Роман Солнцев
НЕРАССКАЗАННЫЙ РАССКАЗ
Кате повезло - она два летних месяца
отдыхала и лечилась в Италии. Это та самая
замечательная страна, которая на географической
карте похожа на сапожок, там когда-то жил
Микельанджело, а теперь поет Челентано. Катя и
еще одиннадцать девочек из разных районов
Западной России были бесплатно приглашены в
Венецию, где и жили в маленьком пансионате под
присмотром врачей, каждый день глотая по
шестнадцать, а потом и по четыре разноцветных
шарика - говорят, из моркови и чего-то морского... А
так - полная свобода, ходи себе по городу у воды и
смотри! Только чтобы утром в 9.30, к врачебному
осмотру, была в палате, да на обед-ужин забегала.
"Повезло!"- говорили друг дружке девочки.
"Повезло!"- писали они домой на красочных
открытках. "Повезло!.."- вздыхали они, когда
ехали домой и разглядывали сквозь пыльные окна
отечественного поезда убогие избы и мостки
родины... "Ой, сколько же мне нужно
рассказать!.."- размышляла Катя, как бы собирая
в душе горы света и радости, готовая поделиться
ими с матерью и отцом, и младшим братом Витей... И
про посещение Флоренции с ее выставочными залами
и огромным Давидом на улице, и про Верону, и про
Падую, и про саму Венецию с ее гондолами и
дворцами, про широкие и гладкие дороги Италии... И
про манеры итальянцев, про то, какой у них
красивый язык... И про долгую поездку в автобусе в
оперный театр... надо же, как ласково прозвали:
"Ля Скала"...и вообще, у них много этого
"ля"...
Народ ласковый, все время смеются, поют, а у нас
угрюмый, все злобятся друг на друга... Матери и
отцу будет приятно послушать. И еще не забыть бы,
как она заблудилась однажды в Венеции, в самом
еще начале лечения, и как бесплатно ее привел к
пансионату бородатый человек, голубоглазый, весь
как бы в голубых волосах... подтолкнул к колонне с
крохотным лицом Матери Христа на белом лепном
кружочке и заплакал, и пошел прочь... Кате
показалось, что это никакой не итальянец... А
какие там яркие, жаркие площади, когда каменная
ажурная вязь на храмах как бы сплетается с вязью
серебристых облаков в небе и оттуда щекочет тебе
в груди... Много, много светлого, звенящего везла
домой Катя, всю дорогу задыхаясь от счастья, ёёно
не участвуя в разговорах, только иногда открыв
рот и кивая, приберегая все слова до той поры,
когда она доберется к своим... "Один"
по-итальянски "уно", "все" -
"тутто"... А еще они любят объясняться без
слов - Катя сразу, как увидит брата, приставит к
щеке пальчик - это означает "сладко",
"радость". Скорей бы домой!
Но дом у Кати был уже не тот и не там, откуда она
выехала. Жила она прежде с родителями в селе
Чудово, возле ручки Чудной и озера Чудного,
которое весной соединялось с речкой. По берегам
плясали белые березники, на горячих откосах
вызревала земляника( сейчас, наверно, уж от
солнца сгорела!). В озерной воде белые и желтые
кувшинки стоят, как салюты. Захочешь сорвать -
стебли тянутся, как резиновые, и неожиданно
рвутся: дн-дук!.. Будто говорят: дундук!.. зачем
рвешь? Но не сюда, не сюда возвращалась нынче
Катя. Весной в село приехали на машинах с красным
крестом и на зеленом вертолете прилетели люди в
белых халатах и напомнили всем на сходке и по
радио, что в этих местах восемь лет назад выпали
нехорошие дожди. Так вот, на кого упало пять-шесть
капель, так ничего, а на кого
пятьдесят-шестьдесят, то уже человек мог
заболеть. Но разве вспомнишь через столько лет,
на кого сколько капель упало? Катя и вовсе не
помнила тот апрель... Маленькой была. Говорили,
где-то на Украине что-то взорвалось, а потом
погасили. Катя только что второй класс закончила,
радовалась - каникулы начинаются... Кажется, тоже
кто-то приезжал, говорили - уполномоченый... еще
шутка ходила: упал намоченный... С чем-то вроде
будильника ходил по селу... После его отъезда
председатель колхоза Шастин приказал нынешние
яблоки и прочие фрукты-овощи не есть, и даже скоту
не давать! Но, конечно, и сами ели, и скоту давали.
Яблоки уродились огромные, алые. Брат Витя бил по
рукам сестренку: нельзя!.. Почему?- удивлялась
Катя, разглядывая тяжелый плод как бы с
нарисованными лучами.- Я только посмотрю.
Кожица, что ли, толще? Может кишки порезать? Или яд
в мякоти? Витька трус, как девчонка... И постепенно
забылась вся эта история со взрывом. И в
последующие годы в деревне яблоки ели. И коров
гоняли к пойме, в сочные травы. И за ягодой в лес
ходили... Но вот нынче весной всех так напугали. С
железными шестами обошли все окрестности, в
землю их совали, в старое сено, и эти шесты все
попискивали и попискивали...На вертолете
прилетел толстый с погонами и постановил: село
Чудово немедленно переедет. Для особого лечения
отобрали двух девочек, Катю Жилину и Нину
Бабушкину, только эта Нина попала в Германию...
Увидеться бы, да где теперь? Нина со своими тоже,
небось, куда-то переехала. Чудовлянам были на
выбор предложены полупустые села в Поволжье и
даже в Сибири. Катя-то как раз и ехала на новую
родину - в Сибирь. Долго ехать - от границы пять
суток. Родители с братиком ждут ее под
Красноярском, в селе Желтый лог.
Интересно, что за Желтый лог, - думала Катя. -
Наверно, все истлело от зноя и воды нет. Желтый
лог, улица имени Ленина, дом 31-а. Вот уж она им
расскажет про старинную речку Тибр...Говорят,
русское слово "стибрить" от названия этой
речки. Русские матросы были некогда в Италии и
стибрили какую-нибудь черноглазую красавицу. Вот
и пошло слово "стибрить". А слово
"слямзить"? В какой стране река Лямза?.. В
Москве, перед тем как "итальянок" рассадить
в разные поезда, их целый день водили по огромной
больнице, из кабинета в кабинет. И слушали, и
просвечивали. И анализы брали. И ничего не сказав,
только погладив по русым головам, отвезли на
вокзал и усадили в поезда. Дали десять тысяч
рублей на дорогу, и Катя успела их все уже
истратить. Что делать, если буханка хлеба стоит...
Но разве эти горести могут заслонить в
Кате радость, которую она везет домой? И даже то,
что тетенька-проводница сказала, что титан
сгорел, кипяченой воды нет и не будет, и Катя пила
сырую, и у нее разболелся живот... И даже
неприятные взгляды какого-то небритого дядьки в
тельняге и пятнистой куртке, пятнистых штанах и
разодранных кедах... Он ей сиплым шепотом то
стишки собственного сочинения читал, то
матерился, ощерив гнилые зубы, залезая на третью
почему-то полку, под самый потолок плацкартного
вагона, как раз над Катей... Катя лежала, зажмурив
глаза, и мысленно успокаивала страшного дядьку,
как успокаивают незнакомую злую собаку: "Ты
хорошая, хорошая, не трогай меня, я невкусная,
одни кости и жилы..." Конечно, последнюю перед
Красноярском ночь Катя не спала. Кто-то оставил
на столике мятую газету "Российские вести" с
портретом президента, вот Катя и делала вид, что
читает ее при тусклом ночном освещении, искренне
надеясь, что угрюмого соседа с третьей полки
портрет руководителя государства отпугнет, тем
более что ниже грозно чернел заголовок: "Пора
решительно взяться за борьбу с преступностью!"
А когда проводница объявила, что поезд подходит к
Красноярску, Катя обнаружила, что у нее пропала
из сумки шерстяная кофта, подарок для матери -
лежала на самом верху, а Катя всего лишь
отлучалась в туалет, лицо и руки помыть... Катя
заплакала и исподлобья оглядела соседей - и
смуглую бабушку с двумя курчавыми внуками,
узбеки едут, и отвернувшегося к окну,
проспавшегося на конец дядьку в пятнистой робе, и
носатого, суетливого типа с золотыми зубами... И
все, решительно все показались Кате
подозрительными, все могли украсть... И добрая
Катя второй раз всплакнула, теперь уже от стыда -
как она может подозревать людей на своей Родине?
Этак и жить нельзя...
На перроне стоял братик Витя, держал в руке
телеграмму, которую из Москвы послала домой Катя.
Он подрос за это лето, лицо у него стало суровым,
рыжие вихры были смешно обкорнаны, как у петуха.
Ах, ведь это у нынешних пацанов во всем мире такая
мода. Катя стояла перед ним вся в заграничной
одежде, в нелепой панамке, с кожаным дорогим
чемоданом - подарок итальянской больницы - и
сумкой, в которой лежал для Вити очень похожий на
настоящий пистолет с патронами. Витя же был, как
тот сосед по купе, в афганке, в кроссовках. Он,
конечно, сразу узнал сестру, но почему-то
оглядывался и сопел.
- Витя, - тихо сказала Катя и снова захныкала.
Что-то она часто стала плакать. - А мама, папа
здоровы?
- На работе, - буркнул брат и забрал у сестры
чемодан.- Нам на автобус.- И как бы нехотя
сказал. - Ты здорово изменилась. Как они там,
буржуи? Хотя и тут!.. - и махнул рукой.
Автобус был набит битком и кренился, как
кораблик в море. Катя через желтые немытые окна
толком не видела города, но город, кажется, был
большой... По ту сторону реки дымили трубы
заводов... Но вот выехали в чистое поле, Катя
увидела бульдозеры, асфальтоукладчик... А вот и
картошку окучивают... А вот пошел лес, замелькали
холмы... Где же село Желтый лог?
В автобусе поначалу громко говорившие люди
замолкли. Шофер включил радио, визгливо пела
какая-то певица. Потом водитель выключил радио и
объявил:
- Приехали. - Но никто и не вздумал
подниматься. По голосу пассажиры поняли, что
автобус сломался, вернее - прокололась шина.
Пока шофер в очках менял колесо, часть мужчин
вылезла покурить, и вместе с ними - Витя.
- Ты куришь? - только и успела ахнуть ему
вослед сестра. Он смотрела в окно, как он солидно
затягивается, стоя возле водителя, как он
помогает тому - вот старое колесо понес
подвешивать на задке автобуса, вот вернулся,
закурил вторую сигарету.
Катя понимала, что он курит как бы для нее,
устанавливая некую дистанцию: ты там по
заграницам отдыхаешь, а мы тут работаем, и еще
неизвестно, будет ли от тебя прок в новой тяжелой
российской жизни... Наконец, автобус покатил
дальше, и холмы раздвинулись, и перед Катей
возникло небольшое село как бы в чаше,
раскинувшейся до горизонта, с рыже-зеленым лесом
по краям. Катя поняла, что это и есть ее новая
родина. Она суетливо, несколько стыдясь своей
праздничной одежды, вышла за братом из жаркого,
вонючего автобуса, и он, не оглядываясь, повел
сестру по пустынной улице. Дома здесь были разные
- и дорогие коттеджи из красного кирпича, и
сиротские избы, полубараки... Дом 31-а оказался
именно таким, серым, под латаной шиферной крышей,
но зато со своим двором и сараем. Ворота
покосились, крыльцо было новое, из свежей доски, и
эта малость уже как бы давала надежду: мол,
ничего, было бы откуда стартовать... На дверях
висел амбарный замок, и Катя поняла, что
родителей дома нет. Витя достал из глубокого
кармана штанов длинный ключ, отпер дверь, и брат с
сестрой вошли в темный дом.
Каждый дом имеет свои запахи. Дом, в котором
жили Катя, Витя и родители до переезда, пах
деревом, табаком, кипяченым молоком... Здесь же
воздух был сырой, какой-то каменный, наверное,
потому, что строили эту хибару из шлака, кое-где
штукатурка отлипла и из щели сыпался песок... Но
предметы сюда почти все были перенесены из
катиного детства: зеркало на стене, швейная
машина мамы, сундук бабушки, обитый лентой из
железа, и конечно же, все одеяла, одно - бывшее
бабкино, а потом ставшее катиным - ватное одеяло
с пришитыми разноцветными клочками ситца... Но,
несмотря на родные вещи, воздух здесь был
казенный.
- Чаю с дороги? - баском спросил Витя и
поставил на новую электроплитку новый зеленый
чайник. Заглянул в зеркало, пригладил... нет,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг