Куприян Семенович был помещен в двухместную палату, но находился в
пей один: койка у противоположной стены пустовала. Учитель сложил руки
на груди, да так и пролежал до вечера, уставившись в потолок, стараясь
представить себе, какие это "добрые дела" творит сейчас Зойка и к чему
это все может привести.
На следующий день ему встать не разрешили, и он завтракал лежа в
постели. После завтрака учитель задремал, потому что ночью спал плохо,
несмотря на принятые таблетки. Сквозь дрему он слышал, как в палату
вроде бы внесли еще кого-то, и уложили на соседнюю кровать, и что-то
делали с ним, вполголоса переговариваясь. Но Куприян Семенович глаз не
открыл, продолжая дремать. Лишь часа через два с половиной он
покосился на своего соседа и вдруг увидел, что перед ним зять его
старой приятельницы, да еще и отец самой Зойки Ладо-шиной. Тот лежал,
как и учитель, сложив руки на груди, и смотрел в потолок, временами
помаргивая. Куприян Семенович повернул к нему голову.
- Если не ошибаюсь, Митрофан Петрович? - сказал он тихо.
Ладошин в свою очередь повернул голову.
- Куприян Семенович?
- Вот именно. Тоже сердце?
- Оно.
- Сильная боль?
- Да сейчас прошло. Но подозревают инфаркт.
- Модная болезнь. Да.
Оба отвернулись друг от друга, и вдруг Митрофан Петрович сказал
громко, энергично, хотя ему запретили не только говорить, но даже
шевелиться:
- Вы счастливый человек, Куприян Семенович!
- А именно?
- У вас только сердце, а у меня еще что-то с мозгом.
- То есть?
И, не оборачиваясь, по-прежнему глядя в потолок, Митрофан Петрович
опять заговорил:
- Сижу я вчера вечером, болтаю с дочкой. Вдруг она говорит: "Папа,
подари завтра Дворцу пионеров станок с программным управлением". А
это... а это тысячи и тысячи... Ну, подумал, дочка сама не знает, о
чем говорит, пошутил по этому поводу...
Тут Митрофан Петрович надолго замолчал, а Куприян Семенович
повернулся на правый бок, поджал под себя колени, подложил под голову
ладонь.
- Так-так! Я вас слушаю.
- А ночью, понимаете, начинает меня забирать: вот, мол, должен я
завтра отправить этот проклятый станок Дворцу пионеров, и все тут! Так
до утра и не уснул. Сам не понимаю, что со мной сделалось...
Митрофан Петрович опять помолчал. Ему, как видно, трудно было
говорить. А учитель весь съежился.
- Да-да! Слушаю вас.
- Приезжаю на работу - не отпускает... эта идея. Вызываю
начальника отдела сбыта, понимаю, что даю явно нелепое, явно
преступное распоряжение, но ничего с собой сделать не могу.
И снова наступила пауза, и снова Куприна Семенович сказал на этот
раз чуть слышно:
- Да-да!
- Уж не помню, как я добился, чтобы они при мне отправили этот
проклятый станок. А как только отправили, сразу чувствую: ну,
отпустило.
- Гм! Да! - сказал Купрум Эс.
- Думаю: что же это я натворил?! Вызываю к себе заместителя... и
только успел сказать: "Выручайте станок!" Тут меня прихватило: сердце.
После этого оба собеседника долго молчали, а затем Ладошин опять
заговорил, на этот раз уже тихо:
- Понимаете, Куприян Семенович... сердце - что! Сердце подлечат, и
я опять на работе. Но ведь станок-то! Это значит, что мозг поражен.
Сегодня я нормальный, а завтра снова что-нибудь выкину.
Куприяну Семеновичу стало знобко, и он натянул себе на ухо одеяло.
- Н-да. Гм!.. Митрофан Петрович, относительно этого вы можете не
беспокоиться. Мне... мне подобные заболевания хорошо знакомы, и...
смею вас уверить, что ничего подобного с вами не повторится. Вот так!
Да!
Куприян Семенович не лгал. Он просто знал, что, когда Ладошина
выпустят из клиники, эликсир у Зойки испарится.
- Дай бог! - сказал Митрофан Петрович.
Куприян Семенович снова лег на спину, вытянул ноги, и оба
собеседника надолго умолкли.
Оба сложили руки на груди, оба смотрели в потолок, и каждый думал
о своем.
Глава двадцать третья
И вот наступила суббота - день великого Зонного торжества (по
крайней мере так она предполагала). Она очень рано проснулась, рано
позавтракала и рано вышла из дома, так рано, что никто не ждал ее на
обычном перекрестке. Но по дороге в школу Зою неожиданно встревожила
такая мысль: вдруг эликсир из нее выветрился! Вдруг он выветрился уже
вчера, и она совершенно зря отдавала приказания директору дворца, а
тот слушал и думал, что дочка Митрофана Петровича просто свихнулась. И
Зоя стала соображать, кому бы отдать какое-нибудь безобидное
приказание, чтобы проверить, не исчезла ли ее способность повелевать.
Двери школы были еще заперты, а во дворе околачивалось всего три
или четыре десятка ребят. Из пятого "Б" тут был один только Павлов. Он
подошел к Зое.
- Привет, Ладошина! А чего же это ты сегодня без "активистов"
своих? Все разбежались?
И тут Зоя подумала, что перед ней стоит самый злейший ее враг.
Ведь это Павлов поносил ее всячески после скандала с Нюськой, он
предлагал не переизбирать Зою председателем; ведь это он донимал ее
оскорбительными шуточками, когда читал Родину статью, и это он,
Павлов, вслух усомнился в том, что не Зоя уговорила Трубкина поместить
статью, а тот сам себя убедил! Вот за все это она и проверит сейчас на
силаче, остался ли в ней еще эликсир. И как тогда, во время
эксперимента с Купрумом Эсом, она не стала долго раздумывать. Она
сказала негромко, но властно:
- А ну-ка, Павлов, становись на четвереньки!
- Ты что, чокнулась? - спросил Павлов и опустился на карачки.
- Вот теперь поползай вокруг меня. Пять кругов сделай. И тогда
можешь встать.
- Дура ненормальная! - сказал Павлов и пополз вокруг Зои.
Такое поведение силача обратило на себя внимание ребят, и те
подошли узнать, что это за новая игра.
- Павлов! Ты чего? - спросил кто-то.
- Сейчас, - прохрипел силач, красный как рак. Делая третий круг,
он краем глаза заметил, что недалеко от ворот остановились Рудаков и
Маршев и смотрят на него: Рудаков - с любопытством, но спокойно, а
Маршев - разинув рот и вытаращив глаза.
К концу пятого круга Леша почувствовал, что может подняться. Он
так и сделал.
- Поваляли дурака, и хватит! - сказал он, отряхивая ладони, и
поспешил отойти.
- Видел? Видел? - тихо спросил Родя своего друга.
Тот пожал плечами.
- Ну, а чего тут особенного? Чего особенного?
- А ну-ка пойдем спросим его! - Родя схватил Вето за рукав и
подтащил его к силачу. Тот до сих пор был красен и вообще выглядел
ошалело. Маршев обратился к нему: - Павлов, скажи откровенно: это
Зойка заставила тебя ползать, да?
Павлов покраснел еще гуще и накинулся на Родю:
- Да ты... ну, ты что, сдурел, да? По-твоему, и пошутить нельзя,
да?! Юмора не понимаешь, да? Вот идиотик-то! - Силач повернулся и
быстро зашагал прочь.
А Зоя была довольна тем, что расплатилась с ненавистным Павловым,
но главное, она теперь была уверена, что ее вчерашнее приказание
подействовало, что директор дворца вчера, конечно, ходил в школу и что
сегодня всех желающих записаться в "Разведчик" запишут туда. Зоя
хотела подождать, когда об этом объявит ребятам сама Надежда Сергеевна
или еще кто-нибудь из педагогов, но потом не утерпела...
Учительница русского языка впустила ребят в кабинет, сказала, что
должна ненадолго уйти, и попросила сидеть тихо. Когда она удалилась,
Зоя встала за своим столиком и обратилась к Роде:
- Маршев! Ну давай расскажи от нечего делать про нашу делегацию.
Как мы третьего дня ходили. А то мы все молчим да молчим, а людям
ведь, наверно, интересно.
- Про какую делегацию? Куда ходили? - послышались голоса.
Родя тоже встал. Он немножко растерялся. Члены делегации не
сговаривались между собой, но вчера каждый из них предпочел молчать о
неудавшемся походе, и вот сегодня этой Ладошиной почему-то вздумалось
заговорить о нем.
- А чего рассказывать? - неохотно ответил Родя. - Ну, директор
дворца нам ответил, что ничего не получится, и все...
До сих пор Павлов пребывал в мрачном раздумье: он никак не мог
понять, зачем он послушался Зойку и пополз вокруг нее как дурак.
Теперь, услышав про делегацию, он поднял голову.
- Ну, ты выйди к доске и расскажи толком, что вы сами говорили,
что директор вам отвечал...
Силача поддержали:
- Правда, Маршев, расскажи!
- Давай рассказывай, Родька!
Родя подошел к учительскому столу и постарался как можно точнее
передать разговор с Яковом Дмитриевичем. Когда он сел, Зоя сорвалась
со своего места и стала рядом с учительским столом.
- А теперь дайте я скажу! - проговорила она, поблескивая глазами.
- Маршев все очень правильно изложил, только надо было не уходить,
поджавши хвост, а спорить с директором. Вот!
- Ну, взяла бы и поспорила! - буркнул Павлов.
Кто-то фыркнул, а Зоя только этого и ждала. Она скрестила на груди
руки, устремила взгляд на Павлова и произнесла громко, тщательно
выговаривая каждое слово:
- А я, Павлов, между прочим, так и сделала. - Зоя умолкла, ожидая,
что ее засыплют вопросами, но никто ни о чем не спрашивал - класс
оцепенел. И тогда она продолжала: - Да-да, Павлов, не пяль на меня
глаза! Эта дура Ладошина вчера пошла к Якову Дмитриевичу и доказала
ему, что можно и средства найти, и руководителей, и помещения, если,
конечно, не сидеть сложа руки и понять, что пионерский возраст - это
тоже люди. Вот так-то, Павлов миленький!
- А он что? - спросил Валерка.
Но тут вошла учительница.
- А он что? Скоро узнаете, - сказала Зоя и вернулась на свое место.
В классе царила такая тишина, что учительница сказала:
- Ну и молодец у меня пятый "Б"! Вот это я понимаю - дисциплина!
Но уже через минуту она была другого мнения об этой дисциплине. По
всему классу слышался тихий, но непрерывный гул: за каждым столом -
где шепотом, а где вполголоса - обсуждали выступление Ладошиной.
А вскоре после того, как зазвенел звонок, дверь открылась и в
класс вошла улыбающаяся Надежда Сергеевна.
- Нина Евгеньевна, вы закончили? - спросила она.
- Да, - ответила учительница.
- В таком случае я задержу ребят минуты на две для объявления. -
Она подошла к столу, и необыкновенный голос ее зазвучал как-то
особенно чисто и звонко. Она объявила, что сегодня в
научно-конструкторском обществе "Разведчик" будет проведен День
открытых дверей для ребят пионерского возраста и что всех желающих
записаться в общество туда запишут.
Класс молчал, а Соня Барбарисова подняла руку.
- Надежда Сергеевна!.. Значит... всех-всех записывают?
- Да. По крайней мере так нам вчера сказал директор Дворца
пионеров, Яков Дмитриевич.
Теперь поднял руку Павлов.
- А если кто не занимался всякими там исследованиями?
- Не знаю, дружочек. Мне, повторяю, сказали, что будут записывать
всех. Да! И должна прибавить, что этим мы обязаны не только статье
Роди Маршева, но и отваге, если можно так выразиться, Зои Ладошиной. -
Теперь Надежда Сергеевна смотрела на Зою, смотрела не улыбаясь, как-то
слишком уж пристально, и голос ее звучал поглуше. - Это она, она одна
отправилась вчера к Якову Дмитриевичу и убедила его пойти навстречу
пионерам.
Весь класс, конечно, тоже уставился на Зою. Кое-кто даже
приподнялся. Зоя сидела выпрямившись, опустив ресницы.
Затем Надежда Сергеевна отпустила класс на перемену, попросив
остаться членов "инициативной группы". Им она сказала, чтобы они
разыскали Гену Данилова, который еще ничего не знал, и уговорились с
ним, как оповестить всю школу о предстоящем мероприятии. После этого
она ушла. Снова она чувствовала легкое беспокойство. Такие приливы
беспокойства то приходили к ней, то покидали ее уже несколько раз со
вчерашнего дня.
Вчера, по окончании уроков в школе, она сидела в кабинете у
Клавдии Мироновны, когда секретарша сказала о приходе Якова
Дмитриевича. Он вошел бодрый, улыбающийся и сразу заговорил каким-то
очень уж приподнятым, этаким развеселым тоном:
- Здравствуйте, уважаемая Клавдия Мироновна! Приветствую вас,
дорогая Надежда Сергеевна! Разрешите? - Он сел в кресло и закинул ногу
на ногу. - Так я, значит, вот по какому делу. Мы вчера посовещались с
руководителем "Разведчика" и пришли, стало быть, к такому решению...
К какому решению они пришли, вы уже знаете. Минут пять Яков
Дмитриевич с подчеркнутым увлечением говорил о том, что тягу к поискам
и творчеству надо развивать в детях с самого младшего возраста, что
одной лишь косностью взрослых можно объяснить такое положение, когда в
научно-конструкторское общество привлекаются только старшеклассники.
Надежда Сергеевна смотрела на директора дворца; ей казалось, что
веселость его не очень естественна и что глаза его, за
четырехугольными стеклами очков, временами как-то странно бегают.
Вдруг Яков Дмитриевич, без всякого перехода, проговорил:
- Да! Между прочим! А ведь эта... как ее? Зоя Ладошина... Насчет
которой Куприян Семенович околесицу нес... Она ведь оказалась очень
занятной девчушкой, очень занятной девчушкой! Понимаете, приходит
вчера ко мне и начинает меня уговаривать, что надо допустить
пионерский возраст... И... и так убедительно, знаете ли, так
логично... У меня в голове, конечно, уже созрела эта идея насчет
сегодняшнего, но все-таки ее визит послужил, так сказать, толчком. Вы
это ей так и передайте!
Вот тут у Надежды Сергеевны впервые слегка сжалось сердце и у нее
мелькнула очень смутная догадка: а не прав ли был Купрум Эс? Но
замдиректора тут же отмахнулась от этой "глупости".
- Ну что ж, очень приятно! - сказала Клавдия Мироновна. - Только я
не понимаю, зачем такой спех? Лучше бы недельку подождать, как-то
подготовить детей, отобрать наиболее достойных...
Тут Яков Дмитриевич вскочил:
- Нет-нет! Ни в коем случае! Только сегодня! Как же так? Все уже
решено, все подготовлено... Нет уж, только сегодня! Ковать железо,
пока горячо! - Он поклонился обеим женщинам. - Ну, вы извините, я
спешу. Значит, сегодня в шестнадцать тридцать. - Попрощавшись,
директор дворца вышел.
- Энергичный человек, - заметила Клавдия Мироновна. - Быстрый!
В этот момент Яков Дмитриевич вернулся.
- Клавдия Мироновна, совсем забыл... Наши химики интересуются, что
это за средство для ушей... которое вам дал Куприян Семенович?
- "Слип камли"?
- Вот-вот! "Слип камли". Вы не могли бы дать нам пару кусочков?
Наши химики хотели бы произвести анализ, разгадать, так сказать,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг