печальных деревень>, мы уже катились в теплом чистом купе скорого поезда ©2 в
сторону Новосибирска. Молодые муж и жена - Шагурина и Лыков. (А то, что в
ЗАГСе не проштемпелеваны паспорта - кому это нынче интересно? Может, мы в
церкви повенчаны...)
И опять же слава Богу - поезд идет без долгих остановок, шахтеры на рельсах
не сидят.
Едем. Но куда?..
И я вспомнил, вспомнил - лет пять назад из нашего города уехал в Новосибирск
музыкант-ударник Тёпа. Степан у него полное имя, но он выговаривает свое имя
нежно - Тёпа... <с> почти не слышно. Тёпа он и был. Тихий, со смущенной
улыбкой, лысый, в черном свитерке, белоголубых джинсах... Но садился за свои
барабаны и тарелки - и преображался, как бес. Бывает же такая страсть. Мог
часами стучать, дребезжать, звенькать, урчать своими деревяшками... Мы с ним не
раз ходили на халтурку в ДК 1 мая и в парк. Можно сказать, дружили.
Сунемся-ка к нему. Убежден, Тёпа не женат. Какая жена выдержит такое
соседство.
На рассвете, сойдя в Новосибирске и вызвонив через 09 адрес Богомолова
Степана, мы поехали к нему на такси. Будет обидно, если Тёпы нет дома или он не
примет нас... Обратно на поезд мы уже не успеем - пропали билеты, взятые до
Омска.
Но Степан оказался дома! Увидев меня в дверях, да еще не одного, а со
смазливой девчонкой, радостно зашептал, отступая в прокуренную холостяцкую
квартиру:
- Кто стучится в дверь ко мне с толстой фляжкой на ремне?
Он был в майке и трико, моргал не проспавшись розовыми глазами и как бы
даже раскланивался, как после концерта.
- А подружки у нее нет? - был первый вопрос, и лысый барабанщик захихикал.
Стоит ли подробно рассказывать, как несколько дней подряд мы пили дешевое
красное вино и травили анекдоты про музыкантов. Я для Наташи вспомнил
чудесный, на мой взгляд, анекдот про дирижера Тосканини:
- Рассказывают, выйдя к оркестру, прежде чем начать дирижировать, великий
Тосканини доставал из жилетного кармана крохотную записку, прочтет, спрячет и
лишь потом взмахнет дирижерской палочкой... Что это у него было в кармане?
Талисман? Письмо от любимой женщины? Когда маэстро умер, бросились
доставать записку... А там написано: слева - скрипки, справа - виолончели.
- А он что, не мог запомнить? - спрашивала, звонко хохоча, наивная
малообразованная Наташа.
Тёпа с улыбкой подмигивал мне: <Класс!..> Ему всегда нравились глупенькие
женщины. А может быть, он подозревал, что уже воспитанная мною девчонка
валяет дурака.
- Давай-ка, сыграем ей! - и мы немедленно устраивали концерт джазовой
музыки, если можно назвать джазом мои каденции на темы всех любимейших на
свете мелодий, поддержанные громоподобной работой Тёпы - набор барабанов и
прочих устройств стоял у него на некоем возвышении в углу. Играя, Тёпа
подпрыгивал, дергался, гримасничал... А над ними висела довольно-таки похабная
картина, написанная маслом, изображающая лысого человека (Тёпу), сунувшего
голову в оскаленную пасть льву, который ( лев) при внимательном рассмотрении
оказывался женской маткой... впрочем, и сама дива с грушеобразными грудями
здесь присутствовала... но почти все тело ее как бы утонуло в тени...
Наташа музыку слушала, изумленно открыв рот, а как узрела картину на Тёпой
, испуганно отвернулась. И больше вверх не взглядывала. По моей
молчаливой просьбе Тёпа картину перевернул - на изнанке суриком было
небрежно написано: Лаврин И.А. <Осень>. 75х110.
Но я видел - развеселая обстановка, в которой жил Тёпа, потрясла Наташу.
Понравилась та небрежность, с которой он пропивал деньги, раздавал
полудрагоценные камни - агат, кошачий глаз и прочие - он их насыпал моей жене
целый мешочек... И мешочек-то был бархатный, с пояском, который затягивается...
И сам Тёпа нравился Наташе. Как он шепотом сам себе подпевает во время
перестука по тарелкам и барабанам на английском языке:
- Y lave, lave, lave... - и вдруг на русском. - Пиф-паф!
Наташа никогда прежде не бывала в мире богемы. И она легко приняла с
первого же дня сальные шуточки Тёпы, высказанные интеллигентским говорком,
без каких либо эвфемизмов, ей льстил его журчащий смех в ответ на любую фразу
Наташи, при этом он показывал ей и мне большой палец: мол, какая молодчина.
Но вряд ли он слушал, что она лепечет, - просто радовался, что рядом дышит
такая свежая молоденькая женщина.
Наконец, и ему захотелось, я понял, пообнимать горячую тварь, как он
выразился, - позвонил и привел вечером грудастую рыжую тетку в расстегнутой
дубленке. Та увидела Наташу - и сразу к ней.
- Ой, какая малявка, котенок на лавке! - Дубленка летит в угол. - А какой размер у
тебя бюстгальтер? - Кофту - не глядя на спинку стула. А сама бесстыже смеется. -
У меня - как у Синди Кроуфод... А под какую музыку с любимым чики-чики-чик? -
Она уже знала, что я скрипач. - Или ему несподручно при этом играть? А можно на
коленки... - И обратилась ко мне. На щеках, как розы, румяна. - Почему твоя
пятиклассница молчит? Еще классику не знает?
Трудно сказать, что больше обидело Наташу. То, что ее обозвали пятиклассницей,
или то, что она <классику не знает>.
- А под <болеро> Равеля сама не пробовала? - вдруг выпалила Наташа, вскинув
голову. Конечно, трезвой не стала бы препираться, а вот у пьяненькой вырвалось.
Этот Тёпа, перед тем, как привести свою женщину, заставил нас выпить за удачу,
хохоча и подмигивая.
Брякнув про <болеро>, Наташа тут же и растерялась.
- О, о!.. какая школа! - завопила обрадованно шумная гостья. - Да, да, там так
страстно кончается. - И кивнула Тёпе. - Надо взять на вооружение! - И мне тоже
кивнула со знанием дела. - Хороший, хороший выбор.
Я промолчал. Нет, не со мной Наташа спала под эту музыку, <болеро> Равеля я
ей не играл. Ишь, какие новости про Мамина высвечиваются... Не зря он в нашем
разговоре про Моцарта и Глинку ввернул. Значит, у него дома и вправду
классическая музыка имеется. Наверное, лазерный проигрыватель стоит.
Дина (так звали знакомую Тёпы) от хохота свалилась на колени барабанщика.
Наташа вопросительно зыркнула на меня синенькими глазками - поняла, что
непоправимое сморозила. Ну да ладно, простим. Вправду еще глупа, как пробка.
Так мы прожили у Тёпы дней десять, дышали гнусным дымом и запахом
небрежно погашенных сигарет ( и Тёпа, и Дина курят), спали на нечистых
простынях... И что-то новое возникло в наших с Натальей отношениях.
То ли я обиделся на нее за то, что слишком легко она вошла в легкомысленный
мир богемы, позволяет Тёпе целовать себя в губы, в пятку ( он шалун), и она мою
обиду почувствовала... А то ли дело в том, что Наташа опять вспомнила о Мамине,
вспомнила, может быть, еще с какой-то неведомой мне хорошей стороны... Так
или иначе, она загрустила.
Надо было что-то делать, на что-нибудь отвлечь друг друга. Я принялся было
снова рассказывать о скрипке... как ее делают, какие сорта дерева берут, как
сушат, но Наташа плохо слушала.
- Своди на концерт, - попросила она. И я обрадовался. В конце концов, сколько
можно пить, хохотать... Да и от Дины подальше.
Мы побывали в органном зале, бывшей церкви. Потрясающе играл Баха и
Франка молодой музыкант с кудрями из Питера.
Филармонический концерт мне понравился меньше, но Наташу потряс
огромный оркестр. Тем более, что мы сидели близко.
- Ой, сколько их... А это какой инструмент? А тот, вроде толстой колбасы? А
большие скрипки - виолончели?..
Но музыка, если слушать ее днем и вечером суток трое подряд, утомляет,
особенно человека, который не очень любит и знает музыку. Но все же как бы
снова между нами с Наташей установились тайные светлые связи.
В буфете консерватории, угощая шаманским, я нашептывал ей о великих
музыкантах прошлого. Она впервые услышала знаменитую историю про то, как
враги подрезали струны Паганини, и он потеряв первую, вторую, третью...
продолжал играть на последней, одной, не теряя темпа. Пальцы в кровь.
- Ты такой же!.. - польстила мне Наташа. - Такой же уверенный...
Твоими бы устами...
Вернувшись из красивого мира, где люди нарядно одеты, разговаривают тихо,
и то лишь в перерывах, Наташа будто в первый раз увидела квартиру, где мы
живем. И взялась сразу же, среди ночи, наводить порядок. Перемыла всю желтую,
в окурках, посуду, протерла полки, подоконники. Подмела и вымыла, наконец, пол,
и стал виден ромбический рисунок зеленого линолеума...
Но Тёпу не переделать, гостям от дома не отказать. Через день-два здесь снова
царил хаос, на пол сыпались новые окурки, по углам стояли и катались, звеня,
пустые бутылки. Дина Наташе не помогала. И у Наташи опустились руки.
А тут явились и вовсе страшные новые женщины, которые матом ругались, но
их все так же восторженно обнимал лысый барабанщик.
В ванной текло. В дверь с выломанным не раз замком сквозило.
Постирав свое бельецо, Наташа уходила в отведенную нам малую комнатку и
ложилась на диван. Личико у нее становилось обиженным, пухлым, как у ребенка.
Наверное, снова вспоминает о райской жизни у Мамина...
Как-то ночью я проснулся - плачет. Шмыгает, трясется... Единственное, чем я
могу унять ее слезы, - поцелуями и всем тем, что еще есть у Андрея Сабанова...
Юная моя спутница тут же становится другой, расцветают глаза, ей все интересно.
А мужик я еще не мертвый, черт побери. Хотя иной раз, отвернувшись к стене,
начинаю прикидывать: мне - 36, а ей - 16. Когда ей будет 36 - самый
требовательный срок у женщины, мне будет 72... Стану совершенный старик.
Опять скитаться одному во вселенной? Люби меня, красавица. Тело твое - под
шелковистой кожей словно ремни натянуты... Не бросай. Я все сделаю для тебя.
Прости, что покуда масть не идет, как говорят картежники...
20.
И снова - сон!.. В глуши России, в траве зеленой, при луне
лежали женщины нагие... Они мертвы, сказали мне.
Я замер в стороне с испугу. И вижу вдруг, что все они -
похожи на мою подругу! Господь, спаси и сохрани!
Там одинаковые лица... все одинаковы тела...
Мне говорят: зачем молиться? Ты воскреси - и все дела.
Которая, скажи - очнется, поднимется - и за тобой...
Да как узнать? Наталья, солнце, хоть глаз свой синенький открой.
Но неподвижны в бледном свете... У смерти чтоб свою отнять,
тела мне ледяные эти немедля надо все обнять.
Мне помнится у ней наивный духов цветочный аромат...
А космы - с золотым отливом... И пальчик на ноге поджат...
Но все доподлинно приметы на них повторены на всех!
И даже медные браслеты... Стою и слышу чей-то смех!
Иль это песий лай в дубраве? Зажги сильней свой луч, луна!
О, да, свой бал веселый правит, в кустах смеется сатана.
То, что я вижу, это - чёрта меня настигнувшая месть,
за то, что улыбался гордо, не отдавал всего, что есть.
За то, что сохранить желаю родных и - хоть какой талант...
Но обещал - и пожинаю. Стою среди небесных ламп.
О, где же бабочка из сказки - она кружила бы сейчас
над головой моей Наташки, коснулась - мимо унеслась.
Любимая! Ну хоть рукою пошевели... или вздохни...
Но белою толпой немою лежат передо мной они.
Я опускаюсь на колени. И слышу страшный, страшный стон...
И гаснет лунное свеченье... Но не кончается мой сон...
И я кричу: убейте скрипку... берите музыку мою...
Верните лишь ее улыбку... я все навеки отдаю.
Готов стоять в снегу годами, дышать цементом и огнем.
Верните с синими глазами любимую - она мой дом,
моя вселенная, забава, загадка света, бытия,
и воскрешение, и слава... и если надо - смерть моя.
21.
Гляжу на нее, спящую, вспоминаю ее рассказы о больной матери, о жизни в
ледяном бараке под облаками цементного завода и думаю: откуда в грязи и
бедности такая красота могла засветиться?
Наташенька, я что-нибудь придумаю, клянусь. Мы уедем скоро. Я жду счастливого
момента.
Но что делать, если нет и нет подходящего случая, а жизнь торопит, пугает,
томит? Так получилось, Наташа помылась в ванной и забыла на раковине свои
золотые украшения. А после нее принимала душ Дина ( опять появилась у нас,
жарила принесенную камбалу), так вот она и узрела цепочки, кольца и браслет,
вышла, держа их на ладонях:
- Какая прелесть!.. Твои?.. - и присмотревшись, вдруг воскликнула. - Так это тебе
который Мамин подарил? Не наш ли сибирский разбойник?
- А кто это? - быстро спросил я, ненатурально засмеявшись. Я увидел, как
испугалась Наташа. - Писатель Мамин-Сибиряк?
- Так вы не знаете? - завизжала Дина, впиваясь глазами в витиеватую надпись на
золотой пластинке. - <Любимой. Твой Мамин.> А есть такой... - И с видимой
неохотой отдавая украшения девчонке, буркнула. - Я бы на твоем месте
показывала всем, кто пристает... Сразу отвянут. Даже если ты знакома с другим
каким-то Маминым.
- Это идея, - кивнул я. - Что, страшный человек?
- Вор в законе... депутат Госдумы... о нем в <Известиях> писали. - Она пристально
посмотрела на меня. - У него жену увел какой-то скрипач.
- А, слышал по телевизору. Но ее вроде бы в циганский табор увели? - Я показал
указательным пальцем на себя. - А я, кажись, скорее на японца похож, чем на
цыгана.
- Это верно, - охотно рассмеялась Дина. Опасный разговор иссяк, но я подумал:
судьба показывает длинные зубы. Надо и отсюда сматываться. Дина может
раззвонить про красивый подарок с гравировкой и про шутливые свои подозрения,
и кто знает, не задумается ли кто-нибудь всерьез: не те ли беглецы?
Немедленно отправив Наташу с Диной в магазин за шампанским в связи с
выдуманным своим днем ангела (Дина с радостью пошла), я остался наедине с
Тёпой и сказал ему прямо:
- Старик, нам надо с Наташей за границу... помоги. Через твою филармонию
можно достать загранпаспорта? Я заплачу, сколько скажешь...
- Хочешь совсем рвануть? - удивился Тёпа. - Ты же не еврей.
- Она хочет посмотреть свет. А ей еще всего 16, паспорта не успела получить. Но у
нас есть паспорт другой одной нашей подруги... очень похожа. Не спрашивай ни
чем, сделай. Я тебе буду век обязан. Уверяю тебя, хорошо отблагодарю.
Тёпа смотрел на меня изумленными желтыми глазами.
- Да ну!.. прямо как в кино... чем ты можешь отблагодарить? - Он заметно
волнуясь, закурил. - Кажется, догадываюсь. Но я тебе так помогу... в память о
нашей юности. Да, в ОВИРе надо будет кинуть... Сколько могу обещать?
- А какая у них такса?
- На кого нарвешься. Я думаю, по триста долларов за паспорт надо.
- Сделаем, - сказал я. Но чтобы он не подумал, что у нас с Наташей денег куры не
клюют, торопливо добавил. - Продадим эти ее цацки... Сделаем.
Тёпа улыбаясь смотрел на меня. Он мог бы спросить: <А на какие шиши вы там
будете жить?>. Но зачем спрашивать? И так ясно, что дело темное ( его любимое
выражение). Он побрился опасной бритвой, надел костюм с галстуком и, сделав
плаксивое выражение на лице, стал похож на известного лысого бизнесмена-
прохиндея, которого мы часто видим на экранах телевизоров.
- Я-таки пошел.
Вечером под великим секретом в ванной мне было сообщено, что его фирма в лице
замдиректора, иудея Ваксмана за двести зеленых поручится за нас, а его знакомый
в ОВИРЕ обещает за двести же помочь... но это, конечно, за каждый паспорт.
Только надо аккуратно заполнить бланки. И фотокарточки, фотокарточки нужны...
по шесть штук с каждого.
С утра мы с Наташей сбегали за угол, в фотоателье, и через час нам выдали
необходимые снимки.
К счастью, в квартире второй день не было Дины. Поэтому мы с Наташей, не
таясь, сели за стол и принялись за работу. Тёпа, рассеянно улыбаясь, сидел за
своими барабанами и тарелками в углу и тихо пощелкивал палочками, время от
времени взглядывая на нас.
Я написал, что я, Алексей Иванович Лыков, тридцати семи лет, скрипач, адрес
такой-то, но в данное время работаю в Новосибирской филармонии. Елена
Михайловна Шагурина написала, что она трудится вместе со мной
администратором моих концертов.
Когда мы закончили, Тёпа вскочил и, мыча <Чу-чу> из <Серенады Солнечной
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг