на первый вкус.
Наливал и подливал, напевая рваным басом
старинную казацкую песню "Горят пожары" ( и
чего он ее вспомнил?!), и, щекоча огромной, как
подушка, жесткой бородой, целовал англичанина в
уста:
- Поймешь ли ты, друг, поймешь ли нас, русских?! Я
тебе то скажу, чего никому... в молодости меня
пытали, кто отец мой, дед. Отец - коммунист на
флоте, в Петропавловске-на-Камчатке, а его
расстреляли, будто он убийство Кирова готовил... А
дед еще раньше в Китай ушел, был дружен с
Александр Васильичем... - Старик прошептал
Френсису на ухо. - С Колчаком! - И чмокнул в ухо. -
Сталин пообещал всех простить, дедуля вернулся -
его тут же в Москву - и к стенке. Ну, как я могу
любить власть, даже если она сейчас иначе
называется?.. Начальники-то те же! Мы лет на сорок
повязаны, пока они не сдохнут и дети их красной
икоркой не задавятся... Так как же русский человек
может тверёзо жить?!
Френсис неловко отвечал:
- Все-таки берегите себя... вы же глава семьи, на
вас равняются...
- Это верно, - охотно соглашался пузатый Платон. -
Но меня и на них хватит. - Он шлепал по спине
полную, румяную свою жену-старуху и подмигивал. -
Анька?!. Но и гость наш не промах!.. глянь на него...
на вид... а с деревом умеет обращаться... он подарки
принес - это же он сам вырезал тебе
ложки-поварешки! Где внучка моя?! Ну-ка сюды ее! - И
гульгулькая, тыкал темным пальцем в грудь
маленькому существу, спешно принесенному
нагишом из соседнего, сыновнего дома. - Смотри и
запоминай, Ксения Михайловна! Этот иностранец
спасет нас своим примером! Я мало кого уважаю, а
его зауважал! - И крохотное дитя смотрело на
смущенного дядю в очках чудными бессмысленными
глазами.
Френсис вернулся домой заполночь, хватаясь за
стены. Потрясенные его видом жена и сын вынуждены
были раздеть его, тяжелого, как обрубок кедровой
лесины, на ковре в большой комнате с камином и
перенести на кровать.
- Ну и папа, - сказал Ник, морщась. - It is impossible.
Невероятно.
- Тебе худо? Чем они поили тебя?! - спрашивала
Элли. - Дать что-нибудь?
- Только твой поцелуй... - пытался шутить Френсис.
- Зачем ты с ничтожествами дружишь? Чтобы я
больше их не видела!.. Эх, говорила я - надо было
нам на Север ехать... там народ мужественный,
хороший...
- Но там восемь месяцев ночь... - вздохнул
мальчик. - Мы бы быстро потеряли зрение.
- Главное - не потерять веру в капитализм, -
пытался шутить Френсис. Он стонал и всю ночь пил
воду...
Но ему, посетившему дом Платона, дня через три
пришлось побывать еще и у Генки "Есенина".
Френсиса поразили грязь и бедность в избе
молодой еще пары. Под потолком криво висела голая
лампочка. На стене красовались Сталин и Есенин.
Печь давно не белилась и стала серо-желтой. Жена
Генки Татьяна, красивая белокосая женщина, с
полной грудью, в рваной кофте, сама пьяная,
сидела, уткнувшись в углу - может быть, от стыда - в
экран старого телевизора. Генка, непрерывно
болтая, угощал иностранца малосольными
хариусами, усохшими и плотными, как гребенка. И
умолял выпить еще "российской", магазинной.
И Френсис, давясь, пил.
- Я тебе одному правду скажу... - бормотал Генка,
оглядываясь на жену. - Вот, при Таньке-Встаньке...
это когда я заболел... на снегу уснул, а она в
слезах дома лежала, не вышла посмотреть... ну,
устала баба... вот и отморозил я все эти дела...
- Тогда извини меня, - тихо отвечал Френсис
Генке. - Получается, не ты ее не бросил, а она
тебя?..
- Да как она может бросить?! Ей уж за тридцать.
Френсис хотел что-то сказать, но только
вздохнул и положил руку на плечо Генки. А тот
вдруг, покраснев, залопотал что-то
невразумительное, выскочил в сени, вбежал с
топором, подал Френсису и плашмя лег на пол.
- Смотри!.. - замычал жене. - Глянь сюда!
- Чего тебе?.. - неловко улыбаясь и играя плечами
перед гостем, спрашивала она.
- Никому не доверяю, а ему доверяю! Он добрый,
добрый...
Вот моя шея, друг Федя... если виноват в чем, руби!
- Ну, не надо, ну, хватит... - тяжело смутился
Франсис и отнес топор подальше, в чулан, за дверь.
На поход к Павлу Ивановичу у англичанина уже не
хватило сил - шляясь по морозной ночи в
распахнутой дубленке с новыми друзьями,
выслушивая их проклятья, афоризмы и речи о
гибнущей России, Френсис сильно простудился и
вскоре слег с температурой 39.
Полупьяная троица пришла было навестить
щедрого друга-иноземца, но в воротах встала, как
столбик, жена. Она тихо и твердо молвила вполне
по-русски:
- Пожалуйста, оставьте нас в покое. На этом все.
- Н-ну хорошо... - то ли с угрозой, то ли растерянно
ответил их главарь, пузан в бороде, и три человека
медленно, оглядываясь, потащились к огням своих
изб.
И после этой встречи семья Френсиса долго не
видела знаменитых пьяниц села Весы.
Но как-то после Нового года
Элли пошла в сельский магазин за хлебом и
вернулась бегом, перепуганная. Сбросив турецкую
шубейку, изукрашенную цветами на спине, она
пошепталась с Френсисом, родители отослали сына
в мастерскую и, закрыв двери, сели держать совет.
- Как можно точнее, что ты слышала, - потребовал
Френсис.
Выскочив из дома на мороз (а Элли всегда, можно
сказать, не ходила, а неслась стремглав), встречая
по дороге местных сельчан, она удивилась, как
странно все они на нее смотрят.
Кто-то из женщин вовсе не ответил на кивок. А
некоторые разглядывали Элли отчужденно, будто в
первый раз видели. "Господи, да что случилось? -
недоумевала она. - Может, из троих алкашей кто-то
умер, и теперь мы виноваты?.."
Все прояснила продавщица Лида, смуглая казачка
с золочеными зубами ( к счастью, в магазине больше
никого не осталось, поскольку малининский хлеб
разобрали):
- Ой, а че же вы стеснялись?.. Таились-то зачем?.. -
Оказывается, она была в Малинино, и там между
делом у нее спросил на оптовой базе один из
начальников, как, мол, в Весах поживают Николаевы,
хорошо ли прижились. "Какие Николаевы?" -
естественно, удивилась Лида. "Как какие? Ну,
которые в новом дома, у плотбища." -
"Англичане?" - "Да какие они англичане... ну,
жена вроде когда-то где-то переводчицей
работала..." - "Да быть того не может, -
возражала Лида. - Они еще вчера ни тятя, ни мама
выговорить не умели." - "Да говорю тебе, на
новый год у заместителя главы администрации
французское винишко пьем, он и рассказал!
Говорит, от отчаяния, видать, на такую придумку
пошли... их уже в двух районах жгли... один год
мельницу строили - столько денег вбухали, а кто-то
подпалил... Под Енисейском взялись собак для
охраны да лис разводить, красных крестовок... и
снова нашлась завистливая душа - отраву
подсыпала... Мне их Николай Иваныч из
сельхозотдела сосватал... Но у нас-то, я говорю,
никто не обидит! И ведь не обидели?!"
- И чё вы молчали?! - повторила радостная Лида. -
Таились вовсе ни к чему. Народ у нас хороший.
Эля старательно рассмеялась, оглядывая полки
со "сникерсами" и коробками овса
"Геркулес", и как бы безразлично пояснила:
- Да это сынок у меня, изучает язык... мечтает
поехать в Кебридж, что ли... а нам все одно. Мы же
домоседы, никому не мешаем... Феликс свои поделки
режет, я за машинкой сижу... Жаль, что хлеба-то нет.
- Так и быть, отдам из своих... - засверкала
глазами Лида и протянула Эле теплую еще, с
оранжевым верхом буханку. - Бери, бери!
- И ты всем тут же рассказала? - спросила Эля,
машинально отбрасывая свои руки за спину и все же
заставив себя принять хлеб. - Ну и правильно! Мы
сами уж собирались... в мае, когда год исполнится.
- И она пошла-побежала домой почему-то мимо до
роги, по белым от солнца сугробам, не видя ничего
и продолжая нести на лице улыбку, чувствуя, как
мороз ломит ей зубы.
- Вот так, Феликс!.. - и Эля заплакала.
Муж выслушал жену, кивнул и закурил. Давно он не
курил.
- Это все твои игры! Твои глупости! Твой бред!..
- Н-да. - Френсис поднялся и стал ходить
взад-вперед, как он делал всегда, когда случались
неприятности. - "Я миленочка люблю. Я миленка
утоплю. И кому какое дело, куда брызги
полетят?!"
Это Николай Иванович растрепался. А ведь
обещал.
- Господи, был ты ребенок и остался!.. Неужели не
было понятно, что все равно просочится?.. Вы же,
мужики, трепачи хуже баб! Да и смысл?.. Мельницу
нам не потому погубили, что русские... а только
потому, что ты похвастал, какой доход она даст...
Надо прибедняться, Феля, я тебе всю жизнь говорю.
Надо быть смиренней, смиренней! В бывшей
соцстране зависть - страшная сила!.. А ты
вечно:"Я это сделал, я это мигом сообразил!.."
Талантливый, да еще хвастливый! Кто это вынесет?!
Феликс угрюмо молчал. Лицо у него осунулось,
постарело, словно он утром плохо побрился. И
шотландская бородка придавала ему теперь вид не
джентльмена, чего он добивался, а неряшливого
типа, вроде современного рок-певца или базарного
торговца.
Эля вскочила и, оглядываясь на дверь, зашептала:
- Прости, но я думаю - нам надо срочно, срочно
уезжать! То, что узнали сельчане, их озлобит. Это
же понятно.
- Но почему?! - закричал Феликс. - Что мы им
плохого сделали? Я раздаю игрушки бесплатно во
все праздники... лес не воруем, я покупаю... в речку
отходы не валим...
- Лучше бы воровали... и сор выбрасывали, как
все... были в дерьме, как все...
- Что ты говоришь?.. Как ты можешь?!
- Не знаю. - Эля словно споткнулась. - У меня
предчувствие.
Сегодня любой повод, выделяющий людей, вызывает
одно чувство - злобу. - И шепотом повторила
по-английски. - From day to day...
Муж пожал плечами.
- Бог любит троицу. Нам здесь должно повезти...
Но через день случилась первая неприятность -
заболел Фальстаф. Пес лежал на истерзанном,
измятом снегу возле конуры, закатив глаза и
хрипя. Явно был отравлен. Рядом валялась кость с
клочком мяса. Он никогда не брал еду из чужих рук,
но это лакомство кто-то перебросил через забор - и
пес не удержался ( может, решил, что кость оставил
хозяин?..). Белое пятнышко над левым глазом
дергалось. Пес околел к вечеру.
Собаку похоронили - и той же ночью на воротах
кто-то вывел огромными черными
буквами:"Предатели Родины сколько вам
заплатила ЦРУ?"
Феликс с сыном замазали надпись охрой, на
досках буквы сделались почти неразличимы, но
Феликс понимал: это лишь начало.
Николаевы перестали выходить на улицу. У Эли
было несколько трехлитровых банок муки, она за
хлебом больше не бегала - пекла блины. Корова Таня
давала молоко, стало быть, имелись в наличии и
масло, и сметана - можно было прожить.
Но неожиданно среди ночи во всей усадьбе
погасло электричество. Неужели опять в селе
сожгли трансформатор?! Кто-то включил огромные
спирали в каменке своей бани, разумеется, минуя
счетчик? Но у ближайших соседей, за кедрами и
оградой, окна светились. Николаевы зажгли свечи,
и взяв фонарик, Феликс покрутил пробки счетчика -
здесь все было в порядке. Потом выбежал на улицу
обследовать ближайшие столбы. Провода были на
месте, нигде не свисали, и на них не были
наброшены другие, которые могли бы вызвать
замыкание.
К утру у Николаевых потекли холодильники. Для
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг