
- Ну куда тебе идти и зачем? Тебя убьют, я видела, как убивают таких -
палками или затаптывают... Ты хоть и похож на человека, а все-таки наш,
они это сразу поймут...
Герд попробовал шагнуть, она загородила лестницу, цепко держа за
рубашку.
- Дура, я тебя из окошка выброшу, - сказал он. Уходили драгоценные
секунды. Скоро же рассветет. - Я тебе морду разобью, оборву косы, пусти -
кикимора, руку сломаю, если не пустишь!
Никак не удавалось ее оторвать. До чего жилистые были пальцы, прямо
крючки. Она прижала его к перилам. Герд отталкивал острые плечи: - Иди
ты!.. - вдруг почувствовал, как вторая рука, расстегнув пуговицы,
проскользнула ему на грудь - горячая, меховая. И тут же Кикимора, привстав
на цыпочки, толстой трубкой сложив вывороченные губы, поцеловала его: - Не
уходи, не уходи, не уходи!.. - Он ударил локтем - не глядя, изо всех сил,
и одновременно - коленом, и потом еще кулаком сверху - насмерть. Она
мешком шмякнулась в угол. Так же шмякнулся паук. Герд нагнулся, сжимая
кулаки.
- Еще хочешь?
- О... о... о!.. - горлом протянула она, слепо шаря ладонями по
каменной площадке. - Какой ты глупый... - Закинула голову, выставила
голый, розовый подбородок. - Ты сумасшедший... Не уходи... Я умру тоже...
Почувствую твою смерть, как свою собственную...
Герд сплюнул обильной слюной. И еще раз. Ногтями протер губы. Она его
целовала!
- Если пойдешь за мной, я тебе ноги выдерну, обезьяна!
- О... о... о... Герд... мне больно...
Она заплакала. Герд скатился по едва видимым ступеням. Просторный
вестибюль был темен и тих. Он прижался к теплой стене из древесных
пористых плит. Прислушался. Кажется, она за ним не шла. Ей хватило. Но все
равно, постоим немного, не может же он вывалиться вместе с ней в объятия
Буцефала.
Надо ждать, говорил Карл. Терпеть и ждать. Затаиться. Никак не
проявлять себя. Нам надо просто выжить, чтобы сохранить наработанный
генофонд. Это будущее человечества, нельзя рисковать им, нельзя
растрачивать его, как уже было. Ты знаешь, ты читал в книгах: процессы
ведьм, инквизиция и костры - сотни тысяч костров, черное от дыма небо
Европы, около девяти миллионов погибших - как в первую мировую войну от
голода, фосгена и пулеметов. Оказывается, религия - это не только
социальный фактор, это еще и регуляция филогенеза. Это адаптация. Общий
механизм сохранения вида. Мы ломали голову, почему человек больше не
эволюционирует, мы объясняли это возникновением социума: дескать,
биологический прогресс завершен, теперь развивается общество. Глупости -
человечество сохраняет себя как вид, жестко элиминируя любые отклонения. В
истории известны случаи, когда народы в силу особых причин проскакивали
рабовладельческий строй или от феодальных отношений - рывком - переходили
прямо к социалистическим, но не было ни одного государства, ни одной
нации, ни одного племени без религии. Природа долго и тщательно шлифовала
этот механизм - тьму веков, от каменных идолов палеолита до экуменизма,
вселенских соборов и непогрешимости говорящего с амвона. Конечно, вслепую
- природа вообще слепа", эволюция не имеет цели, нельзя искать в ней
смысл, но все-таки механизм создан. Более того, он вошел в структуру
общества. Это экстремальный механизм регуляции. Посмотри, какая буря
поднялась на континенте. Мрак и ветер. Он включается на полную мощность
тогда, когда колеблется генетическая основа и возникают предпосылки скачка
эволюции. Например, в Средние века. Или сейчас - вторая попытка. А может
быть, и не вторая. Ничего не известно. Ведь наверняка уже было. Ислам,
буддизм, конфуцианство, зороастризм древних персов - совсем нет данных. Мы
только начинаем осмысливать. Самые крохи. Мы не знаем, почему благодать
действует на одержимых и как именно она действует, мы не знаем, почему нам
противопоказаны евхаристия, крещение и вся святые таинства, мы работаем,
есть лаборатории, не хватает химиков, не хватает квалифицированных
генетиков - специалисты боятся идти к нам, мы совсем недавно установили,
что сера - атрибут дьявола - облигатна в дыхательных процессах: у нас иная
цепь цитохромов - двойная, это большое преимущество, нам Необходима лимфа
ящериц и глаза пятнистых жаб - там содержатся незаменимые аминокислоты, но
мы до сих пор не знаем, почему обычный колокольный звон приводит к потере
сознания и припадкам эпилепсии, иногда с летальным исходом. Требуется
время, и поэтому надо ждать. Надо выжить и понять самих себя - что мы
такое. Нас очень мало. Нас невероятно мало. Несколько санаториев,
разбросанных по большой стране, несколько закрытых школ, секретные военные
группы, частные пансионы - искры в темноте, задуваемые чудовищным
ураганом. Ты прав - малая популяция обречена на вырождение, но мы должны
попробовать. Мы просто обязаны: а вдруг это последний всплеск ароморфоза и
нам больше никогда не представится возможность идти дальше, вдруг
теперешний вид хомо сапиенс - это тупик эволюции, такой же, как
неандертальцы, и, если мы сейчас отсечем ветвь, которая слабой, еще
зеленой почкой набухает на дереве, то позже, захлебнувшись в тупике
собственной цивилизации, исчерпав генетические возможности вида, мы
исчезнем так же, как они - навсегда, с лица земли, и память о нас
останется в виде хрупких и пыльных находок в мертвых, заброшенных,
проглоченных временем городах.
Наверху было тихо. Кикимора успокоилась. Герд приоткрыл тугую
стеклянную дверь и выскользнул наружу. Прозрачная луна тонула в небесной
черноте. Двор походил на озеро - стылый и светлый. Как базальтовая плита,
лежала в нем квадратная тень здания. Вроде никого. Он сделал три неверных,
спотыкающихся шага. Скрипел твердый песок. Рвалось дыхание. Казалось,
следят изо всех окон.
- Гуляешь? Время самое подходящее, чтобы гулять, - сказал Буцефал.
Откуда он взялся? Только что не было и вдруг - стоит у калитки,
привалившись к стене, ноздри на конце вытянутой морды раздуты, и уши -
прядают в густой гриве.
- Говорю: чего вылез?
- Ухожу, - тихо ответил Герд.
Буцефал поднял зажатый в руке плоский камень, откусил - смачно, с
хрустом, как яблоко. Начал жевать, Камень пищал под крупными зубами.
- Ну и правильно, - сказал он. - И давно пора. Я так и доложу - ушел
он... На кой ты нам сдался, Рыбий Потрох?.. Тоже - человек. - Оглядел
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг