- Врете, по обыкновению. Приветствуете - ладно. А поздравлять не с
чем и не от кого. Разве что от своего имени - то есть с "ничем" и от
"никого", ибо кто вы?
Он не разрешал себе попусту обижаться. Он взял меня под руку. В
городе было мрачно и холодно, как осенью. Ободранные бурей деревья уныло
покачивали голыми ветвями. Готлиб восторженно сообщил:
- Открыли валютный универсам. Товаров - ужас! Невероятные богатства
хитрюга Маруцзян таил на своих складах. Идем смотреть, как реализуются
запасы. Пока только для рабочих оборонных заводов за сверхплановую
продукцию. К сожалению, нам с вами эти богатства недоступны. - Он
вздохнул: членам правительства новая валюта не выдавалась.
- Скоро выпустишь золото и латы?
- Уже переливаем слитки в монеты, печатаем банкноты.
На Готлиба Бара замыкалась промышленность, торговля и финансы. "Ведаю
двадцатью четырьмя министерствами", - хвастался он. К удивлению - и не
только моему - этот любитель искусства быстро освоил свои нынешние
функции.
Универсам состоял из двух отделов. В первом, темноватом зальце,
отоваривались карточки. Здесь было мало товаров - хлеб, крупа, дешевые
консервы - и много покупателей, сбившихся в извилистую очередь. Во втором
помещении - два хорошо освещенных зала - с полок выпячивались давно
забытые снеди - копченые колбасы, сыры, масло, икра, балыки, мед,
мороженое мясо, мука и сахар, птица и плоды - и тысячи, тысячи банок
консервов. У каждого разумного человека невольно возникала мысль: какого
черта запасались деликатесами? Сало, мясо и сухари в армии куда нужней,
чем икра и балыки!
Посетителей в валютных залах было еще больше, чем в пайковом. Но ни к
одному прилавку не выстраивались очереди. Я спросил пожилого рабочего,
зачем он пришел сюда - покупать или смотреть? Он показал справку, что
наработал сверх нормы на сорок латов - бумажка, достаточная для закупки
полной сумки продовольствия.
- Погожу до выдачи золота, - сказал он. - Еда - что? Прожевал - и
кончено! А золото пригодится и после войны. Кое-что истрачу. Жену порадую.
Да и внук - орел! Без подарка не приду.
Другой посетитель огрызнулся:
- Купил, купил! Чего спрашиваешь? Жрать хочется, а не бумажки
елозить! Все истратил, а еще наработаю, еще истрачу!
Он сердито глядел на купленные пакетики с продовольствием - похоже,
втайне страдал, что пришлось расставаться с драгоценной справкой о
перевыполнении нормы, не дождавшись часа, когда станет возможно превратить
ее в золото. Все было, как предсказывал Гамов.
- Палка о двух концах, Готлиб, - сказал я. - Один конец - пряник, а
другой - кнут. Вы мне показали все роскошества пряника, теперь я...
- Продемонстрируешь кнут?
Мы свернули с проспекта в переулочек. Я подвел Бара к трехэтажному
дому. На вбитом в стену металлическом кронштейне висел мужчина лет сорока
пяти, в парадном мундире подполковника, увешанном орденами. Бескровное
усатое лицо, даже опухшее от удушья, хранило печать недавней красоты. Это
был Жан Карманюк, начальник районной полиции, многократно награжденный
прошлым правительством за усердие, примерный семьянин и общественник, отец
трех мальчиков. На дощечке, висевшей на правой ноге повешенного, кратко
перечислялись его преступления: брал взятки с грабителей, в покаянном
листе признался лишь в незначительных провинах, а после повторного
утверждения в должности за крупную мзду инсценировал побег двух бандитов.
Родители и жена Карманюка высланы на север, имущество конфисковано, дети
отданы в военную школу.
- Не кнут, а дубина! - сказал Бар. - Кто определил кару? Суд?
- У нас Священный Террор! Приговор выносят чиновники Гонсалеса.
Кстати, в этом случае он сам его подписал - все-таки первая виселица для
важного труженика полиции. Повесили со всеми орденами - показать, что
прежние награды не оправдывают новой вины.
- Без суда? Без апелляции? Без протеста?
- Почему без протеста? Министр Милосердия, наш общий друг Николай
Пустовойт, протестовал. Указывал на награды подполковника, на его невинных
детей, им теперь, ох, несладко... Но высшая инстанция утвердила приговор.
- Кто эта высшая инстанция? Что-то не слыхал о такой.
- Высшая инстанция - я, Готлиб.
Бар долго смотрел на меня.
- Вы очень переменились, Андрей, - сказал он.
- Все мы меняемся, - ответил я.
Оставшуюся до дворца дорогу он промолчал.
Я тоже молчал, но про себя усмехался. Не радостно, а печально. Готлиб
Бар, увлеченный организацией промышленности и торговли, выпуском новых
денег, еще не полностью прочувствовал, какую ответственность поднял на
свои плечи. Она еще не придавила его. А мои плечи уже сгибались. Я мог бы
сказать Бару, что трижды брал перо в руки и трижды бросал его на стол, не
подписывая казни отца троих детей. И мог бы сказать, что один из бежавших
бандитов - брат его жены и что сам Карманюк его изловил, но потом поддался
на мольбы жены. И еще мог бы добавить, что от одного наказания все же
избавил подполковника - утопления в нечистотах, именно такой казни
требовал Гонсалес. И не сказал этого потому, что знал о себе: возникнет
еще такой случай - и перо в моих руках уже не задрожит. Страну до зимы
нужно очистить от зверья, так пообещал диктатор - и вручил нам в руки
кнут. А если уж бить, так бить! Все же я был заместителем Гамова.
Артур Маруцзян заседал обычно в роскошном зале, вмещавшем больше
сотни людей. К залу примыкал полуциркульный кабинет человек на двадцать.
Гамов выбрал для заседаний Ядра это помещение. Только в дни, когда
вызывались все министры и эксперты, мы переходили в большой зал.
Полуциркульный кабинет, вскоре ставший всемирно знаменитым, представлял
собой удлиненное помещение, завершавшееся полуокружностью с убогими
пилястрами по стенам.
В кабинете сидели двое - Николай Пустовойт и Пимен Георгиу, тощий
человечек с басом не по росту и носиком, напоминавшим крысиный хвостик, -
он при разговоре пошевеливался. Вообще в его облике было что-то крысиное.
Мне он не нравился: активный недавно максималист, из приближенных к
Маруцзяну, он первый переметнулся к нам. Пимена Георгиу проектировали в
редакторы новой правительственной газеты "Вестник Террора и Милосердия".
- Диктатор заперся с оптиматом Константином Фагустой, - сообщил
Пустовойт, для важности понизив голос. - Секретнейшая беседа!
Добряк Николай Пустовойт раньше всех нас вошел в свою роль. Недавний
бухгалтер, оперировавший цифрами, он действовал сейчас преимущественно в
мире эмоций, но при нужде умело подкреплял бурю огненных чувств ледяными
арифметическими расчетами. На первом заседании Ядра Гонсалес потребовал
выселения из городов в лагеря всех когда-либо сидевших в тюрьмах.
Пустовойт возмутился, уродливое лицо стало страшным, тонкий голос дошел до
визга, он взметнулся мощным нескладным телом над изящным красавцем
Гонсалесом, но того не поколебали негодующие призывы к милосердию. Тогда
Пустовойт сделал в блокноте быстрые подсчеты и объявил, что прилив рабочей
силы в лагеря, конечно, облегчит производимые там грубые работы. Но для
охраны лагерей придется либо снять с фронта около десяти дивизий, либо
закрыть два десятка заводов, либо прекратить эффективную борьбу с
внутренним бандитизмом. Гонсалес был сражен наповал.
Гамов вскоре закончил свою беседу с лидером оптиматов. Я забыл
сказать, что к полуциркульному залу примыкало еще несколько комнат: личное
помещение диктатора. В нем Гамов и жил, и принимал одного-двух для особых
бесед. Одна из комнат этого помещения прослыла "исповедальней" - по
характеру совершавшихся там разговоров.
Из "исповедальни" вышел взъерошенный Константин Фагуста, а за ним
Гамов. О Фагусте должен поговорить подробнее, в финале блистательной
карьеры Гамова этот человек определял, жить ли диктатору или бесславно
погибнуть. И хоть замечаю о себе, что начинаю рассказы о людях, окружавших
Гамова, с описания их внешности, должен и о Фагусте придерживаться такого
трафарета. Удивительно, но все эти люди, кроме самого Гамова да, пожалуй,
меня, резко выделялись незаурядным обликом, а Фагуста - всех больше. Он
был массивен, как Пустовойт, ангелоликостью вряд ли уступал Гонсалесу, а
на умеренных габаритов голове нес аистиное гнездо, из волос, разумеется, а
не из прутьев. И волосы не лежали на голове, а возвышались над ней, и не
просто возвышались, а шевелились, то вздыбливались, то опадали. Казалось,
они живут своей самостоятельной жизнью. К тому же они были неправдоподобно
черные. Вообще все в Константине Фагусте было черно: и глаза, и темной
кожи лицо, и даже костюмы - он ходил в вечном трауре, более
приличествовавшем пророку гибели Аркадию Гонсалесу, чем лидеру оптиматов.
Гонсалес, между прочим, носил и рубашку светло-салатную, и костюмы
зеленоватые или синеватые - в полном противоречии со своей новой
должностью.
Как-то после спора, когда аистиное гнездо на голове Фагусты особенно
вздыбилось, я поинтересовался, не носит ли он в кармане батареек,
производящих в нужный момент электростатическое распушивание волос. Он
ответил, что электробатарейки у него есть, но они вмонтированы в сердце и
заряжены потенциалом возмущения от наших глупостей. Пришлось примириться с
таким не совсем научным ответом.
Фагуста пошел к свободному стулу, но увидел, что рядом Пимен Георгиу,
и повернул на противоположную сторону. Оба эти человека, оптимат Фагуста и
максималист Георгиу, люто враждовали. Готлиб Бар острил: "Они друг другу -
враги. И ненависть их сильней, чем любовь, они живут этой ненавистью. И
если один умрет, то и второй зачахнет, ибо исчезнет ненависть, движущий
мотор их жизни".
- Информирую о нашей договоренности с господином Фагустой, -
заговорил Гамов. - Он пожелал издавать газету "Трибуна", в свое время
запрещенную Маруцзяном. И пообещал, что если я разрешу его газету, то
быстро раскаюсь, ибо она не поскупится на жестокую критику нового
правительства. Я ответил, что любая критика ошибок полезна, и
поинтересовался, а будет ли "Трибуна" одновременно с критикой ошибок
восхвалять наши успехи. Он ответил, что для прославления успехов хватит
"Вестника Террора и Милосердия", возглавляемого его заклятым другом -
именно такое выражение употребил господин Фагуста, - уважаемым
максималистом Пименом Георгиу. Печатать "Трибуну" я разрешил. У вас есть
вопросы, Фагуста?
- Список вопросов к новому правительству я представлю отдельно, -
Фагуста свирепо взметнул гнездо волос.
- Представляйте. Какие у вас вопросы, господин Георгиу?
Пимен Георгиу поспешно встал, и поклонился сразу нам всем, и
пошевелил кончиком тоненького, как хвостик, носа.
- Диктатор, список вопросов я уже вручил министру информации.
- В таком случае оба редактора свободны.
Пимен Георгиу был ближе к двери и подошел к ней первый. Но
монументальный Фагуста нагнал его и оттолкнул плечом. Георгиу все же
устоял на ногах, но помедлил, чтобы снова не столкнуться с бесцеремонным
оптиматом. Мы проводили их уход смехом. Даже чопорный Вудворт изобразил на
своем аскетическом лице символическую улыбку.
- Начинаем заседание правительства, - сказал Гамов. - Будем решать
вопрос о создании двух новых международных организаций, одну предлагаю
назвать "Акционерной компанией Черного суда", вторую соответственно
"Акционерной компанией Белого суда".
Гамов явно наслаждался замешательством, которое угадывал у нас. И
прежде, чем мы осыпали его вопросами, он спокойно продолжал: - Дам все
разъяснения, но прежде наведу справку. Бар, может ли банк предоставить
правительству сумму в десять миллиардов лат на особые нужды?
Готлиб Бар поднялся. Он один говорил стоя.
- Я бы сформулировал ваш вопрос по-иному. Может ли банк выделить из
резервов одну тысячу чудов золота? Так вот - золото есть. Также имеется
иностранная валюта - кортезианские диданы, юлани Лепиня, доны Кондука. В
общем, валюты для операций, о которых вы меня известили, хватит.
- Отлично. Разъясняю суть новых акционерных компаний.
Мы создали два новых социальных института, - напомнил Гамов, -
министерство Террора и министерство Милосердия. Террор должен
ликвидировать массовую преступность в стране, сделать подлость убыточной и
позорной. Милосердие призвано смягчить излишества террора, восстановить
справедливость. Ибо борьба с преступностью ведется методами столь
жестокими, что когда-нибудь и их назовут преступными. Даже успех в
террористическом истреблении преступлений есть и останется горем народа.
Но преступления внутри страны ничтожно малы перед международными
преступлениями, - продолжал Гамов. - Главное международное преступление -
война. Но преступники не те, кто на фронте кидается с оружием один на
другого, хоть они тоже не ангелы. Преступники те, кто организует, кто
восславляет и финансирует войну. И с ними по высокой справедливости нужно
поступать тысячекратно более жестоко, чем с бандитом, вышедшим на разбой.
Ибо зло от организатора и певца войны неизмеримо больше. Но бандитов
сажают в тюрьмы, вешают, расстреливают. А короли, императоры, президенты,
премьер-министры, командующие армиями, журналисты, ораторы в парламентах?
Разве их наказывают? Они порождают войны, но зарабатывают славу, а не
кары. Даже если война завершилась поражением, творец ее, король или
президент, лидер партии или журналист, мирно удаляется на покой и пишет
мемуары, где поносит противников и восхваляет себя. Величайшие преступники
перед человечеством удостаиваются почтения! За то, что убивали детей и
женщин, богатство и честь - вдумайтесь в эту чудовищную несправедливость!
Кончать с этим! Беспощадно кончать! Тысячекратное утопление в нечистотах
за убийство одного ребенка, за одну искалеченную женщину!
С Гамовым произошло одно из тех преображений, которые вначале так
поражали меня. Он впал в исступление. Он побледнел, глаза расширились и
сверкали. Впрочем, он быстро успокоился. Он умел брать себя в руки. Что до
меня, то железное спокойствие Гамова всегда виделось мне более страшным,
чем взрывы ярости.
- Самый простой выход - объявить все роды деятельности, способные
вызвать войны, в принципе преступными, - уже спокойней говорил Гамов. - Но
мы не анархисты. Без аппарата власти, без талантливых политиков,
писателей, ученых общество либо захиреет, либо распадется - результат еще
хуже, чем война. Но почему не объявить важные государственные посты
подозрительными по преступности? Почему не предупредить короля и
журналиста, министра и промышленника, что у них потенциальная возможность
преступления перед человечеством и что они должны остерегаться превращения
потенции в реальность? И почему ему заранее не указать, что дорожка,
которая доныне вела к славе и почестям, теперь поведет к виселице и яме с
нечистотами? Вот для чего нужен Черный суд. Он будет предупреждать людей
об их ответственности перед человечеством и заранее указывать кары, если
люди обратят свои возможности во зло.
- Но этого мало - только предупреждать о карах, - говорил далее
Гамов. - Черный суд станет исполнительным органом Священного Террора.
Богиня правосудия изображается с весами в руках, на них взвешивается вина
человека, и с повязкой на глазах. Мы сорвем с глаз богини повязку. Она
станет зрячей. Она будет пристально всматриваться в каждого заподозренного
и, только убедившись в реальности вины, взвесит ее тяжесть и объявит кару.
А также и плату тем, кто выполнит эту кару. Мы выдавали денежные награды
солдатам за их геройство. Пора перенести этот способ войны и в
международную жизнь. Преступник, осужденный Черным судом, часто вне
досягаемости нашей полиции. Но всегда найдутся исполнители наказания, если
им крупно заплатить. Вудворт, вы кортез, вы знаете психологию народа,
исповедующего принцип "каждый за себя, один бог за всех". Скажите, найдем
ли мы в этой стране исполнителей приговоров Черного суда, если пообещаем
огромную награду в золоте или диданах?
Я уже упоминал, что мы не поднимались со своих стульев, отвечая или
докладывая. Единственным исключением был Готлиб Бар. А надменный Вудворт
даже не поворачивался к тому, с кем разговаривал. Он каменно восседал,
подняв голову и глядя прямо перед собой, то есть на Гамова, он выбрал себе
место против диктатора. Но сейчас он встал - и это подчеркивало
значительность его ответа. И на желтоватых щеках аскетического лица
появилась краска. Если бы слово "вдохновение" не противоречило природе
этого человека, я сказал бы, что его охватило вдохновение. Впрочем, один
раз я уже видел его в таком необычном состоянии - в вагоне литерного
поезда, когда он предложил нам захватить власть в стране.
А говорил он о том, что в Кортезии чистоган - всеобщая мера. Любовь и
еда, красота и власть, богатство и слава - все это разные понятия, но все
они могут быть выражены в деньгах как универсальном мериле. Такой-то стоит
миллион диданов - и это характеристика не только его богатства, но и силы
его ума, его жизненной энергии. И хоть не говорят, что вот эта девушка
любит своего парня с силой в сто тысяч диданов, но если бы кто и сказал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг