Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     - Елисавета,  любовь  -  заповедь!  -  воскликнул  Петр. - Надо  хотеть
полюбить. Только пойми, как  я тебя  люблю,  - и уже  ты  меня полюбишь. Моя
любовь должна зажечь в тебе ответную любовь.
     -  Друг  мой,  ты  не  любишь  ничего из  того, что  мое,  -  возразила
Елисавета,  - ты  не любишь меня. Я  не верю, - прости,  - не  понимаю твоей
любви.
     Петр мрачно нахмурился, и угрюмо сказал:
     -  Ты  обольщена лживым, пустым  словом - свобода.  Над  смыслом его ты
никогда не думала.
     -  Я мало еще о чем успела думать, - спокойно возразила Елисавета. - Но
чувство свободы мне ближе  всего. Я не  сумею передать его тебе словами, - я
знаю,  что на земле мы скованы железными узами необходимости и причин,  - но
стихия моей души  - свобода,  -  пламенная стихия, и в ее огне  сгорают цепи
земных  зависимостей. Я знаю, что мы,  люди,  на земле  всегда будем  слабы,
бедны, одиноки, - но когда мы пройдем через очищающее пламя великого костра,
нам откроется новая земля и новое небо, - и в великом и  свободном  единении
мы утвердим нашу последнюю свободу. Все это я говорю сбивчиво, плохо, - я не
умею  сказать ясно того, что  знаю,  - но  оставим, пожалуйста, оставим этот
разговор.
     Елисавета поспешно вышла  из беседки, Петр медленно  пошел за нею. Лицо
его было  печально, и  глаза его ярко горели,  -  но  слева не рождались,  -
бессильная поникла  мысль. Вдруг он встрепенулся, поднял  голову, улыбнулся,
догнал Елисавету.
     - Ты любишь меня,  Елисавета,  - сказал  он уверенно и  радостно, -  ты
любишь  меня,  хотя  и не хочешь  сказать этого. Ты говоришь неправду, когда
уверяешь, что  не понимаешь  моей любви. Ты знаешь мою любовь,  ты веришь  в
нее, - скажи, разве можно поверить в то, что тебя любят, и не полюбить?
     Елисавета остановилась. Глаза ее зажглись странною радостью.
     -  Еще раз говорю, - сказала она спокойно и решительно, - ты любишь  не
меня, - ты любишь Первую Невесту. А я ухожу от тебя.
     Петр  стоял, бессильный, бледный,  тусклый, и  смотрел  за  нею.  Между
кустами колыхалось солнечно-желтое  платье на матовом небе догоравшей  зари.
Елисавета  уходила от  узко пылающих  огней  старозаветной  жизни к  великим
прельщениям и соблазнам, к буйному дерзновению возникающего.

        ГЛАВА ПЯТАЯ


     Петр  и Елисавета сошли вниз к реке, туда, где была пристань для лодок.
Две лодки казались покачивающимися  на воде,  хотя было совсем тихо,  и вода
стояла гладкая  и зеркальная. Поодаль, за кустами, виднелся парусиновый верх
купальни.  Елена,  Миша  и  мисс Гаррисон  были  уже  здесь. Они  сидели  на
скамейке,  на площадке в  полугоре, где дорожка  к пристани  переламывалась.
Открывался с этого места успокоенный вид на излучину  тихой реки.  Вечерела,
тяжелела вода, тусклым свинцом наливалась.
     Миша и Елена набегались, раскраснелись,  никак не могли погасить резвых
улыбок. Англичанка  спокойно  смотрела  на реку, и ничто не шокировало ее  в
вечереющей природе и в  успокоенной  воде. Но  вот пришли двое,  внесли свое
напряженное  волнение, свою неловкость,  свою  смуту,  -  и опять  завязался
нескончаемый спор.
     Встали с этой скамейки, где так далеко было видно, и откуда все видимое
являлось спокойным и мирным. Перешли вниз,  к самому берегу. А вода все-таки
была тихая и гладкая. И взволнованные слова неспокойных людей не колыхали ее
широкой  пелены. Миша выбирал плоские  каменные  плитки, и бросал их  вдаль,
чтобы они, касаясь  воды, отскакивали. Делал это  по привычке. Спор волновал
его.  Руки его дрожали, камешки плохо рикошетировали, - досадно было, но  он
старался скрыть досаду, пытался казаться веселым. Елисавета сказала:
     -  Миша, кто лучше  бросит,  -  давай на  пятачок. Стали  играть.  Миша
проигрывал.
     Из-за изгиба берега, от города,  показалась лодка. Петр  всмотрелся,  и
сказал досадливо:
     -  Господин  Щемилов  опять  припожаловал,  наш  сознательный  рабочий,
российский социал-демократ.
     Елисавета улыбалась. Спросила с ласковым укором:
     - За что ты его так не любишь?
     --  Нет,  ты  мне скажи,  -  воскликнул  Петр, - почему  эта  партия  -
российская, а не русская? Зачем такая высокопарность?
     Елисавета спокойно ответила:
     - Российская,  конечно,  а  не  только русская, потому  что в нее может
войти не только русский, но и латыш, и армянин, и еврей, и  всякий гражданин
России. Мне кажется, это очень понятно.
     - А  мне непонятно, -  упрямо сказал  Петр. -  Я  вижу  в  этом  только
балаган, совсем ненужный.
     Меж тем  лодка  приблизилась.  В ней сидели двое.  На  веслах - Алексей
Макарович Щемилов, молодой рабочий, слесарь, в синей  блузе и  мягкой  серой
шляпе,  невысокий,  худощавый,  с ироническим  складом губ.  Елисавета  была
знакома со Щемиловым  с прошлой осени. Тогда же она  сошлась  и с некоторыми
другими рабочими и партийными деятелями.
     Щемилов причалил к пристани, и ловко выпрыгнул из  лодки.  Петр  сказал
насмешливо, кланяясь с преувеличенною любезностью:
     -- Пролетарию всех стран мое почтение.
     Щемилов спокойно ответил:
     - Господину студенту нижайшее.
     Он  поздоровался  со  всеми,  и  сказал,  обращаясь  преимущественно  к
Елисавете:
     - Вашу собственность  вам  прикатил.  Едва  ее  у меня не сперли.  Наши
слободские о священном праве собственности имеют свои особые понятия.
     Петр закипал досадою. Самый вид молодого блузника  раздражал его, слова
и повадки Щемилова казались Петру нахальными. Петр сказал резко:
     - По вашим  понятиям, насколько я понимаю, священны не права,  а грубое
завладение.
     Щемилов свистнул, и сказал:
     - Таково, батенька, и  есть происхождение всякой собственности, - грубо
завладел, да и баста. Блаженны обладающие,  - поговорочка,  сложенная  грубо
завладевшими.
     - Это вы откуда же нахватались? - насмешливо спросил Петр.
     - Крупицы мудрости падают и к нам от стола богатых, - в тон ему ответил
Щемилов, - ими мы по малости и питаемся.
     В лодке оставался еще один молодой человек, тоже, по-видимому, рабочий.
Это был робкий на вид, худой, молчаливый юноша с горящими глазами. Он сидел,
держался за тесемки руля,  и опасливо поглядывал на берег. Щемилов глянул на
него насмешливо и любовно, и позвал его.
     -  Ползи сюда,  Кирилл, не бойся,  -  здесь все  народ собрался  весьма
благодушный, и до нашего брата очень охочий.
     Петр сердито промычал  что-то. Миша улыбался. Он ждал нового  человека,
хотя  и  боялся немирных споров. Кирилл неловко вылез из лодки, неловко стал
на песке, понурив  голову  и расставив ноги,  и, чтобы  скрыть  мучившее его
ощущение неловкости, стал улыбаться. Петру было досадно. Он сказал, стараясь
говорить любезно:
     - Сядьте, пожалуйста.
     Кирилл ответил искусственным басом:
     - Сижен достаточно.
     Продолжая  улыбаться,  сел, однако, на край скамьи, и чуть  не упал,  -
растопырил  руки,  мазнул  Елисавету,  рассердился на  себя, покраснел,  сел
подальше от края, и сказал:
     - Сидел два месяца, административно.
     И всем были понятны эти странные слова. Петр спросил:
     - За что же?
     Кирилл поежился. Сказал неловко в угрюмо:
     - У нас  на  этот счет просто, - чуть  что, сейчас  самые  смертоносные
меры.
     Тем временем Щемилов тихо сказал Елисавете:
     - Славный паренек. С вами, товарищ, хочет познакомиться.
     Елисавета  молча  наклонила голову,  улыбнулась приветливо  Кириллу,  и
пожала ему руку. Он расцвел.
     Пришел  Рамеев. Он  поздоровался  с  гостями любезно  и  холодно.  Было
впечатление   нарочной  корректности,   может  быть,  и  ненужной.  Разговор
продолжался несколько  неловко.  Синие  глаза  Елисаветы  нежно и  задумчиво
смотрели на раздраженного Петра и на холодно-враждебного ему Щемилова.
     Петр спросил:
     - Господин Щемилов, не  пожелаете ли вы объяснить мне, почему идет речь
о  самодержавии  пролетариата?  Что же, вы,  значит, признаете самодержавие,
только хотите его перенести в другой центр? В чем же здесь шаг вперед?
     Щемилов просто и спокойно ответил:
     - Вы,  господа собственники,  нам  ничего не хотите дать,  ни золотника
власти и обладания, ну, так что же нам делать.
     - А ваши ближайшие цели? - спокойно спросил Рамеев.
     -  Ближайшая  или дальнейшая, что там! - ответил  Щемилов. - У нас цель
одна: обобществление орудий производства.
     - А земля? - звенящим выкриком спросил Петр.
     - И землю рассматриваем, как орудие производства, - сказал Щемилов.
     -  Вы воображаете, что земли бесконечно  много в  России?  - со злобною
насмешливостью спросил Петр.
     - Не бесконечно, ну, а  все ж-таки на теперешнее население хватит, да и
с избытком, - спокойно возразил Щемилов.
     - По десяти, по сто десятин на душу? - издевающимся голосом  выкрикивал
Петр. - Так, что ли? Втолковали это мужикам, они и волнуются.
     Щемилов опять посвистал, и сказал с презрительным спокойствием:
     - Ерунда,  почтеннейший, - мужик не  столь  глуп. А  впрочем, позвольте
спросить, что мешало противной стороне втолковывать мужику правильные мысли?
     Петр сердито  встал,  и быстро ушел, никому не  сказав ни слова. Рамеев
спокойно посмотрел вслед ему, и сказал Щемилову:
     - Петр слишком  любит культуру, или, точнее, цивилизацию,  чтобы ценить
свободу.  Вы  слишком  настаиваете на  вашем  классовом  интересе,  и потому
свобода вас не так манит. Но мы, русские конституционалисты, на себе вынесем
борьбу за свободу.
     Щемилов слушал его, стараясь сдержать ироническую усмешку. Он сказал:
     --  Да,  мы  с  вами не сойдемся.  Вам надо моцион  на  вольном воздухе
делать, а нам еще жрать хочется, - не сыты.
     Рамеев помолчал, и тихо сказал:
     - Меня ужасает это одичание. Убийства, убийства без конца.
     - Что делать!  - усмехаясь, отвечал Щемилов. - Вам, небось, хотелось бы
карманной, складной свободы для домашнего употребления.
     Рамеев,  с нескрываемым желанием прекратить разговор,  встал, улыбаясь,
протянул руку Щемилову, и сказал:
     - Должен вас оставить.
     Миша пошел было за ним, потом раздумал, побежал  к реке, около купальни
достал свою удочку, и влез  в воду по колена. Давно уже  он привык убегать к
речке, когда  печали  или радости  волновали  его, или  когда  надобно  было
хорошенько подумать о чем-нибудь. Он был  мальчик застенчивый и самолюбивый,
и любил быть один со  своими мыслями и мечтами. Холод воды, струящейся около
ног, успокаивал его,  и  отгонял всю  злость. Здесь,  в  воде, стоя с голыми
ногами, он становился кротким и спокойным.
     Скоро сюда же пришла и Елена. Она стояла на берегу, и молча смотрела на
воду. Почему-то ей было грустно, и хотелось плакать.
     Вода в реке тихо и успокоение плескалась. Гладкая была вся поверхность,
- так и шла.
     Елисавета с легким неудовольствием глянула на Щемилова.
     - Зачем вы так резки, Алексей? - сказала она.
     - А вам не нравится, товарищ? - ответил вопросом Щемилов.
     -- Нет, не нравится, - решительно и просто сказала Елисавета.
     Щемилов помолчал, призадумался, сказал:
     - Слишком широкая бездна между нами и вашим братом. И даже между нами и
вашим отцом. Трудно сговориться. Их интерес, - вы же это хорошо понимаете, -
лепить пирамиду из людей; наш интерес - пирамиду  эту  самую по земле ровным
слоем рассыпать. Так-то, товарищ Елизавета.
     Елисавета досадливо поправила:
     -- Елисавета. Сколько уже раз я вам говорила.
     Щемилов усмехнулся.
     - Барские затеи, товарищ Елисавета. А впрочем, в этом ваша воля, - хоть
и трудненько выговаривать. По-нашему Лизaвета.
     Кирилл  жаловался  на  свои  неудачи,  на  полицейских,  на сыщиков, на
патриотов.  Нудные были  жалобы,  старые,  скучные. Был  арестован,  лишился
работы. Видно, намучился. Голодный блеск дрожал в глазах. Кирилл жаловался:
     -- От полиции пришлось-таки мне потерпеть. Да и свои...
     Помолчал угрюмо, и продолжал:
     -  У нас  на  заводе на  каждом шагу обращение самое унизительное. Одни
обыски чего стоят.
     Опять помолчал. Опять жаловался:
     - В душу залезают. Частный разговор... Ни перед чем не останавливаются.
     Он  говорил  про голодовку,  про  больную старуху. Все  это было  очень
трогательно, но от  частого повторения  казалось  истертым,  и  жалость была
словно вытоптана,  а  сам  Кирилл  казался материалом, тем человеком  толпы,
настроение  которого  должно  быть  использовано в  интересах  политического
момента.
     Щемилов сказал:
     -  Черносотенцы организуются. Очень этим господин Жербенев занят, - наш
истинно-русский человек.
     - И Кербах с ним, тоже патриот, - сказал Кирилл.
     - Самый  вредный человек в нашем городe - Жербенев. Вот гадина опасная,
- презрительно сказал Щемилов.
     -- Я его убью, - пылко сказал Кирилл.
     Елисавета сказала:
     - Чтобы убить человека, надо верить, что один человек существенно лучше
или   хуже  другого,  отличается  от  него  не  случайно,  не  социально,  а
мистически. То есть убийство утверждает неравенство.
     Щемилов сказал:
     - Мы к вам, Елисавета, отчасти и по делу.
     - Говорите, какое дело, - спокойно сказала Елисавета.
     -  На  днях  приедут  из  Рубани  товарищи, поговорить, и  все такое, -
говорил Щемилов. - Да это вы уже знаете.
     -- Знаю, - сказала Елисавета.
     Щемилов продолжал:
     - По этому самому случаю хотим устроить здесь неподалечку массовку  для
городского фабричного люда.  Так вот, надо вам, Елисавета, выступить наконец
в качестве оратора.
     - Чем же я могу быть полезна? - спросила Елисавета.
     -  Вы,  Елисавета, хорошо излагаете, - говорил  Щемилов.  - У вас голос
подходящий, и речь  льется  без запинки, и вы умеете говорить очень просто и
понятно. Вам не говорить на собраниях - грех.
     - Надо кадетам нос утереть, - басом сказал Кирилл.
     - Вы  извините, товарищ Елисавета,  - сказал Щемилов,  - Кирилл,  может
быть, и не знает, что ваш отец - кадет. Притом же он по простоте.
     Кирилл покраснел.
     - Я мало знаю, - застенчиво  сказала Елисавета. - И как  и что  я стану
говорить?
     -  Достаточно  знаете,  -  уверенно  сказал  Щемилов.  -  Больше нас  с
Кириллом. Вы правильная, Елисавета. Все у вас точно и чисто выходит.
     -- Что же я скажу? - спросила Елисавета.
     - Изобразите  общую картину  положения рабочих, -  говорил Щемилов, - и
как сам капитал на себя кует молот, заставляя рабочих съорганизоваться.
     Елисавета, краснея, молча наклонила голову.
     -- Ну, значит, по рукам, товарищ? - спросил Щемилов.
     Елисавета засмеялась.
     -- По рукам, товарищ! - весело сказала она.
     Было  весело  слышать это серьезно  и  простодушно  произносимое  слово
"товарищ".

        ГЛАВА ШЕСТАЯ


     Ночь  пришла, - милая,  тихая. Чары  навеяла, скучный шум жизни  обвила
легким дымом забвения. Луна  тихо встала  на небе, ясная, спокойная,  словно
больная, но  такая  светлая, -  и вся  замкнутая в своем  сиянии,  для  себя
светлая. Она глядела на  землю, в  не рассеивала тумана, -  точно себе одной
взяла всю ясность и  всю прозрачность догоревшей заря.  Тишина разлилась  по

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг