Надежда Сергеевна Муравьева, - вдруг громко и быстро проговорил Гена,
сам не замечая, что сильно привирает. Затем он представил членов
делегации: Родю и Веню он назвал талантливыми юными конструкторами, о
Ляле сказал, что результаты ее изучения пустельги передавались по
областному радио, а Зою отрекомендовал как представительницу актива
пионерской дружины.
- Ну так в чем же все-таки дело? - негромко спросил директор.
- Понимаете, Яков Дмитриевич... - продолжал Данилов, все больше
увлекаясь, - многие педагоги нашей школы считают, например, так: что
талант исследователя, изобретателя надо открывать и развивать с самого
юного возраста. Это, понимаете, как талант танцора или, положим, как
талант музыканта... Понимаете?
- Хорошо! Ну, а конкретно: что ты от меня все-таки хочешь?
- Яков Дмитриевич! Вы сегодня читали статью в нашей стенгазете...
Вот автор как раз перед вами! - Гена указал ладонью на Родю.
- Ну, читал, - слегка набычившись, ответил директор.
- И вы, как я слышал, одобрили ее.
- Ну... в принципе... - Директор еще больше набычился, а Гена, не
замечая этого, бодро продолжал:
- Вот мы, значит, и пришли к вам, Яков Дмитриевич, чтобы
поговорить о том, как осуществить на практике эту идею, которую вы
одобрили.
- Какую идею? - уже совсем мрачно прогудел директор.
- Ну, вот идею о том, чтобы открыть доступ в "Разведчик" ребятам
пионерского возраста.
И тут Яков Дмитриевич поднялся и наклонился над столом, опираясь
па него широко расставленными руками.
- Ты говоришь, вас Надежда Сергеевна прислала? - спросил он, глядя
в упор на Гену.
- Д-да, - с запинкой ответил тот.
Гена сразу скис: он вдруг понял, что нечаянно слишком много
наврал. А Яков Дмитриевич между тем раскраснелся и загремел:
- Так вот ты пойди к Надежде Сергеевне и скажи ей, что она не
маленькая, что она должна понимать самые элементарные вещи, а именно:
для того чтобы открыть доступ в "Разведчик" ученикам пятых и шестых
классов, нужны дополнительные помещения, нужно дополнительное
оборудование, нужны дополнительные руководители, а для всего этого
необходимы дополнительные и весьма большие средства, а Яков Дмитриевич
не маг и волшебник и вытащить эти средства из рукава он не может. -
Директор вдруг выпрямился, помолчал немного и сказал уже спокойно: -
Фу! Довели меня до крика. Так все понятно? Ну, значит, окончен
разговор!
У Гены горели уши, но он постарался держаться с достоинством.
- Извините, Яков Дмитриевич, - сказал он вежливо, но сухо. - Всего
хорошего!
Делегаты двинулись к двери, но директор их остановил.
- Погодите-ка! - Он посмотрел на Зою: - Ты ведь дочка товарища
Ладошина? Митрофана Петровича? - Зоя кивнула, и Яков Дмитриевич опять
начал краснеть. - Так вот, передай своему папе, что над Дворцом
пионеров надо шефствовать не на словах, а на деле. Нам бедная
авторемонтная мастерская подарила хоть плохонький, но станок; нам даже
комбинат бытового обслуживания кое-что выделил для
слесарно-механической мастерской... А твой папа - директор
станкостроительного завода - только обещаниями кормит. Вот ты напомни
ему!
Зоя покосилась на Родю, на Гену, потом сказала нарочно неторопливо
и очень отчетливо:
- Хорошо. Я поговорю с папой, чтобы он прислал станок.
Однако никто не заметил ее значительного топа, все как-то
пропустили это со заявление мимо ушей.
- Вот так-то! Всего хорошего! - сказал директор.
Когда делегаты вышли из дворца, Гена остановился, сунул руки в
карманы брюк.
- Вы думаете, это правда, все, что он говорил? Будто того не
хватает, другого не хватает... Ерунда все это! Отговорочки одни. Ему
так спокойней - в кабинете посиживать, чем инициативу проявлять.
Все это Гена сказал, сам себе не веря, просто для того, чтобы
как-то поднять себя в глазах делегатов, но Родя с Веней поверили ему.
Поверила ему и Зоя. Последнее обстоятельство и привело к тем событиям,
которыми закончится эта правдивая, но маловероятная повесть.
Но перед тем произошло много других событий, и вот одно из них.
В тот же день, под вечер, Родя был послан в местный универсам за
кое-какими продуктами. Послали туда же и Зою. В магазине им
встретиться не довелось: Родя ушел оттуда несколько раньше Ладошиной.
На углу тихой улицы, по которой он шел, стояли и разговаривали Боря
Трубкин, брат редактора школьной стенгазеты, и его друг Сема
Калашников.
- Привет! - сказал Родя Трубкину, которого немножко знал.
- Привет! - машинально отозвался Боря, а потом, глядя на
удаляющегося Маршева, процедил сквозь зубы: - Черт! Совсем забыл!
- Что забыл? - спросил Калашников.
- Я обещал брату, что этому типу уши надеру.
- Ну так чего? Пошли и надерем!
Приятели нагнали Маршева и несколько шагов прошли рядом, по обе
стороны от него. Затем Трубкин сказал:
- Ну-ка стой, писатель!.. Сема, берем!.. - И он взял Родю за левое
ухо, а Калашников - за правое. - Давай так сначала: ко мне - к тебе,
ко мне - к тебе, ко мне - к тебе!
И они стали поочередно таскать к себе Родину голову за уши так,
словно пилили двуручной пилой.
- Пустите, что вы делаете! Ну, больно же!.. Пустите! - закричал
Родя, но ничего не помогло. В правой руке у него болталась прозрачная
пластиковая сумка с двумя бутылками подсолнечного масла и пакетом
сахарного песка, и он мог только вцепиться левой рукой в правую
Борькину руку, отчего ему не стало лучше.
- А теперь так давай, - сказал Трубкин. - Вперед - назад, вперед -
назад, вперед - назад!
И голова Роди стала мотаться в другой плоскости.
Тут к этой троице сзади подошла Зоя с двумя сумками в руках и
остановилась метрах в пяти. Что-то знакомое показалось ей в фигуре
мальчишки, которого драли за уши, но голос ей не был знаком, потому
что Родя уже почти плакал:
- Борька! Ну что ты делаешь!.. Ну пусти!.. Ну... ну, я прохожих
позову!..
- Теперь покрутим его! - скомандовал Трубкин и запел: - Как на
Роди именины испекли мы каравай, вот такой вышины, вот такой нижины...
Увидев, что перед ней человек, к которому она так неравнодушна,
увидев, что этого человека так унижают и мучают, Зоя вскипела яростью.
В три прыжка очутилась она возле мальчишек.
- Что вы делаете! Хулиганье проклятое! А ну отпустите его!
- Тихо, тихо, малышка! - сказал Боря, и оба продолжали держать
Родю за уши.
Только тут вспомнила Зоя про эликсир и вспомнила, что она должна
приказывать каждому в отдельности. Она взглянула на Трубкина, потом на
Калашникова.
- А ну отпусти его! И ты отпусти!
И красные Родины уши оказались на свободе.
- Ну что ты орешь, чего орешь! - проговорил Семка.
- Пошел к черту отсюда! - выкрикнула Зоя, и тут Калашников сошел с
тротуара на мостовую и заходил по ней как-то неуверенно, сворачивая то
в одну сторону, то в другую, то в третью. Зоя удивленно посмотрела на
него, потом смекнула: хулиган просто не знает, куда ему идти, потому
что чертей на свете нет. И она исправила свое приказание. - Домой иди!
Убирайся домой, слышишь! - крикнула она и вытаращила глаза на
Трубкина: - И ты - марш домой! Живо! И не вылезать у меня до завтра!
И тут наступил полный порядок: Семка вернулся на тротуар и
уверенно зашагал по нему в одну сторону, а Борис пошел в другую.
Пройдя несколько шагов, Трубкин, не останавливаясь, обернулся:
- Сем! Пошли ко мне! В шахматы сыграем!
- Не, Борь, - продолжая шагать, отозвался Семка. - Лучше ты ко
мне, ты нашего телека нового еще не видел. Цветной!
- Сема! Ну, иди! - уже издали прокричал Трубкин. - У нас дома
никого нет, посидим поиграем!..
- Борь! Ну, ты человек или нет? Ну, хоть на пять минут загляни!
Так они звали друг друга в гости, пока Трубкин не скрылся за
поворотом, а голос Калашникова не замер вдали.
У Роди болели уши, побаливала даже голова, но он не обращал на это
внимания. Он смотрел то на спину Трубкина, то на спину Калашникова, а
когда их перекличка кончилась, он ошалелыми глазами уставился на Зою:
- Ты что, их знаешь?
Зоя чуть пожала плечами.
- Ну... как и ты.
Родя взял у нее одну из сумок:
- Давай помогу нести. Ты где живешь?
- А я уже почти пришла. Вон мой дом!
До самого Зонного дома Родя молчал, а Зоя краешком глаза следила,
как он то и дело поглядывает на нее, и ей очень хотелось поведать ему,
именно ему, Родиону Маршеву, о том, какая удивительная сила
заключается в ней, какая власть над людьми ей дана. Но Зоя понимала,
что этого делать нельзя.
Они свернули во двор и пошли вдоль длинного двенадцатиэтажного
корпуса к предпоследнему подъезду.
- Ну почему они так быстро послушались тебя? - сказал наконец
Родя. - Ничего не понимаю!
- Ты многого не понимаешь, Маршев, - загадочно и грустно сказала
Зоя, - ты еще очень-очень многого не понимаешь. - Тут ей захотелось
показаться Роде еще более значительной, и она проговорила уже другим
тоном, деловым: - Не знаю... Может, мне сказать папе, чтобы он прислал
завтра во дворец какой-нибудь станок получше? Может, мы тогда этого
Якова Дмитриевича уломаем?
- Думаешь, папа так сразу тебя и послушается?
Зоя пожала плечами.
- Вообще... он считается с моим мнением. Ну, спасибо! Пока!
И, забрав у Роди сумку, она ушла.
После этого Родя несколько минут шел очень медленно. Что же это
получается? Вчера Ладошина сказала, что попробует уговорить Леву
Губкина поместить статью, и вот статья сегодня в газете. Вчера Зоя
сказала ему и Вене, чтобы они не устраивали никаких засад во дворце, и
теперь им обоим не хочется устраивать засаду... И, наконец, только
сейчас... Зойка крикнула двум мальчишкам, с которыми едва знакома,
чтобы они отпустили Родины уши, и они тут же отпустили; она приказала
мальчишкам идти домой, и они тут же пошли, и ясно было, что каждый
идет не куда-нибудь, а именно к себе домой. Так что же все-таки
получается? А вдруг у этой самой Зойки есть способности
гипнотизировать людей?! Способность, о которой она сама не
подозревает!
Тут Родя остановился и замотал головой. Нет! Такого но бывает,
такого не может быть! Ну, а фактики-то налицо! Родя снова двинулся
вперед и снова стал перебирать эти "фактики": Лева Трубкин и статья,
разговор о засаде, ну, а главное - поведение Борьки и Семки... И снова
тот же вывод: Зойка обладает даром внушения! И снова Родя остановился,
и снова замотал головой. Нет! Но может такого быть!
Вечером, когда пришел Веня, Родю так и подмывало рассказать ему о
своих предположениях, но он не рискнул это сделать. Родя знал, что
уравновешенный, практичный Венька просто обзовет его фантазером, тем
дело и кончится.
А позднее, когда Родя уже лежал в постели, ему вспомнилась такая
подробность: подойдя к нему, Борька Трубкин почему-то назвал его
"писателем". Выходит, что ему драли уши за его статью! Но почему же
Борька так невзлюбил его за эту статью, которая его, Борьки, совсем не
касается? Нет, тут что-то не так! Ну, а если предположить, что Борька
действовал по наущению своего старшего братца? Тогда все сходится! Но
тогда получается, что Левка Трубкин против воли поместил статью и
теперь злится за это на Родю. А почему он поместил против воли? На это
ответ был один: так ему приказала Зойка!
Додумавшись до этого, Родя покрылся испариной и помахал над собой
одеялом, чтобы немного остыть. После этого он повернулся со спины на
бок и постарался заснуть, и тут ему вспомнилось название телепередачи,
которую вел профессор Капица: "Очевидное - невероятное". Десятки раз
Родя смотрел эту передачу, но никогда не задумывался, почему она так
называется. И вот теперь задумался. Он пришел к выводу, что такое
название очень подходит ко всей этой истории с Зойкой: "очевидное" -
это факты, которые он наблюдает своими глазами, но факты эти
невероятные, такие, в которые трудно поверить.
Родя закрыл глаза, а в мозгу его всплывали то Семка с Борькой, то
Зоя, то Веня, то Трубкин... И в том же мозгу, словно невидимый
маятник, все время качались слова: "Очевидное - невероятное, очевидное
- невероятное, очевидное - невероятное..."
Так Родя и уснул.
Глава двадцать первая
Зое пора было укладываться спать, но мама ее ушла ненадолго к
соседям, бабушка лежала больная, а Зоин папа, Митрофан Петрович, любил
в свободную минуту поболтать с дочкой.
Они сидели в кухне. Митрофан Петрович курил, расспрашивал Зою о
школьных делах, а Зоя отвечала вяло и как-то очень уж внимательно
смотрела на отца.
Митрофан Петрович был высок и широкоплеч, у него было мужественное
лицо с высоким лбом, и этот лоб делала еще выше начинающаяся лысина. И
Зоя думала о том, что вот сейчас этот крупный мужественный человек,
которому на заводе подчиняется так много людей, вынужден будет
подчиниться ее, Зонному, приказанию. И от этой мысли Зое стало как-то
неловко, ей стало немножко жалко отца, и она все медлила заводить
разговор о станке.
Митрофан Петрович погасил окурок в пепельнице и вдруг поднялся.
- Слушай, дочура, давай устроим маме сюрприз: она придет, а вся
посуда перемыта. А то ведь, понимаешь, бабушка больна, и маме
приходится везде поспевать: и за бабушкой ухаживать, и обед
готовить...
Он надел поверх тренировочного костюма мамин пестренький фартук, а
Зоя взяла кухонное полотенце. Она долго придумывала, с чего бы начать
разговор, и наконец спросила:
- Папа, ведь твой завод, кажется, шефствует над Дворцом пионеров?
- Ну, мы взяли в свое время шефство. А что?
- Пап!.. А в чем заключается ваше шефство?
- Да ведь как тебе сказать... Я ведь лично не занимаюсь. Этим
местком, должно быть, занимается... а скорей всего, комсомольская
организация...
Зоя помолчала.
- Папа, а вот говорят, что твой завод шефствует только на словах,
а не на деле.
Тут впервые Митрофан Петрович приостановил работу и посмотрел на
Зою, держа в левой руке тарелку, а в правой - щетку.
- А кто же это говорит? Ну, давай конкретно!
- Между прочим, сам директор дворца Яков Дмитриевич. И между
прочим, он сказал, что даже самая бедная мастерская подарила Дворцу
пионеров станок, а такой большой завод, как у тебя, только обещаниями
кормит.
Митрофан Петрович снова принялся за работу.
- Да-а... Тут, возможно, он и прав. Ты мне как-нибудь об этом
напомни. А, доченька?
Зою такой ответ, конечно, не удовлетворил: ведь она сказала
Маршеву, что попросит отца завтра же прислать станок.
Она попыталась сначала уговорить отца:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг