земле, по воде, обняла каждое дерево, каждый куст, каждую в поле былинку.
Успокоенное настроение овладело Елисаветою. Ей стало так странно, что
спорили и стояли друг против друга, как враги. Отчего не любить? не
отдаваться? не покоряться чужим желаниям? его желаниям? моим желаниям? Зачем
шум споров и яркие слова о борьбе, об интересах? Яркие слова, но такие
далекие.
Все в доме, казалось, были утомлены, - зноем? спором? тайною грустью,
клонящею ко сну? к успокоению? Сестры ушли спать несколько раньше обычного.
Усталость клонила их, и томная печаль. Спальни сестер были рядом. Между их
спальнями была всегда открытая широкая дверь. Они слышали одна другую, - и
ровное дыхание спящей сестры делало живым страшный мир ночи и сна.
Елисавета и Елена не долго разговаривали. Разошлись скоро. Елисавета
разделась, подошла к зеркалу, зажгла свечу, и залюбовалась собою в холодном,
мертвом, равнодушном стекле. Были жемчужны лунные отсветы на линиях ее
стройного тела. Трепетны были белые, девственные груди, увенчанные двумя
рубинами. Такое плотское, страстное тело пламенело и трепетало, странно
белое в успокоенных светах неживой луны. Слегка изогнутые линии живота в ног
были отчетливы и тонки. Кожа, натянутая на коленях, намекала на таящуюся под
нею упругую энергию. И так упруги и энергичны были изгибы голеней и стоп.
Eлисавета пламенела всем телом, словно огонь пронзил всю сладкую, всю
чувствующую плоть, и хотела, хотела приникнуть, прильнуть, обнять. Если бы
он пришел! Только днем говорит он ей мертво звенящие слова любви,
разжигаемый поцелуями кромешного Змея. О, если бы он пришел ночью к тайно
пламенеющему, великому Огню расцветающей Плоти!
Любит ли он? Любовью ли он любит, последнею и единою, побеждающего
вечным дыханием небесной Афродиты? Где любовь, там и великое должно быть
дерзновение. Разве любовь - сладкая, кроткая и послушная? Разве она не
пламенная? Роковая, она берет, когда захочет, и не ждет.
Мечты кипели, - такие нетерпеливые, жадные мечты. Если бы он пришел, -
он был бы юный бог. Но он только человек, поникший перед своим кумиром, -
маленький раб мелкого демона. Он не пришел, не посмел, не догадался, -
темною обвеял досадою сладкое кипение Елисаветиной страсти.
Глядя на свое дивное в зеркале изображение, насмешливо думала
Eлисавета:
- Может быть, он молится. Слабые и надменные, - как они молятся? Им
надо поучать и восторгаться, - переделать религию, и быть первыми в новой
секте.
Елисавете не хотелось спать, Желание томило ее, - она не знала, чего
хотела, - идти? ждать? Она вышла на балкон. Ночная приникла свежесть к ее
нагому телу. Она долго стояла, - и такие теплые были и влажные доски балкона
под голыми стопами. Она смотрела в отуманенную полуясность дремлющего под
луною сада. Вспоминались ей подробности сегодняшней прогулки, - и все, что
видели в доме Триродова, так ярко вспоминалось, почти с живостью
галлюцинаций. Потом дремота подкралась, охватила. И не помнила
Елисавета, как очутилась в постели. Словно принес незримый, и уложил, и
убаюкал. Она заснула.
Тревожен и томен был сон, - кошмарные обстали видения. Все телеснее,
все яснее становились они.
Возникла пыльная комната. Такой душный в ней воздух, так на грудь
мучительно давит. По стенам шкапы с книгами. На столах - книжки, все
новенькие, тоненькие, в ярких обложках. Заглавия почему-то страшные и
тяжелые. Пришел студент, длинный, тощий, длинноволосый, все волосы совсем
прямые, лицо угрюмое, серое, на глазах очки. Он шепнул:
- Спрячьте.
И положил на стол связку книжек и брошюр. Кто-то сзади Елисаветы
протянул руку, взял книжки, и сунул их под стол. Потом пришла курсистка,
странно похожая на студента, но совсем иная, коротенькая, толстая,
краснощекая, стриженая, веселая, в пенсне. Она принесла связку книг, и
говорит тихо:
- Спрячьте.
Елисавета прячет книги в шкап, - и боится чего-то.
Приходили студенты, рабочие, барышни, гимназисты, юнкера, чиновники,
приказчики, - и каждый положит на стол пачку книг, шепнет:
- Спрячьте!
И скрывается. И прячет Елисавета, - в ящик стола, в шкапы, под столы,
под диваны, за двери, в печку. А книги на столе все растут, - и все
неотвязные шопоты:
- Спрячьте.
И некуда прятать, - а все несут, несут, несут. Книги везде, книги
давят...
С чувством тоскливой тяжести в груди Елисавета проснулась. Чье-то лицо
наклонилось над нею. Покрывало соскользнуло с се прекрасного тела. Елена
шептала что-то. Сонным голосом Елисавета спросила:
- Я тебя разбудила?
- Ты так вскрикнула, - сказала Елена.
- Такая глупость приснилась, - шепнула Елисавета.
Она опять заснула, - и опять тот же склад. Так много книг, - даже
подоконники завалены, и свет едва проникает, тусклый и пыльный. Томит
зловещая тишина. За прилавком, рядом с нею, студент и два подростка стоят
странно прямо: они бледны, и чего-то ждут. Вдруг дверь отворилась бесшумно.
Входят, стуча сапогами, рослые люди, - полицейский, другой, сыщик в золотых
очках, дворник, другой, мужик, городовой, мужик, дворник, - идут, идут,
заполнили всю комнату, и все входят, громадные, угрюмые, молчаливые.
Елисавете душно, - и она просыпается.
Опять засыпала Елисавета, и опять томилась кошмарными видениями,
давящими, грудь, и просыпалась снова.
Снится ей, что обыскивают.
- Нелегашка! - говорит сыщик, злобно смотрит на Елисавету, и кладет на
стол книжку.
И растет на столе груда нелегальных книг. Их мнут и треплют.
Полицейский садится писать протокол. Перо ползет, - но бумага мала.
- Бумаги! - кричит пристав.
Исписывается лист за листом. Пристав издевается, грозит револьвером.
- Проснулась, - и опять сон.
Пришел учитель-пискун, маленький, хрупкий. За ним другой, третий, без
конца, - вереницы мирных людей с мятежными воплями.
Проснулась. И опять сон.
Площадь залита ярким солнцем. Мужик стоит и горланит:
- Постоим за прижим и за Русь святую.
На его крик подходит другой мужик, третий, четвертый. Медленно и
неуклонно копится ревущая толпа. Из толпы выделяется мужик со значком, в
белом переднике, подходит близко, и, перекашивая рот, кричит неистово:
- За Рассею, как Егорий повелевает! Истреблю!
Он наваливается на Елисавету, и душит ее.
Проснулась.
Опять снится что-то страшное, темное. Ничего еще не видно, и не понять,
и только страх разливается в черной мгле. В черной мгле темные сгущаются
фигуры, тьма слегка проясняется, и зловеще-серым становится воздух. Снится
двор, узкий, обставленный высокими стенами с окнами за частыми решетками.
Сердце внятно шепчет:
- Тюрьма. Тюремный двор.
Из узкой двери на мглистый двор холодным, ранним утром выводят
арестантов. Идут гуськом - солдат, арестант, солдат, арестант, солдат - без
конца, гулко идут поперек двора. В стене калитка скрипит, отворяется. Все
выходят. И уже Елисавета за стеною видит плоское, безграничное, тало-снежное
поле, и ряд виселиц на поле, - бесконечный ряд уходящих вдаль виселиц. Идут,
все ближе, - будут вешать.
Как случилось, не помнила, но идет в ряду и она. Перед нею - солдат, а
еще впереди солдата - мальчик. Мальчик к ней спиной, но она узнала - Миша.
Ужасом скован язык, - кричать бы, - не крикнешь. Ужасом скованы ноги, -
бежать бы, - не двинуться. Ужасом скованы руки, - отнять бы, - висят
бессильно.
Вешают впереди, и мимо повешенных идут арестанты к следующим виселицам.
Вешают Мишу. Он срывается. Вешают опять, - срывается. Вешают без конца, - и
он каждый раз срывается.
Видно чье-то свирепое лицо, и седая щетина подстриженных усов. Слышен
злобный крик:
- Добить!
Выстрел, - незвучный, тупой удар, - мальчик падает и мечется по земле.
Опять выстрел, - мальчик мечется. Выстрелы все чаще, - а он все жив.
Елисавета проснулась, - совсем проснулась. Больно и радостно бьется
сердце, - да это же только сон! Только сон! И в сердце ее сияет ликующая
радость...
По золотым стрелам еще тихого и кроткого Дракона, падавшим так мягко и
наклонно, было видно, что еще очень рано. Где-то далеко слышался зов рога и
мычание коров. Стены спальни слабо, розовели. Окна светились по-утреннему,
первоначальным, прельщающим светом, - день в окнах говорил, что он сложится
по-новому, по-хорошему. И была влажность, веющая в открытое окно, в раннее
чирикание птиц, - и вечная радость утренней природы. Было слышно, что и
Елена проснулась.
Так, - возник новый день, буйный и радостный. А ночные видения?
О, мы, умирающие, тонущие в предутреннем тумане! Хриплым топотом
говорящие наше последнее, наше страшное:
-- Прощай!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Обе сестры плохо выспались. Елисавета была истомлена кошмарами, а Елена
часто просыпалась и приходила к ней. Обе чувствовали сладкое и яркое
головокружение разрезанного драконовыми серпами сна. В голове бежали яркие
воспоминания нестройною и пестрою вереницею. Вспоминались подробности
вчерашнего посещения. Еще томное одолевало обеих смущение, - точно стыд. Но
сегодня сестры понемногу одолели его. Оставаясь наедине, они разговаривали о
том, что видели в дому у Триродова, и в его колонии. Странная нападала на
сестер забывчивость, - понемногу забывалась обстановка, подробности тонули.
Разговаривая об этом, они часто ошибались, и поправляли одна другую. Точно
сон был. Да и то, - явь или сон? И где границы? Сладкий сон, горький ли сон,
- о, жизнь, быстрым видением проносящаяся!
Прошло три дня. Опять стоял тихий, ясный день, и опять небесный Дракон
улыбался своею злою, безумно-ярою улыбкою. Покачиваясь, отсчитывал багровые
секунды и пламенные минуты, и ронял с еле слышным гулом на землю
свинцово-тяжелые, но прозрачные часы. Было три часа дня, - только что
миновали самые знойные, ядовито-липкие змеиные минуты. Кончился завтрак.
Рамеевы и Матовы были дома. Опять был долог, нестроен и горяч спор Елисаветы
с Петром, и по-прежнему безнадежен, - и разошлись, взволнованные и
тоскующие, смутным беспокойством истомив уравновешенность мисс Гаррисон.
Сестры остались одни. Они вышли на нижний балкон, сидели молча, и
притворялись, что читают. Они чего-то ждали. Ожиданием ускорялся подымающий
грудь стук сердец.
Елисавета уронила книгу на колени и, вдруг нарушив знойное молчание,
сказала:
- Мне кажется, он сегодня к нам приедет.
Повеял ветер, дрогнули гибкие ветки, какая-то пташка загомозилась, - и
казалось, что тоскующий сад обрадовался торопливо промчавшимся словам,
резвым, звонким.
- Кто? - спросила Елена.
И вдруг покраснела от неискренности вопроса, - знала же кто. Елисавета
улыбнулась, глянула на нее, и сказала:
- Триродов, конечно. Странно, что мы его ждем.
- Но он, кажется, обещал приехать, - нерешительно сказала Елена.
- Да, - отвечала Елисавета, - он что-то говорил там, у этого странного
зеркала.
- Это было раньше, - возразила Елена.
- Да, и в самом деле,- сказал Елисавета. - Я все путаю. Не понимаю, как
можно так скоро забыть.
- Да я и сама путаю немало, - удивляясь самой себе, говорила Елена. - Я
почему-то чувствовала большую усталость.
Мягкий шум колес по песку приближался быстро и плавно. К дому по
березовой аллее, медленно, останавливаясь уже, катился легкий шарабан,
влекомый лошадью в английской упряжке. Сестры встали. Они были взволнованы.
Но на лицах были привычно-любезные улыбки, и руки не дрожали.
Триродов отдал вожжи Кирше. Кирша отъехал.
Первая встреча была странно-неловкою. Смущение сестер пробивалось под
любезно-пустыми фразами. Прошли в гостиную. Рамеев вышел, приветствуя гостя,
и оба брата Матовы. Начались взаимные приветы, - знакомство, - незначащие
речи, - все, как у всех и всегда.
Петр был враждебно неловок. Он говорил отрывисто и с явною неохотою.
Миша смотрел любопытными глазами. Ему Триродов понравился, - был приятен, да
и раньше Миша слышал о нем нечто, обязывающее к хорошему отношению.
Разговор струился, быстрый и вежливый. О том, что сестры были у
Триродова, не сказано было ни слова.
Рамеев сказал:
-- Мы много о вас слышали. Рады вас видеть.
Триродов улыбался, и улыбка его казалась слегка несмешливою. Елисавета
спросила:
- Вам кажется, что слова об удовольствии видеть - только фраза?
Как-то резко прозвучали эти слова. Елисавета заметила это, и
покраснела. Рамеев глянул на нее с удивлением. Триродов сказал:
- Нет, я этого не думаю. Есть радость встреч.
-- Так, по привычке говорят, принято, - тихо сказал Петр.
Триродов с улыбкою глянул на него, и обратился к Рамееву.
- Говорю это совершенно искренно, - я рад, что познакомился с вами. Я
живу очень уединенно, и потому тем более рад счастливому случаю, - тому, что
дело привело меня к вам.
- Дело? - с удивлением спросил Рамеев.
- О, только два слова, предварительно, - сказал Триродов. - Хочу
расширить свое хозяйство.
С легкою печалью в звуке голоса Рамеев сказал:
-- Вы купили лучшую половину Просяных Полян.
Триродов говорил:
- Она мне немного мала. Купил бы и остальное, - для моей колонии.
- Это - часть Петра и Миши, - сказал Рамеев. - Не хотелось бы продавать
остальное.
- Что касается меня, - сказал Петр, - я бы с удовольствием продал, пока
"товарищи" не отобрали даром.
Миша молчал, но видно было, что ему противна и неприятна мысль о
продаже родной земли. Казалось, что он сейчас заплачет. Рамеев сказал:
- По-моему, продавать не надо. Я бы не советовал этого делать. Мишиной
части до его совершеннолетия не продам, да и тебе, Петр, не советую.
И обрадовался Миша, благодарно глянул на Рамеева. Рамеев продолжал:
-- Я лучше укажу вам другой участок. Он тоже продается, и будет вам,
может быть, удобен.
Триродов поблагодарил.
Разговор перешел на его учебное заведение. Рамеев сказал:
- По этой школе вам приходится иметь дело с директором народных училищ.
Как вы с ним ладите? Триродов презрительно усмехнулся.
- Да никак, - сказал он.
-- Тяжелый человек этот господин с дамским голосом, - сказал Рамеев. -
Холодный карьерист. Он вам постарается повредить.
Триродов спокойно ответил:
- Я привык. Мы все к этому привыкли.
- Могут закрыть школу, - насмешливо и резко сказал Петр.
- Могут и не закрыть, - возразил Триродов.
- Ну, а если? - настаивал Петр.
- Будем надеяться на лучшее, - сказал Рамеев.
Елисавета ласково глянула на отца. Триродов спокойно говорил:
- Можно закрыть школу, но довольно трудно помешать людям жить на земле
и вести хозяйство. Если школа станет не только школою, но и образовательным
хозяйством, то она с успехом заменит крупные хозяйства землевладельцев.
- Ну, это - утопия, - досадливо сказал Петр.
- Осуществим утопию, - так же спокойно возразил Триродов.
- А для начала разорим то, что есть? - спросил Петр.
-- Почему? - с удивлением спросил Триродов.
Странно волнуясь, говорил Петр:
-- "Товарищеский" раздел чужой земли на даровщинку поведет к страшному
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг