- Будет, но меньше нормального, - осторожно поправил Штупа.
Маршал яростно ударил кулаком по столу.
- Меньше или больше урожай, армию обеспечить хлебом! Не позволю
уменьшать военные пайки!
- Успокойтесь, маршал, - сказал глава правительства. - Снабжение
армии останется на прежнем уровне. Но гражданские пайки еще сократим.
Прискорбно, но не вижу другого выхода.
Маршал успокоился так же быстро, как перед тем рассердился. Снабжение
гражданского населения его не интересовало.
- Теперь послушаем наших героев! - Маруцзян улыбнулся нам. -
Докладывать будете вы, полковник Гамов?
- Начните доклад с того, почему игнорировали мои приказы и директивы
правительства! - опять взорвался маршал.
Маруцзян поморщился. Маршал нарушал обговоренный сценарий. Лидер
партии максималистов долго шел к власти извилистыми путями и хорошо
приспособился к тому, что называлось в учебниках "стратегией непростых
действий". Даже во главе государства он недолюбливал атаки в лоб. И хоть
командир корпуса, пока еще лишь полковник, в этом зале казался фигурой
незначительной, Маруцзян не изменил своей гибкой политике. Он милостиво
кивнул Гамову. Он все же нервничал: надо было слушать не чиновных лакеев,
а своих врагов - он не сомневался, что это так.
- Начните с ваших побед, полковник. Это будет приятным и для вас, и
для нас началом.
Павел Прищепа вытащил из портфеля большой блокнот и раскрыл его. Я
увидел через плечо, что это вовсе не блокнот, а приборчик, похожий на тот,
что он давал мне. Только на том была две цифры 7, а здесь их было около
сотни. Павел ткнул в одну из цифр, и по внутренней стороне крышки побежали
светящиеся слова. Он ткнул в другую, появились новые. Я шепотом спросил:
- Идет по плану?
Павел ответил тоже шепотом:
- Вокзал в наших руках, стереостанция тоже. К казармам войск
безопасности подкатили тяжелые вибраторы в грузовиках.
- Телефоны и электростанция, Павел?
- Пока нет. Но по твоей диспозиции мы захватываем их после стерео и
казарм. Время еще есть.
Гамов в это время показывал, что не собирается плясать под музыку
главы правительства, а намерен разыграть собственный танец.
- О наших победах говорить не буду, они известны сегодня всем в
стране! И к тому же они гораздо меньше, чем могли бы быть. А меньше
потому, что мы не получили поддержки от нашей армии. Нас бросили на
произвол судьбы. Совершена государственная измена - хорошо оснащенную
дивизию сознательно покинули на уничтожение.
- Да что вы говорите? - вскипел маршал, вскакивая. - Кто вы такой,
что осмеливаетесь бросать мне в лицо чудовищные обвинения?
- Я командир корпуса, объединившего две дивизии, преданные верховным
командованием, и собственной кровью, собственным мужеством проложившего
себе обратную дорогу на родину.
- Самозванец вы, а не командир! Сами себя назначили! Никогда вам не
бывать ни генералом, ни командиром корпуса!
Что разговор с командованием непокорного корпуса будет несладким,
Маруцзян догадывался. Но что Гамов сразу начнет с обвинений, а маршал
безобразно взорвется, по всему, было непредвиденным. Маруцзян показал, что
недаром в свое время обогнал в беге к власти своих противников и столько
лет прочно держал ее в руках. Он прикрикнул на Комлина:
- Прекратите, маршал! Запрещаю вам говорить без моего разрешения! - И
почти вежливо обратился к Гамову: - Очень серьезные обвинения, полковник.
Но есть ли у вас столь же серьезные основания для них? На любой войне
бывают успехи и неудачи. Но разве допустимо все неудачи приписывать
предательству и изменам? Тогда почему ваш сосед генерал Коркин, которого
мы разжаловали, сдал свою дивизию в позорный плен, а вы в условиях еще
тяжелей, чем у него, одерживали одну победу за другой?
Он, конечно, умел спорить, глава нашего правительства. И на какие-то
минуты в этом осунувшемся старике возродился прежний лидер, мастерски
высмеивавший своих противников, ставивший перед ними вопросы, на которые
имелись лишь желаемые ему ответы. И сейчас он верил, что легко опровергнет
любые обвинения Гамова, а потом накажет полковника за то, что тот
осмелился необоснованно обвинять.
Гамов не успел ему ответить, как в зал вошел начальник охраны
правительства, низенький полковник в очках, Морохов, так его звали, мы
часто видели его на стерео во время дворцовых банкетов. Маршал раздраженно
прикрикнул на него:
- Я не вызывал тебя! Уходи, заседаем!
Но Морохов игнорировал окрик.
- Маршал, у нас авария. Вся связь отключена!
- Отключена? - удивился Маруцзян. - Почему отключена?
- Что-то случилось на центральной станции. Все каналы на город
перестали работать.
- Так что стоишь? - Маршал, несмотря на запрет Маруцзяна, все больше
свирепел. - Иди и налаживай связь! Даю полчаса на исправление - и ни
минутой больше.
Морохов исчез. Гамов продолжал прерванную речь:
- Вы требуете обоснованных обвинений? Обвинения будут убедительные.
Изменник и предатель Мордасов...
На этот раз не выдержал сам Маруцзян:
- Полковник, выбирайте выражения! Вы не в домашнем кругу сплетничаете
о знакомых, а докладываете правительству. Мы еще расследуем ваше обращение
с нашим посланцем. За многие поспешные и преступные действия придется
нести суровую ответственность.
Гамовым овладел так хорошо мне знакомый приступ бешенства. Я
встревожился, не сорвется ли он раньше времени. Но он сдержался, только
глаза его зловеще засверкали, и в голосе зазвенело железо.
- Вы совершенно правы, уважаемый председатель Совета Министров, за
преступные действия надо нести суровую ответственность. И я уверен, что
все виновные понесут ее. Я долго подбирал слова, которые точнее всего
характеризуют Мордасова. И остановился на самых объективных - предатель и
изменник! - Гамов резко повысил голос, пересиливая поднявшийся в зале гул:
- Да, предатель и изменник! Но не он один, а все те, кто его выдвигал и
поддерживал. И тому доказательством документ, очутившийся в наших руках. -
Он поднял вынутую из кармана бумагу. Все в зале, кроме нас пятерых,
сидевших отдельно, - мы знали, о чем он будет говорить, - уставились на
нее, как завороженные. - Сейчас я оглашу его, но предупреждаю: моему
чтению попытаются помешать скрытые предатели, также находящиеся в этом
зале. Любую такую попытку со стороны любого человека буду расценивать как
самообвинение, как признание в соучастии в измене и предательстве.
Он обводил зал злыми глазами. В зале каменело глухое молчание. Даже
маршал не осмеливался подать громкую реплику.
- Продолжаю. Мордасов прилетел в распоряжение корпуса, чтобы отобрать
у солдат тысячекратно заслуженные ими крохотные денежные награды. Для
чего? Чтобы они усилили оборону родины, так он сказал. Ради усиления
обороны родины он примирялся с тем, что боевой дух корпуса сильно падет
перед решающими битвами за вызволение. Он готов был пожертвовать нашим
корпусом ради более высоких целей. Каковы же эти высокие цели? Вот они, в
этой бумаге! Отобранные им деньги предназначались для раздачи высшим
сановникам государства. Маршалу Комлину выделялось два миллиона калонов,
главе правительства...
Маршал вскочил и заорал:
- Стража! Стража!
В зал проскользнул Морохов, ожидавший за дверью вызова.
- Полицию безопасности! - ревел маршал, грозно топорща седые усы и
бешено вращая глазами. - В тюрьму молодчиков, всех в тюрьму!
- С полицией безопасности нет связи, - ответил Морохов. - Связь не
удалось наладить.
- Как не удалось наладить? Я же дал указание, чтоб наладили! Как же
не удалось, если я дал указание, чтоб удалось?! - бушевал маршал. - Вы
получили мое указание? Отвечайте!
Даже у таких верных служак, как Морохов, временами отказывала
дисциплина.
- Отвечаю. Получил очень ценное указание. Но ни один телефонный
аппарат не отреагировал на ваше указание, маршал.
Маруцзян не отрывал колючих глаз от Гамова, спокойно стоявшего с
бумагой в руке. Артур Маруцзян был слишком опытным политиком и достаточно
умным человеком, чтобы понимать, что только сумасшедшие могут просто
прийти на заседание правительства и бросить ему обвинение в измене. В
грозном хладнокровии Гамова таилось нечто большее, чем дурной характер
нескольких чересчур возомнивших о себе командиров. Уверен, что в мозгу
Маруцзяна проносились тысячи тревожных картин - возмущение в армии,
восстание народа... Но за окнами не слышалось ни криков толпы, ни грохота
электроорудий, ни визга резонаторов. Обрыв связи с городом мог возникнуть
в результате обычной аварии. Маруцзян всю свою жизнь отвечал на любой удар
еще более жестоким ударом. Гамова надо было любыми средствами заставить
молчать. Маруцзян приказал начальнику стражи:
- Полковник Морохов, вызовите внутреннюю охрану. Пусть вызовут всех
свободных солдат срочно сюда с оружием!
- Внутренняя связь дворца тоже не работает, - был ответ.
Маруцзян побелел, у него перехватило дыхание. Внутренняя связь во
дворце была автономна. Никакая авария в городе не могла вызвать такую же
аварию во дворце. Маруцзян бросил быстрый взгляд на маршала. Маршал ничего
не понимал. Он с недоумением оглядывался, пожимая узкими плечами с
роскошными погонами, и горестно бормотал:
- Как же не получилось, если я дал указание, чтоб получилось?
Маруцзян распорядился:
- Полковник, пройдите сами по залам дворца и соберите всех, кто
попадется. Срочно, полковник, срочно!
- Слушаюсь! - Полковник повернулся к двери.
Но еще до того, как он вышел, в зал стал входить вооруженный отряд.
Впереди вышагивал Варелла, среди других я увидел сержанта Серова и
Сербина. Отряд прошел к столу правительства, за каждым министром встал
солдат с ручным резонатором, за спинами Маруцзяна и маршала встали по
двое. Все совершалось в мертвом молчании зала. Маршал, совладав с
ошеломлением, вскочил и заорал на Вареллу, остановившегося за его спиной:
- Кто такие? По какому праву? Вон отсюда! Под арест! Я маршал, и я
приказываю!..
Варелла правой рукой прижал к груди маршала ручной резонатор, а левой
сорвал с него один за другим оба пышных погона.
- Ты уже не маршал, а старый дурак! Садись и помолчи! Не то одно
нажатие кнопки - и будешь крутиться на полу!
Маршал хорошо знал, как действуют резонаторы. Он опустился на стул и
обхватил лицо обеими руками. Плечи его, освобожденные от эмблемы высокой
власти, судорожно тряслись. Старый воин молчаливыми слезами оплакивал свое
унижение. Гамов спокойно спросил:
- Маруцзян, вам ясна ситуация?
Главе правительства понадобилась почти минута, чтобы справиться со
вдруг отказавшим голосом. Выдержки и собственного достоинства у него было
гораздо больше, чем у маршала. Он ответил Гамову таким же спокойным
голосом:
- Устроили путч! А что дальше, разрешите узнать?
- Дальше вы откажетесь от поста главы государства. И не просто
откажетесь, а передадите мне этот пост.
- Что будет потом? Вручите меня суду, как делают это узурпаторы с
побежденными противниками? Предъявите обвинения в измене и прочих
провинах, которые с усердием высосете из своих пальцев?
- Что будет с вами, зависит от вас, Маруцзян. Если без лишнего шума
откажетесь от власти, обещаю суда над вами не устраивать.
Маруцзян обвел глазами зал. Все безмолвно сидели на своих местах. Он
обернулся на двух солдат, каменно возвышавшихся за его спиной. На его
скуластом лице обрисовалась злая улыбка.
- Нет, полковник Гамов, не дам я вам радости легкой передачи власти.
Захватывайте ее насильно, а меня отдавайте под суд. На суде я выскажу все,
что знаю о вас и еще к тому времени узнаю. Посмотрим, удастся ли вам
обосновать на открытом процессе идиотские измышления.
Тогда рядом со мной поднялся Пеано и пошел к столу правительства,
вынимая из кармана самое страшное оружие ближнего боя - точно такой же
импульсатор, из какого Гонсалес располосовал Мордасова. Снова страшно
побелев, Маруцзян непроизвольно приподнялся. Пеано остановился перед
Маруцзяном.
- Дядюшка, вы меня знаете, и я вас знаю. Вы соображаете очень быстро,
и поэтому я вам даю ровно одну минуту, чтобы принять все условия
полковника. Если на исходе этой минуты мы не услышим ваше громкое "да", я
развалю вас на четыре куска. И сделаю это с удовольствием, можете мне
поверить.
- Негодяй, ах, какой негодяй! - прошипел Маруцзян. - Ты все это
подстроил, я знаю! Какой же я дурак, что отправил тебя на фронт, а не
засадил в тюрьму, как надо было.
- Полминуты прошло, - зловеще предупредил Пеано и стал поднимать
импульсатор. - Считаю медленно. Один, два, три...
- Да, да, да! - истерически прокричал Маруцзян. - На все - да! На все
ваши проклятые условия - да! Опусти импульсатор, Альберт!
Пеано спрятал импульсатор и не спеша пошел на свое место.
- Теперь остается зачитать перед стереокамерой отречение от власти, -
сказал Гамов.
В глазах Маруцзяна засветилась надежда. Он всегда умел ловко находить
неожиданные ходы в сложных ситуациях. Не подарит ли ему судьба и сейчас
такую спасительную возможность?
- Мне нужно время обдумать текст отречения...
- Отречение уже написано. Вудворт, подайте его.
Вудворт вышел из-за второго стола, где сидел, и вручил Маруцзяну
текст. Ненависть исказила маловыразительное лицо Маруцзяна.
- И вы, Джон, - сказал он горько. - Так умри же, Артур Маруцзян,
величайший из лидеров славной партии максималистов!
- Никто не требует вашей смерти, - заметил Гамов. - Отречение от
власти еще не смерть.
- Говорю фигурально! - огрызнулся Маруцзян. - Я так полагался на его
верность, столько добра ему делал. А он предает меня!
- Не предаю, а перехожу в стан тех, кто может стать спасителем нашей
страны, которую вы довели до упадка и опустошения, - чопорно сказал
Вудворт.
Маруцзян зло махнул на него рукой и погрузился в текст.
- Сильно, сильно! - сказал он, - но раз уж я объявил "да"... Теперь
немного отдохнем и поедем на стерео.
- Стереооператоры уже здесь, - сказал Вудворт.
Если бы взглядом можно было жечь, то от взгляда, какой метнул в
Вудворта Маруцзян, тот вспыхнул бы, как щепка, вымоченная в бензине.
Стереооператоры вкатили в зал свою аппаратуру. Маруцзян встал перед
камерой. Пеано негромко сказал:
- И, пожалуйста, дядюшка, никаких иронических или трагических
интонаций, неадекватных тексту ухмылок и прочего, на что вы были так
искусны в своих речах. Не отягчайте свое дальнейшее существование, дядя!
Маруцзян не удостоил племянника ни репликой, ни взглядом. Он и без
указаний со стороны понимал, что не стоит отягчать свое существование. И
он внятным спокойным голосом известил страну, что ради активизации военных
действий, ради наведения порядка в тылу, ради повышения жизненного уровня
населения он решил сложить со своих усталых плеч верховную власть и
вручить ее более молодому, более энергичному, более удачливому вождю.
Отныне главой правительства он объявляет беспартийного полковника Алексея
Гамова.
Стереооператоры перевели камеру с Маруцзяна на Гамова. Если
кто-нибудь из нас и ожидал, что Гамов произнесет первую их тех ярких
речей, какими он впоследствии часто полонил слушателей, то он ошибся.
Гамов сухо и кратко информировал страну, что власть принял, что будет
срочно изучать обстановку и после этого объявит состав своего
правительства и программу действий.
Я приказал увести Маруцзяна и его министров. Когда мимо меня
проплелся - его поддерживал под руку все тот же Варелла - пошатывающийся
маршал, я услышал его горестное бормотание:
- Я же дал указание, чтобы получилось... Почему не получилось?..
Мне показалось, что маршал совсем спятил со своего не очень обширного
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг