день начался пытками. Он вселял в души горожан страх и послушание.
На столе уже дымился обильный завтрак. Мои конвоиры сидели сжавшись, с
заметно побледневшими лицами. А когда с башен собора Парижской богоматери
докатывались громкие и чуть дребезжащие удары, Усач вздрагивал и...
крестился.
- Не вешать носы, братцы! - ободрял я.- Нас еще не скоро сожгут. У нас
есть чем оправдать свое существование: вчера я закончил симфонию.
Позавтракав, мы отправились в департамент исторических персонажей. После
ухода умной и доброй Элизабет за столом секретаря-машинистки сидела хмурая
пожилая особа с большим и кривым носом. Вероятно, злая колдунья. А вместо
скончавшегося под пытками мистера Ванвейдена работал долговязый тощий
субъект с прыщеватой физиономией - Змей Горыныч в своем изначальном виде.
Он так гордился своим происхождением, что низшие чины из почтения так и
звали его - Змей Горыныч. Он не имел оснований ненавидеть меня, как его
предшественник вампир. Однако это был нервный, желчный субъект, очень
недовольный историческими персонажами. "Опасные типы,- часто говорил он.-
Я бы их всех сжигал". Но Аристарх Фалелеич по-прежнему благоволил ко мне.
- Змей Горыныч ждет вас,- сухо ответила на мое приветствие секретарша.
Я вошел в кабинет и молча положил на стол папку.
- Симфония? - с недоверчивым удивлением хмыкнул Змей Горыныч.- Послушаем.
Наверняка барахло.
На прослушивании присутствовали Аристарх Фалелеич и секретарь-машинистка.
Змей Горыныч, к моему немалому удивлению, обладал музыкальными знаниями и
хорошим слухом.
- Не уловил главного,- на худой физиономии Змея Горыныча кривилась
недобрая усмешка.- Композиция разваливается, нет основного мотива, который
передавал бы дух нашего общества.
- Согласен! - воскликнул я, мигом вспомнив жуткий колокольный гул.- Вот
послушайте, как будет звучать пронизывающий всю симфонию и цементирующий
композицию лейтмотив.
Я внес в первую часть кое-какие изменения и вложил партитуру в специальный
аппарат, воспроизводящий в звуках нотную запись. Послышалось вступление, в
которое вплетался то затихающий, то грозно наплывающий гул колоколов ЦДП и
его филиалов. Змей Горыныч вынужден был признать, что лейтмотив найден
удачно. Об Аристархе Фалелеиче и говорить нечего: колокола всегда были его
слабостью.
- Дельно,- сладко промурлыкал он.- Даем на доработку две недели.
Две недели - более чем царский подарок. За это время ученые успеют
провести две заключительные серии экспериментов. Их результаты
отпечатаются в моей памяти, и я сумею вовремя отсюда удрать.
Первая серия началась на другой же день. С утра из подвалов зданий, как
тараканы из щелей, стали выползать шипящие, полупрозрачные и быстро
исчезающие шары, которые я назвал информационными клубками. Прохожие с
воплями разбегались и прятались по домам. Около полудня из леса прискакал
конь с головой дракона. На площади он завертелся и превратился в дымный
вихрь, в котором угадывались зыбкие очертания ведьмы. Скоро ведьма
материализовалась и стабилизировалась. Но тут же взлетела вверх и лопнула,
как мыльный пузырь, не оставив ни малейшего следа.
Я понимал: в далеком будущем на какой-нибудь внеземной станции ученые
нащупывают способы управлять выбросами информационных полей. Здесь же их
потоки и нити беспорядочно переплетаются и овеществляются в виде клубков
или физически неустойчивых составных, гибридных образований - чудовищ,
какие не могли присниться и в страшном сне.
Догадка эта подтвердилась, когда меня вызвали в департамент для опознания
исторического персонажа. Аристарх Фалелеич, выглядевший смущенным и чуть
испуганным, сказал:
- Ничего не можем понять. Попробуй поговорить с ним. Может быть, узнаешь,
кто он?
В комнату ввели диковинное создание - мужчину с меняющейся, какой-то
текучей внешностью. Сначала это был худощавый лысоватый человек, как вдруг
тело его заколебалось, лицо стало разбухать, полнеть, а на голове возник
пышный парик. И я как будто узнал его, видел не раз его портреты. Но вновь
все заструилось, заколебалось и стало неузнаваемым.
Незнакомец уверял, что он великий писатель и философ. Даже имя присвоил
себе исторически знаменитое, но такое же гибридно-составное и неуловимое,
как он сам: Жан-Жак Диоген-Писемский. Подобно Жан-Жаку Руссо, он призывал
вернуться к естественному состоянию и жить... в бочках. Потом, меняя
внешность, забормотал до того уж несообразное, что Аристарх Фалелеич
поморщился и махнул рукой: на костер! Однако сжечь Жан-Жака не успели, ибо
он тут же закружился дымным шаром, завихрился и лопнул с пугающим
пронзительным свистом.
- Я тоже становлюсь дурацким гибридом,- невесело усмехаясь, сказал мне
вечером в кафе дядя Абу.- В моих жилах иногда вместо энергетической плазмы
течет обыкновенная кровь.
- Ты очеловечиваешься! - убеждал я его.- Твоя физическая природа, лишаясь
дьявольской силы, приходит в соответствие с изначальной человеческой
сущностью. В лесу два коня, и мы вернемся на них домой.
Дядя Абу слушал меня с недоверчивым и унылым видом. Но вот он выпил рюмку
коньяка, и щеки его порозовели, глаза повеселели и заблистали, увы,
демонической отвагой.
- Я еще покажу себя! Тряхну богатырской силушкой!
На улицах и площадях, словно дождевые пузыри, продолжали вспухать и
лопаться непонятные, наводящие суеверный ужас чудовища. Изгнанники
чувствовали, что кто-то таинственный и могущественный подкрадывается к их
миру и толкает его в пропасть. У драконов, чертей, вампиров,
штурмбанфюреров - у всей этой человекоподобной нечисти опустились руки. К
чему стараться, если близок конец света? Опустели цеха заводов, не слышно
гула подземной лаборатории и даже звона колоколов.
Через день гибридные чудища перестали приходить. И мусорная яма Сферы
Разума ожила, зашевелилась. Изгнанники лихорадочно спешили. Под землей они
с дьявольской скоростью построили новую лабораторию, где загудели взятые
из Памяти синхрофазотроны. Ходили слухи, что изобретается пушка, способная
будто бы пробить дыру в барьере времени. А что, если скопившаяся здесь
нечисть, все эти "промышленные отходы" сумеют вырваться на свободу и
просочиться на цветущие поля будущего?
Опасность мне казалась реальной. Я решил незаметно проникнуть в
лабораторию и оставить бомбу с часовым механизмом. Шаг отчаянный, и все
закончилось бы скорее всего моим провалом.
Нежданно-негаданно выручил Алкаш. Не такой он простачок, каким казался.
Хитрый Алкаш, видимо, давно что-то вынашивал и наконец осуществил свой
дьявольский замысел: подкинул такую "бомбу", от взрыва которой мир
изгнанников не смог оправиться уже никогда.
А началось все вроде бы с пустяка, которому на первых порах я не придал
особого значения. Однажды я зашел к Алкашу поиграть в шахматы. В первой
комнате за столом сидел Мефодий и с картами в руках с нетерпением поджидал
моих конвоиров.
- А где Носач? - спросил его Крепыш.
- Там, с хозяином,- ухмыльнулся Мефодий и кивнул на дверь в соседнюю
комнату.
Дверь распахнулась, и появился Носач. Но в каком виде! Мушкетерская форма
обвисла, шпага волочилась по полу. Глаза Носача, прежде всегда унылые,
светились весельем и задором. Нетвердым шагом Носач подошел ко мне и,
протянув стакан с водкой, подмигнул:
- Выпьем, дружище!
- Не пью,- сухо ответил я, задетый запанибратским обращением черта.
Икнув, Носач поставил стакан перед Мефодием и предложил:
- Отведай еще раз.
Мефодий понюхал, поморщился, но, к моему величайшему изумлению, отпил
полстакана.
- Видел? - смеялся Алкаш, когда мы остались с ним вдвоем.- Лед тронулся!
Совратил я их! Великие трезвенники поддались искушению.
Сам Алкаш был уже навеселе, что не помешало ему довольно быстро поставить
мне мат. Проиграл я и вторую партию. Свою неудачу я оправдывал тем, что
беспокоил шум в соседней комнате. Я опасался, как бы чересчур оживленная
игра в карты не закончилась потасовкой.
Когда возвращались домой, гусары мои что-то уж слишком возбужденно,
размахивая руками и крича, обсуждали перипетии карточных сражений. От них
слегка попахивало водкой.
На другой день вечером, после дьяволослужения, они отпросились к своим
друзьям поиграть в карты. Я отпустил их, довольный тем, что весь вечер
останусь один. Однако после полуночи я стал с беспокойством выглядывать в
окно. В такой поздний час моих конвоиров могли задержать патрули и избить
палками за то, что оставили своего хозяина без надзора.
За окном метались мокрые ветви сирени, порывами налетал ливень. Сквозь
свист ветра, дополняя картину ненастья, слышалась далекая песня про камыш,
который шумел, и деревья, которые гнулись,- любимая песня Алкаша. Но пел
явно не он.
Песня стихла. Немного погодя из-за кустов выползли рогатые черти и
направились к крыльцу. "Лазутчики",- мелькнула мысль, изрядно меня
встревожившая. Я успокоился, когда в пластунах узнал своих конвоиров.
Усач и Крепыш, оба с грязной и мокрой шерстью, с трудом поднялись из лужи.
Поддерживая друг друга, зашагали, пытаясь затянуть:
- Шу... шумел камыш. Дер... дер... вья гну-у-у...
Распахнулась дверь, и черти с грохотом ввалились в комнату. Усач
по-гусарски вытянулся, приложил правое копыто к виску и с гордостью
доложил:
- Я пьян, как свинья!
- Вижу,- усмехнулся я.- Вы хотя бы приняли человеческий вид.
- Не... Не могем,- жалобно, с трудом ворочая языком, ответил Крепыш.
Все же он попытался это сделать, и несколько секунд передо мной,
пошатываясь, топтался гусар. Но с каким трудом давался ему человеческий
образ! Даже блестящая форма, а ею Крепыш всегда гордился, была непосильной
ношей. Эполеты то исчезали, то вновь появлялись; сабля задымилась,
заболталась, как веревка, и пропала. Крепыш кряхтел, морщился. Наконец
махнул лапой и с облегчением рухнул в свой истинный вид. Так в своем
первородном образе черти и завалились спать.
"Наверное, сильно опьяневшая нечистая сила не в состоянии держаться в
человеческом виде",- подумал я. Окончательно убедился в этом через
несколько дней, когда на улице увидел странно одетого субъекта. Он накинул
на себя генеральский мундир, напялил на голову сверкающий цилиндр и обулся
почему-то в лапти. Бормоча комплименты, он то и дело приставал к
хорошеньким девушкам. Те взвизгивали и отшатывались. Субъект, приподняв
цилиндр, учтиво извинялся:
- Пардон, м... мадам.
Кончилось тем, что он упал и, перегородив дорогу, растянулся
десятиметровым драконом. Из его зубастой пасти вылетели клубы дыма и все
те же комплименты вперемежку с ругательствами. Подскочили двое полицейских
и хотели ударами дубинок вернуть дракона в человеческий вид.
- Бесполезно,- сказал один из них, опустив дубинку.- Не видишь разве?
Напился, как свинья.
Последние слова полицейский произнес не с осуждением и презрением, а с
откровенной завистью. Кстати, вечером те же полицейские были уже навеселе.
Но лишь слегка, что позволяло им кое-как держаться в надлежащем виде и
выполнять свои обязанности. Однако остальные изгнанники пили вовсю.
Драконы, черти, вампиры с песнями бродили по улицам, вверху с визгом
летали ведьмы и гарпии.
Сатана и ангелы на первых порах не выказывали особого беспокойства: пусть
веселятся. Сатана и его приближенные по-настоящему встревожились, когда
поняли: надвигается большая беда. И дело не в участившихся драках, а в
падении интереса к работе. Задолго до конца смены изгнанники, побросав
свои места, усаживались вокруг исторических персонажей (чаще всего это
были пираты) и завороженно слушали рассказы о невиданных кутежах.
Появлялась бочка с ромом. Черти по очереди пили и находили, что водка
все-таки вкуснее.
Вечером после дьяволослужения у кабаков и ресторанов, выраставших, как
грибы после дождя, гремели толпы, пелись песни. И уже не "шумел камыш", а
другая песня стала самой модной и любимой: кто-то из исторических
персонажей (уж не Алкаш ли?) пустил в обиход песню, лихо распевавшуюся в
свое время матросами-анархистами:
@СТИХ = Была бы водка,
А к водке глотка.
Все остальное трын-трава.
Словечко "трын-трава", пожалуй, неплохо выражало охватившее всех
настроение. Равнодушие, безразличие, неверие в возможность вырваться из
"дурацкого колпака" - вот та плодоносная почва, на которую упало брошенное
Алкашом ячменное зерно.
Утром по телевидению выступил Гроссмейстер. Он хмурился и, потрясая своим
скипетром, разразился угрозами. Но гнев сатаны уже не мог остановить его
подданных, вкусивших сладость зеленого змия. Работа на заводах шла
кое-как, а гул подземных лабораторий иногда утихал совсем. Внезапно из-за
горизонта вылетало роскошное облако с дворцами сатаны, и Гроссмейстер со
своей поднебесной высоты метко поражал пьяниц линейными молниями.
Изгнанники разбегались по подъездам, прятались в подвалах. А вечером,
стараясь вымолить прощение, встречали сатану шумной вакханалией: хлопали в
ладоши, трещали копытами, с воем и свистом носились под куполами храмов.
Но Гроссмейстер сидел в кресле молча, свирепо сдвинув брови.
На следующий день изгнанники играли в карты и горланили песни уже с утра,
пили водку в открытую - на заводских дворах, на улицах и даже на крышах.
На миг протрезвев, с испугом вглядывались в небо: вот-вот налетит облако,
и сатана обрушит свое самое страшное оружие - шаровые молнии и напалмовые
дожди. Однако небо оставалось на удивление мирным и безоблачным. Даже
после того, как в подземной лаборатории взорвался брошенный без присмотра
атомный реактор.
Молчание сатаны страшило больше всего. Что он задумал? Решили, что
расправа состоится вечером. Сатана разразится невиданным огненным гневом и
всех испепелит.
Наступил вечерний торжественный час, которого изгнанники ожидали с
замиранием и трепетом. Мне с конвоирами пришлось встретить его в соборе
Святого Павла. В центре, как и в прошлый раз, расположился уже знакомый
дракон. Был он пьян, но не буянил и не размахивал своими многопудовыми
лапами, чего я опасался. Как и вся нечистая сила, сгрудившаяся в соборе,
дракон вел себя тихо, со страхом поглядывая на экран. Даже Вий попросил
поднять веки - шепотом. Лишь захмелевшие гарпии с визгом носились под
куполом и дрались за каждый выступ и карниз. Наконец они расселись и
присмирели.
Засветились экраны, появилось облако с хрустальными дворцами, потом
золотой трон с Гроссмейстером - все, как обычно. Нечистая сила заискивающе
и робко захлопала в ладоши, затрещала копытами. Шум нарастал. И вдруг
наступила тишина: происходило что-то непонятное. Сатана не хмурился, как
ожидалось, и не гремел угрозами. Напротив, его рыхлые губы расплылись в
добродушной ухмылке. Он потирал руки и весело подмигивал своим подданным.
Потом встал. Нетвердыми шагами, выделывая смешные вензеля, Гроссмейстер
приблизился к микрофонам и заплетающимся языком забормотал что-то
невразумительное.
И тут всех озарило: Гроссмейстер был пьян!
- Ур-ра! - ликовала нечистая сила.- Наш Гроссмейстер! Наш сатана!
- Тише! - крикнул кто-то.- Сейчас увидим! Впервые увидим!
Все уставились на экран в нетерпеливом и радостном ожидании: наконец-то!
Наконец-то Гроссмейстер предстанет в своем истинном сатанинском виде -
величественном и грозном. На драконьей морде, на рожах вампиров, чертей и
ведьм - обожание, страх, любопытство.
- Люцифер! - шептались вокруг.- Сейчас увидим Люцифера.
Гроссмейстер изо всех сил пытался устоять в человеческом виде. Но его лицо
дрожало и неудержимо кривилось, гасли кресты на обширной груди, мундир,
покрываясь дымком, исчезал. Дракон уже раззявил свою емкую, как пещера,
пасть, чтобы вовремя рявкнуть "Браво!". Да так и застыл, обалдело вылупив
глазища: Гроссмейстер превратился не в грозного Люцифера! Он съежился в
какое-то жалкое, ничтожное существо с кривыми рожками и длинным хвостом.
Озираясь и повизгивая, это плюгавое создание запрыгало, заметалось; потом
остановилось, начало глупо хихикать и чесаться.
Из распахнутой пасти дракона вырвался отчаянный вопль:
- Мелкий бес!
Оцепеневшие ангелы не сообразили прервать передачу и погасить гадкое
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг