Андрей Столяров.
Изгнание беса
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Изгнание беса". М., "Прометей", 1989.
OCR spellcheck by HarryFan, 27 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Воздух горел. Как и положено в преисподней. И кипел смоляной пар в
котлах - мотоциклетным урчанием. Желтые волны бороздили пространство.
Накрывали лицо. Внутри их была раскаленная пустота. Жар и сухость.
Лопалась натянутая кожа. - Пить... - попросил он. Где-то здесь была Лаура.
- Воды... - В горле хрипело. Деревянный язык царапал рот. До крови.
Которой не было. Она превратилась в глинистую желчь и огнем растекалась по
телу. Он знал, что так будет долго. Тысячу лет - бесконечность. Пламя и
желчь. И страх. И кошачьи когти, раздирающие внутренности. Темная фигура
отца Герувима, по пояс в густых лепестках огня, торжественно поднимала
руки. Звенела яростная латынь. Соскальзывали рукава сутаны. Жилистые локти
взывали к небу. Око свое обрати на мя, и обрету мир блаженный и вечное
успокоение!.. Небо безмолвствовало. Вместо него был дым от горящей серы.
Ватный и глухой. Радостные свиные морды, оскалившись загнутыми клыками,
выглядывали оттуда. Похожие на полицейские вертолеты - он как-то видел во
время облавы. Точно такие же. Хрюкали волосяные рыла. Морщились пятачки с
дырами ноздрей. Они - ждали. Когда можно будет терзать. Он принадлежал им.
Бог отступился. Они протягивали желтые когти. Сияющий серебряный крест
отца Герувима был последним хрупким заслоном.
- Пить...
Лаура была где-то рядом: он чувствовал едкое облако ненависти. Воды она
не даст. И отец Герувим тоже не даст. И никто не даст воды.
Это наказание за грех. Плач будет слезами и кровью!
Он сжался - голый и худой мальчик на грязном полу. Впалый живот дрожал
под вздутыми ребрами. Жирные, натертые сажей волосы залезали в трепещущий
рот. Он ждал боли, которая раздавит его, передернет корчей, заставит
биться головой о паркет и, сломав горло, выть волчьим голодным, леденящим
кровь воем.
Незнакомый голос громко сказал: - Подонки!.. - И второй, тоже
незнакомый, сказал: - Спокойнее, Карл... - Послышались шаги, множество
торопливых шагов. Двинули тяжелым, посыпалось - звякая. - Во имя отца и
сына! - крепко сказал отец Герувим. Мальчик съежился. Но боли не было.
Совсем не было. И пламя опадало бессильно. - Тебя убить мало, - сказал
первый. - Спокойнее, Карл. - Они все садисты - святые отцы. - Вы мешаете
законоразрешенному обряду, я вызову полицию, - это опять отец Герувим. -
Пожалуйста. Лейтенант, представьтесь, - властно и холодно сказал второй
голос. Щелкнули каблуки. - Лейтенант полиции Якобс! Инспекция по делам
несовершеннолетних. - Второй, холодный, голос произнес с отчетливой
угрозой: - Вам известно, что экзорцизм допускается законом только с
разрешения родственников и в присутствии врача? - Во имя отца и сына и
святого духа... - Лейтенант, приступайте! - Но благословение господне! - В
тюрьму пойдешь с благословением! - Спокойнее, Карл. Доктор, прошу вас...
Чьи-то руки очень осторожно подняли его. - Бедный мальчик... - понесли.
Опустили на диван. Обыкновенные руки, человеческие. У отца Герувима словно
яд сочился из пальцев - на коже оставались красные пятна. Лаура
подкладывала ладонь, как кусок льда, - немел и тупо ныл промерзающий лоб.
- Бедный мальчик, ему, наверное, месяц не давали есть... - Не месяц, а две
недели, - мог бы сказать он. Или три? Он не помнил. Струйкой полилась вода
в запекшееся горло. Сладкая и прохладная. Необыкновенный вкус. Он открыл
глаза. Как много их было! Черные тени в маленькой комнате. В отблесках
призрачного, стеклянного пламени. Высокий с властным голосом, и другой -
нервно сжимающий виски, и доктор со стаканом, и разгневанный отец Герувим,
и Лаура, которая открыла беззвучный, рыбий рот, и еще, и еще кто-то. Он
боялся, когда много людей. Много людей - это всегда плохо. Их было много
на холме. Ночью. Светили автомобильные фары. Голубой туман лежал на
вершине. Его привела мать. Тогда еще была мать. И она сильно сжимала его
руку, чтобы он не убежал. А вокруг - стояли. Лица бледные, как вываренное
мясо. Но не от фар - от страха. Было очень много страха. Он чувствовал, и
его мутило. А некоторые были в балахонах. Еще страшнее - белые балахоны с
прорезями для глаз. Жевали табак. Поднимая край, сплевывали. Потом
приволокли _того_ - связанного, без рубашки. Босые ноги в крови, а мягкая
спина, будто свекла, - так его били. Он на всю жизнь запомнил. Кто-то
сказал хрипло: - Давайте, подсажу мальца, пусть поглядит на одержимого...
Он не хотел. Он вырывался. Но его подсадили. Открытый холм, залитый
голубым, и крест из телеграфных столбов. _Того_ уже привязали за кисти.
Свесилась голова, потянув слабые плечи. Казалось, человек хочет нырнуть и
никак не решается. Он смотрел, забыв дышать. Страх пучился тестом. Рядом
крестились изо всех сил. И мать крестилась: дрожала, вытирала мелкий пот.
Вышел главный, в черном балахоне, с мятущимся факелом. Что-то сказал. Все
запели - нестройно и уныло. Господу нашему слава!.. Мать тоже пела, закрыв
глаза. Завыло, хлестануло искрами - гудящий костер уперся в небо. Стало
ужасно светло. Фары выключили. Машины начали отъезжать. Заячий, тонкий,
как волос, крик, вылетел из огня. Запели громче, чтобы заглушить. Страх
поднялся до глаз и потек в легкие - он тоже закричал - не помня себя, бил
острыми кулаками по небритому, толстому, странно равнодушному лицу.
Дым относило в их сторону...
Его спросили: - Ты можешь сесть?
Он сел. Кружилась пустая голова. И тек по лопаткам озноб, оттого, что
много людей. Хотя озноб был всегда - после геенны.
Ужасно громоздкий человек в дорогом костюме уронил на него взгляд -
кожа и кости, живот, прилипающий к позвоночнику. - Доктор, он может идти?
- Да, выносливый мальчик. - Тогда пусть одевается. - И повернулся к Лауре.
- Я его забираю. Прямо сейчас.
Лаура закрыла большой рот.
- Господин директор...
- Документы на опеку уже оформлены? - приятно улыбаясь, спросил отец
Герувим. Тот, кого называли директором, посмотрел на него, как на пустое
место. - Если документы не оформлены, то я обращаюсь к присутствующему
здесь представителю закона.
Лейтенант полиции с огромным интересом изучал свои розовые,
полированные ногти.
- Закон не нарушен, - сказал он.
- Надеюсь, вы "брат во Христе"? - очень мягко спросил отец Герувим.
- "Брат", - любуясь безупречным мизинцем, ответил лейтенант, - но закон
не нарушен.
Нервный человек, который до этого сжимал виски, подал рубашку. Больше
мешал - рукава не попадали. Он морщился, злился и усиленно моргал
красными, натертыми веками. Вдруг сказал неразборчивым шепотом: - Доктор,
у вас есть что-нибудь... от зубной боли? - У того зрачки прыгнули на отца
Герувима. - Да не вертитесь, доктор, никто не смотрит. - А вы что, из,
этих? - еле слышно сказал доктор. - Так есть или нет? - Я не могу,
обратитесь в клинику, - сказал доктор. - А ну вас к черту с клиникой! - Я
всего лишь полицейский врач. - А ну вас к черту, полицейских врачей, -
сказал нервный. У него крупно дрожали руки.
- Сестра моя, - с упреком сказал Лауре отец Геруним. - Я напоминаю о
вашем христианском долге...
Лаура открывала и закрывала рот, теребила заношенный передник.
- Ради бога! Оставьте своего ребенка при себе, - высокомерно сказал
директор. - Ради бога! Верните задаток.
Отец Герувим тут же впился в Лауру темными глазами...
- Ах, нет, я согласна, - сказала Лаура.
- Деньги, - горько сказал отец Герувим. - Проклятые сребреники.
Улыбка его пропала. Будто не было. Он раскрыл кожаный чемоданчик,
наподобие врачебного, деловито собрал сброшенные на пол никелированные
щипчики, тисочки, иглы. Уже в дверях поднял вялую руку:
- Слава Спасителю!
- Во веки веков! - быстро и испуганно ответил доктор. Только он один.
Лаура кусала губы - желтыми, неровными зубами.
- Я вам еще нужен? - скучая, спросил лейтенант.
- Благодарю, - коротко ответил директор.
Лейтенант с сожалением оторвался от ногтей. Легко вздохнул.
- Я бы советовал вам уезжать скорее. По-моему, он вас узнал.
- Ах! - громко сказала Лаура.
Вышли на лестницу. Мутный свет, изнемогая, сочился сквозь толстую
узость окна. Карл наткнулся на помойное ведро и выругался, когда потекла
жижа. Мальчик искривил губы.
- На лифте не поедем, - сказал директор. - Они обожают взрывать лифты.
- Пристегните его, - посоветовал Карл. - А то убежит. Звереныш
какой-то.
- Не убежит, - директор тронул мальчика за плечо. - Ты будешь жить
недалеко отсюда, за городом. Там хорошее место, у тебя будут друзья. -
Мальчик освободил плечо. - Если не понравится, мы отвезем тебя обратно
домой, - пообещал директор.
Мальчик не ответил. Тер щеку. Лаура чмокнула его на прощание дряблыми,
жалостными губами, и теперь щека немела от холода.
- Как тебя зовут?
- Герд.
Это было первое, что он произнес - скрипучим голосом старика.
- Конечно, звереныш, - сказал Карл. - А может быть, нам и нужны такие -
звереныши. А не падшие ангелы. Чтобы были зубы, и были когти, и чтобы
ненавидели всех... Ты обратил внимание на его голос - гормональное
перерождение? М... м... м... - Он простонал, не сдержавшись. - Послушай,
дай мне таблетку... Голова раскалывается. Что-то я сегодня плохо переношу
слово Господне...
Директор протянул ему хрустящую упаковку.
- Тебе пора научиться - без таблеток. Когда-нибудь тебя схватит
по-настоящему здесь, в городе - кончишь на костре.
- Да не хочу я учиться! - с неожиданной злостью сказал Карл. - Ты не
понимаешь это? Пускай они нас боятся, а не мы их.
- Они и так нас боятся, - сказал директор. - Если бы они не боялись,
было бы гораздо проще.
На лестнице резко пахло кошачьей мочой, жареной рыбой и прокисшим
дешевым супом. Неистребимый запах. Герд ступал, не глядя. Он наизусть знал
все треснутые ступени. Сколько раз, надломив ноги, он кубарем летел вниз,
а в спину его толкал кухонный голос Лауры: - Упырь! Дьявольское отродье! -
Убежать было бы здорово, но куда? Везде то же самое. Страх и подозрения, и
курящиеся приторно-сладким дымом чудовищные клумбы костров. Хорошо бы -
где никого нет. На остров в океане. Такой маленький, затерянный остров. Ни
одного человека, лишь терпеливые рыбы...
Свет на улице был ярок и колюч. Машина с туловищем жабы, выпучив наглые
фары, ждала у тротуара. - Надеюсь, нам не подложили какой-нибудь сюрприз?
- открывая дверцу, осведомился Карл. Директор кивнул ему на полицейского,
который, расставив тумбы ног, следил за ними из-под надвинутой каски. -
А... блюститель, тогда все в порядке... - Машина прыгнула с места. Карл
небрежно крутил руль. - А этот, лейтенант... Он вообще ничего. Порядочный
оказался. Полицейский - и порядочный. Сейчас редко кто осмелится возразить
священнику. Надо бы нам с ним...
- Я хорошо оплачиваю эту порядочность, - сказал директор.
- Платишь? Да? Я и не знал, что у нас есть связи с полицией.
- Какие там связи, - директор поглядывал в боковое зеркальце. - Плакать
хочется, такие у нас связи. То ли мы их покупаем, то ли они нас продают.
Карл сморщил длинный нос.
- Не понимаю позицию президента. Он семейный человек? Он нас
поддерживает? Тогда почему?.. Все жаждут прогресса... Ты объясни ему, что
это самоубийство. У него есть дети?
Директор не отрывался от зеркальца.
- За нами хвост, - сказал он.
- Ну да? Сейчас проверим. - Машина, круто взвизгнув, вошла в поворот на
двух колесах. - Сейчас увидим! - Снова визг бороздящих по асфальту шин. -
Действительно, хвост. И хорошо держатся - как привязанные. Я так
догадываюсь, что "братья во Христе"? Подонки, со своей дерьмовой
благодатью! - Карл быстро поглядывал то вперед, то в зеркальце. - Но за
городом мы от них оторвемся, я ручаюсь, у нас мотор втрое...
Громко щелкнуло, и на ветровом стекле в окружении мелких трещин
возникли две круглые дырочки. Карл пригнулся к баранке.
- А вот это серьезно, - сказал директор. - Это они совсем распустились.
Тормози у ближайшего участка. Потребуем полицейского сопровождения.
Обязаны дать. Ты слышишь меня, Карл?
Карл лежал грудью на руле, и ладони его медленно съезжали с обода.
Машина вильнула. Директор рванул его за плечи, голова бессильно
откинулась, над правой бровью в чистой белизне лба темнело отверстие, и из
него вдруг толчком выбросило коричневую кровь. - Ка-арл... - растерянно
сказал директор. Свободной рукой ухватился за руль. Поздно! Машина
подпрыгнула на кромке, развернулась боком, у самых глаз крутанулись -
газетный киоск, стена из кирпича, витрина с яркой надписью. Герд
зажмурился. Грохнуло, рассыпалось. Его ужасно швырнуло вперед, больно
хрустнули ребра, желтые круги поплыли в воздухе. Он вывалился - на спину.
Директор тащил его. - Вставай! Да вставай же! - Лицо у него было сбрызнуто
кровью. Они побежали. Директор чуть не волок его. Сам прихрамывал. Герд
поминутно оглядывался. Их машина, своротив киоск и окропив мостовую
брызгами лопнувшей витрины, слабо дымилась. Дверцы топорщились - жук на
булавке. Вторая машина - стального цвета - затормозила, едва не
врезавшись. Из нее выскочили четверо, в шелковых черных рубашках навыпуск.
Сияли на груди белые, восьмиконечные кресты. Один тут же растянулся,
споткнувшись, но трое бежали за ними. Передний поднял руку: тук-тук-тук, -
глухо ударили пули. Целились в ноги. Директор свернул в подворотню -
низкую и темную. Герд поскальзывался на отбросах. Проскочили один двор,
другой - там на мокрых веревках хлопало белье. Женщина, растопырив локти,
присела над тазом, как курица над цыплятами. Ввалились в какую-то
парадную, в дурно пахнущий сумрак. - Да шевелись же! - рычал директор.
Лестница была крутая. Герд подумал, что если они доберутся до чердака, то
спасутся. Он во всяком случае. По чердакам они его не догонят. Со двора
доносились крики - их искали. Жахнула дверь внизу, истошный голос завопил:
- Сюда! - Чердак был на замке. Здоровенный замок - пудовый. И железный
брус, опоясывающий дверь. Герд зачем-то потрогал его. Замок даже не
шелохнулся. Его давно не открывали, он весь проржавел.
- Ничего, ничего, обойдемся и так, - невнятно сказал директор. Ногой, с
размаху, выбил раму низкого окна. Она ухнула глубоко во дворе. Достал
блестящие, новенькие наручники.
- Летать умеешь?
Герд затряс головой и попятился.
- Пропадешь, - сказал директор. Ловко поймал его железными пальцами,
защелкнул браслет. Герд зубами впился в волосатое запястье. - Звереныш! -
проскрипел директор. - Они же тебя убьют. Или ты не понимаешь? - Схватил
его в охапку. На лестнице, уже близко, бухал каблучный бег, умноженный
эхом. - Только не бойся, ничего не бойся и держись за меня. - Он перевалил
Герда через подоконник, из которого опасно торчали кривые гвозди. Герд
упал, стальная цепочка тенькнула, чуть не выломав плечо. Директор протянул
вторую руку. - На! - Герд отчаянно вцепился. Они поднимались - медленно,
над ребристой крышей. Далеко, в квадратном дворике, женщина плескала
руками. - Крыша нас заслонит, - сказал директор. - Они сюда не выберутся.
- Он дышал отрывисто, на лбу его вздулись синие вены. И текла по скуле
кровь с зеленоватым оттенком. Он подтянул Герда и ухватил его подмышки,
мертво сомкнув на груди крепкие ладони. Ветер сносил их. Город распахнулся
внизу дремучим, паническим хаосом крыш и улиц.
Жгли послед черной кошки. Кошка только что родила и была тут же, в
корзине, на подстилке из тряпок, протяжно мяукала, открывая медовые глаза
с вертикальными зрачками. Кто-то поставил ей блюдечко молока. Трое мокрых
котят, попискивая, тыкались в розовый живот бульдожьими мордочками. Она
вылизывала им редкую шерсть. Еще трое родились мертвыми и теперь лежали на
подносе, рядом с треногой, под которой задыхался огонь. Герду было их
жалко: половина, а то и больше рождались мертвыми. - Это закономерно, -
говорил учитель Гармаш, - инбридинг, близкородственное скрещивание, они
ведут чистую линию уже несколько поколений: летальные мутации выходят из
рецессива - следует вырождение и смерть. Герд начинал понемногу
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг