разбираться в этой механике. Очень трудно доставать материал. Черных кошек
ловят и уничтожают. Считают, что именно в них переселяются бесы. Глупость
невыносимая. И так же уничтожают черных свиней на фермах. Популяция малой
численности обречена на вырождение. Кстати, сколько их тут, в санатории, -
человек шестьдесят, вместе с учителями? Тоже малая популяция. Герд вчера
спросил об этом учителя Гармаша, и учитель Гармаш не ответил. Он опустил
глаза и ушел, сгорбившись. Нечего было ответить. Чистая линия. Вырождение
и смерть.
Его больно ущипнули сзади. - Ой! - Повернулись нечеловеческие рожи. Он
сразу же сделал внимательное лицо, чтобы не смеялись. Учитель Гармаш
пинцетом поднял послед над раскаленной, вишневой решеткой, бубнил: -
Плацента, свойственная плацентарным млекопитающим... - Препаровальной
иглой тыкал куда-то в пуповину - он был близорук, и круглые очки его
съехали на нос, Герд не слушал, он знал, что вспомнит все это, если
понадобится. Кикимора глядела на него фасеточными, как у стрекозы,
глазами. Он показал ей язык. Нечего подмигивать. Она отвернулась, скорчив
гримасу! Обезьяна! И лицо у нее обезьянье. Герд презирал ее, как и всех
остальных мартышек. В спину гнусавым голосом сказали: - Кто хочет увидеть
уродство их, пусть берет послед кошки черной и рожденной от черной,
первородной и рожденной от первородной, пусть сожжет, смелет и посыплет
себе в глаза, и он увидит их. Или пусть берет просеянную золу и посыплет у
кровати своей, а наутро увидит следы их - наподобие петушиных... -
Гнусавил, конечно, Толстый Папа. И ущипнул тоже он. Герд показал ему кулак
за спиной. Толстый Папа хихикнул и сказал, опять нарочно гнусавя: - Шесть
качеств имеют бесы: тремя они подобны людям, а тремя ангелам: как люди,
они едят и пьют, как люди, они размножаются, и, как люди, они умирают; как
у ангелов, у них есть крылья, как ангелы, они знают будущее, как ангелы,
они ходят от одного конца мира до другого. Они Принимают любой вид и
становятся невидимыми... - Герд потряс кулаком, обещая надавать. Правда,
Толстому Папе не особенно надаешь. Он сам надает так, что держись. Герд
помнил, как Папа, беснуясь в припадке, плюясь жгучей слюной и выкрикивая
заклятия Каббалы, в одну секунду скрутил Поганку, который сунулся было
успокаивать. В обруч согнул - даже не притрагиваясь, одним взглядом. А
ведь Поганку не так просто скрутить. Поганка - страшный сонник. В два
счета усыпит кого хочешь, хоть самого учителя Гармаша. Вот он и сейчас
стоит за спиной учителя в своей плоской, как блин, соломенной шляпе -
дурацкая шляпа, но он ее никогда не снимает, и ночью не снимает,
привязывая веревкой; говорят, что у него под шляпой, в черепе, дырка
размером с кулак, и плещется жидкий мозг, но я хотел бы посмотреть на
того, кто ему скажет об этом - он стоит и ощупывает всех по очереди
красными, как угли, глазами. Увидишь такой взгляд в темноте - и дух вон.
Вот кто настоящий бес, вот кому бы прошептать на ухо - из Черной Книги
Запрета.
Горели дневные лампы и отражались бликами в кафельных стенах
секционной. Окна были занавешены от пола до потолка. Плотными шторами.
Директор категорически приказал закрывать окна, боялся, что могут спять
телеобъективом. А что снимать: как учитель Гармаш трясет мокрым последом?
Или кривую рожу Кикиморы? Странно - такой человек и боится. Герда снова
ущипнули сзади. - Убью, - сказал он шепотом. Толстый Папа внятно произнес:
- Давка людей, - от них, усталость колен - от них, что платья людей
потерты, - от их трения, что ноги сталкиваются - от них... - По углам
слабо дымились жаровни с размолотой серой. Герд втягивал ноздрями сухой и
резкий дым. Продирало горло и восхитительно, сотнями мелких иголок,
покалывало легкие. Раньше он жутко кашлял, но теперь привык. Сера была
необходима. - Физиотерапия, - объяснял Поганка, он был здесь самым
старшим, - иной тип обмена. - И пить воду, настоянную на головастиках,
тоже нужно, по крайней мере, один стакан в день. И жевать сырую, холодную
кладбищенскую землю. Перемешав ее с известкой. Тогда не будет расти шерсть
на лице, как у Кикиморы. И пальцы ног не собьются в твердые, костяные
копыта, как у Ляпы-Теленка. Герда передергивало, когда Теленок перед сном
стаскивал круглые, специально пошитые, кожаные ботинки. Ведь настоящие
копыта - желтые, толстые, козьи. Или Крысинда, на которого посмотреть -
дрожь пробирает. Учитель Гармаш поманил его рукой, и Крысинда пошел - как
гусь, переваливаясь. Ему неловко ходить на птичьих лапах. Конечно. Всегда
так получается, что Крысинда оказывается перед глазами: Его трудно не
заметить - морда у него острая и серая, как у настоящей крысы, а на спине,
из прорези рубашки, торчат черные, кожистые крылья. С упругими хрящами
перепонок. Точно - вампир. И зубы у него плоские и режущие, как у вампира.
Правда, половины зубов нет. Выбили Крысинде зубы. На ферме, где он жил.
Угораздило его превращаться на ферме. Фермеры все тупые, грязные - верят
напропалую. Били насмерть, осиновыми кольями. Против вампиров нужны
осиновые колья. Или серебряные пули. К счастью там, у них на ферме, не
было серебряных пуль. Его спас Поганка. Полуживого вытащил из оврага. У
Поганки прямо-таки сверхъестественное чутье на своих. Он тогда шатался по
дорогам, от одной фермы к другой, попрошайничал, показывал нехитрые фокусы
с гипнозом, заговаривал свищи и зубную боль. Его тоже били, но редко - он
умел уходить, когда опасно. Нутром чувствовал. И вот не побоялся, полез в
овраг - в крапиву, в лебеду, в сырой змеевник. Спасибо Поганке: не вздыхал
бы Крысинда по ночам печальными вздохами и не держал бы сейчас в когтистых
руках бронзовые щипцы с последом черной кошки. Вот Крысинда не жует землю
и у него крылья. Нет, он, Герд, будет жевать что угодно. Пускай с души
воротит, пускай потом слабость и холодная испарина, зато - крепкий
фенотип, никаких аномалий. Хотя учитель Гармаш говорит, что дело не только
в превентивной терапии. А насколько пропитался благодатью. Очень трудно
вытравить благодать. Кладбищенская земля тут мало помогает. И сок белены
тоже. И вода с головастиками помогает плохо. А порошок из пауков-гнилоедов
не помогает вообще. Зря Кикимора жрет его целыми ложками. Давится и
чавкает за столом, противно сидеть рядом. Ей бы не этот вонючий порошок
жрать, а натереться ядом Королевы змей. Это от всех болезней. Даже
фиолетовые бородавки, которыми обязательно, каждое воскресенье, за десять
верст чувствуя колокольный звон, с ног до головы покрывается Толстый Папа,
можно было бы вывести. И размочить копыта у Теленка. Самое верное
средство. Но где его достанешь - яд Королевы змей. Королева выползает из
своей норы один раз в год, в полнолуние, когда небо чистое и три рубиновые
звезды цветком распускаются над горизонтом. У нее золотое кольцо на горле,
под капюшоном. Девять черных кобр охраняют ее. Надо знать слово, чтобы
пройти между ними, и знать второе слово, чтобы Королева не глянула тебе в
глаза, и третье слово, чтобы она плюнула ядом в малахитовую чашу. Поганка
говорит, что знает такое слово. Дед ему рассказал перед смертью. Дед у
него был знаменитый водяной. Непонятно, как уцелел в одиночку. Врет,
конечно... Герду повезло, что он не пропитался благодатью. Его вовремя
нашли. Кстати, нашел тоже Поганка. Директор берет его с собой в город.
Единственного - кого берет. Они ездят по улицам, Поганка смотрит и
говорит: - Вот этот, - и никогда не ошибается. И хорошо, что нашли. Потому
что еще два-три месяца и у него начал бы расти коровий хвост, или кожа
лупиться на твердую чешую, или прорезалось бы еще одно веко над пупком,
как у Трехглазика. Тогда - все, тогда - костер. А сейчас ему ничего такое
не грозит. У него даже кровь нормальная. Брали на той неделе. Доктор
говорит, что редко у кого видел такую нормальную кровь - коричневую с
зелеными эритроцитами. Просто отлично, что эритроциты уже зеленые. Это
значит, что перерождение закончилось. И благодать на него больше не
сойдет. Благодать калечит только тех, кто еще не устоялся. Пытается
повернуть развитие. Отсюда тератогенез, уродливые формы. Здесь что-то
связанное с биополями. Что-то невероятно сложное. Герд не понимал до
конца, не хватало знаний.
Пламя в треноге фыркнуло и зашипело. Он и не заметил, как Крысинда
бросил туда послед. Черная тряпочка извивалась на раскаленных прутьях, и
вверх от нее летели синие, продолговатые искры. Как электрический разряд.
Впрочем, наверное это и был разряд. Ведь никто толком не знает, что
представляют собой все эти заговоры. Какой-то особый вид энергии. Дышать
стало легче, словно озонировали воздух. Учитель Гармаш водил ладонями над
пламенем, и от каждого пасса оно матерчато трещало. Герд ждал, что будет.
И все ждали - с нетерпением. Замирая, дымилась сера на жаровнях. Крысинда
с тихим шорохом развернул крылья. У Поганки загорелись малиновые глаза. -
Не гляди, дурак! - прошептали сзади. И толкнули. Герд обернулся в
прорвавшейся злости. Прямо в лицо ему уткнулась жабья морда. Это была
настоящая жаба - коричневая, со слизистыми железами на блестящей мокрой
коже. Гигантская - в рост человека. Выпуклые глаза мигнули белесой
пленкой. - В землю смотри, дурак! Сожру с костями!.. - Герд оторопел. Он
никак не мог привыкнуть. Когда это Толстый Папа успел превратиться? У жабы
поднималась и опадала пятнистая кожа на горле. Она дышала. Где-то впереди
звонко заверещала Кикимора, вдруг подпрыгнула, схватилась цепкой рукой за
портьеру и по-обезьяньи ловко полезла вверх. Помогала себе закрученным
хвостом. У Герда менялось зрение. Стены секционной слегка заколебались и
стали будто из толстого стекла - он мутно увидел сквозь них площадку перед
домом, посыпанную желтым песком. По площадке прошел директор с кем-то
ужасно знакомым. Герд не мог разобрать - с кем, просто две дрожащие
фигуры. - Смотри в землю! Ослепнешь, дурак! - квакнула жаба. Герд поспешно
опустил глаза. В самом деле можно было ослепнуть. Пол был из стекловолокна
- прозрачный. Он видел железные балки перекрытия. И ниже - землю, тоже
прозрачную. Теневыми контурами выделялись в ней обломки камня, крюки,
какой-то ящик. Под извилистым корнем дерева шевелится кто-то, небольшой и
темный, наверное, крот. Слабая боль появилась в веках. Он знал, что это не
продлится долго. Долго не разрешалось. Сеанс не более тридцати секунд.
Очень сильная концентрация, можно свихнуться, случаи уже были. Крысинда,
шурша стремительными крыльями, нырял под потолком, задевал стены, срывал
плакаты с изображением анатомии человека. Поганка, наклонившись над
треногой, редко и глубоко вдыхал пламя, а потом, разогнувшись, выдыхал
обратно длинные желтые языки. Кто-то залаял по-собачьи, кто-то перекатил
низкий тигриный рык. Сразу два петуха разодрали воздух серебряным криком.
Веки болели сильнее. Герд щурился. Оставалось совсем немного. Учитель
Гармаш высоко поднял руки, уминая воздух растопыренными пальцами -
успокаивал, снимая напряжение. - Дурак! Закрой глаза! - квакнула жаба.
Герд отмахнулся. Ему никогда в жизни не было так весело.
Были арестованы две женщины. Их обвинили в том, что с помощью дьявола
они вызывали град. На третий день обе сожжены. В трирской области иезуит
Бинсфельд сжег триста восемьдесят человек. Иезуит Эльбуц в самом Трире -
около двухсот. В графстве Верденфельде с февраля по ноябрь казнили
пятьдесят одну ведьму. В Аугсбургском епископстве шестьдесят восемь - за
любовную связь с дьяволом. В Эльвангене сожгли сто шестьдесят семь ведьм.
В Вестерштеттине - более трехсот. В Эйхштете - сто двадцать две...
Из открытого окна библиотеки виднелись синеватые, зазубренные горы. Меж
дымчатых пиков, на пологих ледниках, белела подтекающая лазурь, вспоротая
темными венами рек: снег в горах таял, и пенистый, мутный поток,
переворачивая валуны, низвергался в долины. Даже сюда долетала его водяная
свежесть. "Можно уйти в горы, - подумал Герд. - Там не найдут. И кому это
надо меня искать? Построю шалаш на склоне, над рекой. Горячая трава,
горные маки. В реке против течения стоит форель. Ее можно руками
выбрасывать на берег. Отражается солнце. Журчит вода на темных камнях.
Проживу... Здесь скоро все рухнет. Частный санаторий для туберкулезных
детей. Жалкий обман, который никого не обманывает. Я один знаю, что скоро
все рухнет. Больше никто не знает. У меня шестое чувство. И я не могу
предупредить, потому что не знаю - когда и как".
Он перелистнул страницу. Солнце падало на раскрытую книгу, и бумага
слепила. Как муравьи шевелились мелкие буквы. Генрих Инститорис и Яков
Шпренгер. Булла Иннокентия VIII. "Суммис дезидерантис". "Не без
мучительной боли недавно узнали мы, что очень многие лица обоего пола
пренебрегли собственным спасением и, отвратившись от истинной веры, впали
в плотский грех с демонами, и своим колдовством, заклинаниями и другими
ужасами, порочными и преступными деяниями причиняют женщинам
преждевременные роды, насылают порчу на приплод животных, на хлебные злаки
и плоды на деревьях, равно как портят мужчин и женщин, сады и луга,
пастбища и нивы, и все земные произрастания..." Генрих Инститорис
представлялся ему похожим на отца Герувима - высокий, худой и яростный. А
Шпренгер, напротив, - голубоглазым толстячком с пухлыми губами, голая, в
складках жира, голова которого лоснится, будто намазанная маслом. "В
городе Равенсбруке не менее сорока восьми ведьм в течение пяти лет были
нами преданы огню..."
С площадки под окнами доносились громкие голоса. Толстый Папа показывал
свой коронный номер. Сел на корточки - этакая квашня раскоряченная, и на
него взгромоздились сразу шесть человек, кое-как цепляясь друг за друга. -
Встаю!.. - загудел Толстый Папа, и встал - без усилий. - Ах, ах!.. -
тоненько и восторженно запищала Кикимора. У нее задралась юбка, обнажив
икры, как лыжные палки. Герд отвернулся. Под сопящей кучей-малой упирались
в землю слоновые ноги Толстого Папы.
Тень упала на ослепительную страницу. Герд поднял глаза и встал.
- Здравствуйте, - вежливо сказал он.
Директор еле заметно кивнул. Как всегда - будто не Герду, а кому-то за
его спиной.
- Здравствуй, звереныш, - весело сказал Карл. Потрепал его по голове. -
Как дела? Говорят, показываешь зубы?
- Да, - сказал Герд.
И Карл убрал руку.
- Ого!
Герд глядел не отрываясь. Это его он видел вчера с директором, на
площадке, сквозь прозрачную стену. Но не поверил. Он помнил, как из ровной
дырочки над правой бровью выплеснулась коричневая кровь. Теперь на этом
месте было белое пятно размером с двухкопеечную монету.
- Как смотрит, - сказал Карл. - Настоящий волчонок.
Директор несколько брезгливо взял в руки серый том. - "Молот ведьм", -
бросил он. Перевернул обложку второй, раскрытой книги. - Вальтер
Геннингсгаузен "Подлинная история дьявола". - Сказал, почти не двигая
презрительными губами: - Есть более свежие данные...
В графстве Геннеберг были сожжены сто девяносто семь ведьм. В Линдгейме
- тридцать. В Брауншвейге ежедневно сжигали по десять - двенадцать
человек. "В то время, как вся Лотарингия дымилась от костров, в Падеборне,
в Бранденбургии, в Лейпциге и его окрестностях совершалось также великое
множество казней". Епископ Юлиус за один только год сжег девяносто девять
ведьм. В Оснабрюке сожгли восемьдесят человек. В Зальцбурге - девяносто
семь. Фульдский судья колдунов Бальтазар Фосс говорил, что он сжег семьсот
людей обоего пола и надеется довести число своих жертв до тысячи...
С веранды в библиотеку, деликатно ступая заскорузлыми ботинками, вошел
человек в комбинезоне и клетчатой рубашке, какие носят фермеры.
Остановился поодаль, вытер лоб кепкой, стиснутой в шершавой руке.
- Я вижу, вы подумали, Глюк, - сухо сказал директор.
Человек помялся, опустив коротко стриженную голову.
- Я вас не держу, Глюк. Вы можете покинуть санаторий когда угодно. Ведь
вы уходите? Зайдите к казначею и получите - сколько вам причитается...
- Конечно, спасибо вам, господин директор, - грубым голосом сказал
Глюк. - И вам тоже, господин Альцов, убили бы меня тогда, если бы не вы...
- Он большими руками перекрутил кепку, словно хотел порвать ее. - Да
только сдается, что лучше бы мне не брать этих денег... Вы уж простите, но
только говорят, что нечистые эти деньги...
Директор отвернулся.
- Жарко, - сказал, обмахиваясь ладонью.
- А вы знаете. Глюк, что вас ждет дома? - очень тихо спросил Карл.
Глюк медленно моргнул голубыми глазами - странными на обветренном лице.
- Три года прошло, господин Альцов... У меня там жена и ребятишки. Что
же врозь... Пойду прямо в церковь, патер Иаков меня знает, я ему яблони
подстригаю каждое лето... Отмолю как-нибудь...
Они молча смотрели, как Глюк вышел из дома, постоял на солнце,
вздохнул, надел кепку, пересек пыльную площадку, обсаженную чахлыми
деревьями, и открыл чугунную калитку в кирпичной стене.
- А ты почему не играешь вместе со всеми, звереныш? - спросил Карл.
Фома Аквинский писал; "Демоны существуют, они могут вредить своими
кознями и препятствовать плодовитости брака... По попущению божию они
могут вызывать вихри в воздухе, подымать ветры и заставлять огонь падать с
неба". В Ольмютце было умерщвлено несколько сот ведьм. В Нейссе за
одиннадцать лет - около тысячи. Есть описание двухсот сорока двух казней.
При Вюрцбургском епископе Филиппе-Адольфе Эренберге были организованы
массовые сожжения: насчитывают сорок два костра и двести девять жертв.
Среди них - двадцать пять детей, рожденных от связей ведьм с чертом. В
числе других были казнены самый толстый мужчина, самая толстая женщина и
самая красивая девушка...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг