туркменские матери.
Не от ханов ждать спасения. Потерявшие облик человеческий, жадные и
похотливые, они продадут отца за один милостивый кивок шаха или эмира. Слава
тому батыру, который поднимет меч объединения!
Втянув голову в худенькие плечи, слушал стихи безрукий мальчик. Фраги
увидел, что губы его повторяют слова. И в один из вечеров, когда они сидели
так втроем, Фраги взял дутар, и мальчик тихо запел его песню.
Горло сжалось у обоих мужчин. Чистый, слабый голос ребенка пел горькие
слова поэта. Казалось, сама эта бедная, измученная земля, такая
неприветливая и родная, плачет в песне безрукого мальчика.
Но вот голос его стал крепнуть. В нем слышались железо и ярость
мужественных стихов Фраги. И сабли сами вырывались из ножен, от грозного
топота коней сотрясались Черные Пески, мщение и смерть настигали врагов!
А жизнь шла путями, намеченными аллахом. Ночью, выйдя к арыку, Фраги
увидел две тени.
Маленькая яркая луна лила свой чистый свет. В белой таинственной мгле
лежала спокойная земля. Бесшумно переливалась вода в арыке. Для чего-то
прекрасного создал аллах эту лунную тревожную тишину.
Не таясь, в тени дерева, стояли и смотрели друг на друга текинец и
девушка. Поэт знал, что они пришли сюда, не договариваясь. Ни одного слова в
жизни не сказали еще они. Просто им нельзя было не встретиться.
Так и стояли они молча, боясь бога и всем своим существом благодаря его
за дарованную жизнь. Какая молитва аллаха сильнее той, которую излучали их
глаза?.. Было так тихо на земле, что он ясно слышал, как бьются их сердца. А
может быть, это билось собственное сердце Фраги...
Кто имеет право мешать им? Поэт повернулся и медленно пошел к дому...
А днем он снова ходил у глухого дувала, и тревожной болью отдавался в
сердце каждый стук калитки.
Фраги совсем забросил свое узорное серебро и только писал. И мальчик
повторял во сне певучие слова.
В городе знакомые прятали глаза. А если останавливались для разговора,
испуганно озирались по сторонам. Лишь простые люди окраины заходили сейчас в
его дом.
Он снова пошел к арыку. Сидя на покатом берегу, текинец держал руки
девушки в своих и говорил прекрасные, волнующие слова. Сердце поэта
дрогнуло. Эти слова шептал он своей Менгли. Юноша не знал, чьи это стихи.
Все влюбленные уже много лет считали их своими.
Сейчас луну закрывали синие тучи. Когда она на миг показалась, девушка
подняла кверху глаза. В лунном свете блеснула вокруг ее смуглой шеи тонкая
белая полоса. Это было кольцо обручения...
Спать он не мог. Со своей вечной Менгли, с самой юностью виделся Фраги
в эту ночь там, у арыка. Он снова переживал горечь разлуки, безумно ревновал
ее к другому, сильному и богатому. Рыдания душили ему горло, как и тогда,
перед вынужденной поездкой в Хиву. Лихорадочно вспоминая, повторял он
забытые строки.
Нет, что-то не так сделали люди. Не рукою аллаха были написаны слова
корана о женщине. Любовь, мир, жалость-все это олицетворено в ней богом. И
пока будет она молчать в присутствии мужчины, не будет в мире добра и
справедливости.
В этот раз он встретил Менгли. Она спокойно смотрела на него:
обыкновенная, измученная заботами сорокалетняя женщина. Нос, рот с
закушенным платком молчания, тяжелый борык на голове - все такое же, как у
тысяч других.
Но что это? Увидев его глаза, юные глаза Фраги, она вздрогнула. Рука ее
прижалась к сердцу. Знакомые припухлые губы выпустили платок. Широко
открылись и чудесно заблестели большие глаза. Перед ним стояла его Менгли!
Ничего, что возле дорогих глаз морщины, что щеки не горят молодым румянцем,
что волосы стали серыми. Это была она. Они стояли и смотрели друг на друга,
как двадцать пять лет назад. Потом, не сказав ничего, разошлись. Слова им
были ни к чему.
Время бежало незаметно, как в юности. Фраги знал, что черные тучи
сходятся над его головой, но не хотел думать об этом. Что для мира его
маленькая судьба!
Он писал, читал написанное, слушал, как наливается оно живой болью и
слезами в голосе маленького безрукого певца. Ему казалось, что они вечно
знали друг друга:
поэт, мальчик и батыр. Мальчик как-то вытянулся за эти дни, печать
глубокого страдания сделала его старше. А батыр, большой и сильный, был
спокоен. Но кто лучше Фраги знал, что скрывается под этим спокойствием!
Выходя к арыку, он не видел их в лунном сиянии. Они уходили в тень
дерева. Так и должно было быть...
В последний раз Фраги показалось, что не один он наблюдает за
влюбленными. Когда он шел обратно, от кустов с этой стороны арыка метнулась
чья-то тень. Люди снова вмешивались в дела бога...
Впервые юный батыр опустил глаза. Уши его горели, и он не знал, куда
деть свои руки: большие, железные руки воина. Но вот он посмотрел прямо в
глаза поэта и попросил выслушать его просьбу. Фраги знаком остановил его и
молча кивнул головой.
Долго сидел он так, глядя в огонь светильника, а текинец, сдерживая
дыхание, ждал. Наконец Фраги спросил, есть ли у него поручитель. Юноша
открыл рот. Откуда этот человек знал, о чем он будет просить его? Наверно,
он святой. Но Фраги был только поэтом...
У текинца был поручитель, лихой човдур, приставший к нему в пустыне
после хивинского разгрома. Но где найти поручительницу краденой невесты?
Какая женщина решится на это?! Фраги молчал и смотрел в огонь светильника.
Он знал такую женщину.
Они сидели перед ним на праздничном ковре, смущенно отвернувшись друг
от друга. Рядом с юным текинцем присел човдур, рослый мужчина со смелыми
глазами. А со стороны девушки сидела Менгли. Не колеблясь, пришла она по
зову поэта.
Фраги надел свой самый лучший зеленый халат. На голове его была ровно
закручена снежно-белая чалма. С серьезной торжественностью задавал он
положенные вопросы. Кто этот юный джигит? Кто был его отец? Кто был дед? Из
какого он рода, и не было ли в этом роду недостойных? Не совершал ли сам он
чего-либо недостойного мужчины?
Отвечал свидетель-поручитель. Он не скрыл ничего. Дед текинца был
рабом. И до седьмого колена в его роду не было свободных. Сам же он достоин
называться мужчиной. Фраги поднял руку и сказал, что труд раба так же угоден
богу, как и труд свободного.
Потом отвечала Менгли. Да, отец, и дед, и прадед этой девушки из
святого рода Ходжамурад. К самому пророку уходят его корни. Но девушка
сорвала со своей шеи кольцо обручения... Фраги увидел, что тонкая серебряная
проволока оставила на шее девушки розоватую полоску. Он сказал, что так было
угодно аллаху.
Три раза обращался он по очереди к ней и к нему. Хотят ли они жить
вместе по всем законам, установленным богом? И все три раза, как и следовало
по закону, за них отвечали поручители. Тогда Фраги соединил их мизинцы и
обратился к аллаху.
Никогда еще не делал он этого с таким самозабвением. Немало в жизни
соединял он супружеской нитью стариков с молодыми, красивых с уродами, да и
молодых с молодыми. Но делал это без вдохновения. Даже пика, молитву о
браке, читал поэт скороговоркой, пропуская целые строфы...
Но сейчас он почему-то волновался. Пропустить одно слово в молитве
казалось ему кощунством. Каждое слово бога, соединяющего этих двух
влюбленных, хранило свой глубокий смысл.
Ровно горел светильник. Затаив дыхание, сидели люди. Лишь Фраги
вполголоса говорил с небом. Именем своего доброго, мудрого человеческого
бога утверждал он вечную связь этих двух жизней. Как никогда, был Фраги чист
перед ним.
Люди перевели дыхание. Протянув вперед руки, он разъединил пальцы и
объявил их мужем и женой. Теперь и безрукий мальчик был допущен в комнату.
Човдур внес плоский казан жареного мяса. Из середины его достал он полусырое
сердце барана. Оно было разрезано на две равные половины. Одну из них дали
текинцу, другую- девушке. И, скрепляя свой союз по древнему обычаю Черных
Песков, они съели это сердце, которое только что было живым.
Они вышли из дому. Дул осенний порывистый ветер. Тревожное небо было
закрыто тучами. Два оседланных коня с курджумами у высоких степных седел
стояли возле кибитки. Текинец и девушка поблагодарили всех, сели на коней и,
стараясь не шуметь, уехали в ночь.
Човдур попрощался с поэтом, сел на своего коня и поскакал в другую
сторону. Фраги повернулся и прижал руки к груди. Так же молча ответила ему
Менгли. Потом она погладила по голове мальчика и, закрыв рот платком
молчания, пошла к своему дому.
Долго еще стоял Фраги, прислушиваясь. Где-то в предгорьях плакали
шакалы. Он привлек к себе мальчика и вошел в опустевшую кибитку.
Утром на улице послышался глухой шум. Фраги вышел и увидел всадников.
Человек сорок горячили коней возле дома Сахатдурды. Это был весь род
Ходжамурад.
Степным растянутым строем помчались они к горам мимо его дома. Ни один
не повернул головы в сторону поэта. Фраги стоял и молча смотрел им вслед. Он
знал, на что идет. Ни с ним, ни с его детьми и внуками не заговорит теперь
человек из святого рода. Никому не прощал этот род своих обид. И никто
никогда еще не наносил такого страшного оскорбления роду Ходжамурад!
Но что же они хотят делать? Ведь все уже знают, что слово бога связало
текинца с девушкой...
Не легла еще пыль на дорогу, как новый отряд пронесся в сторону гор. У
Фраги сжалось сердце. Он узнал гуламов - собственных стражников Сеид-хана,
настоящих зверей в человеческом облике.
В городе встревоженно перешептывались. Когда он приближался, замолкали.
На него смотрели с тайным ужасом. Люди не представляли себе, как можно
совершить то, что он сделал. Теперь уже никто не подходил к нему. Молча
проходил Фраги через город, не глядя на людей. Он понимал их и прощал.
На третий день весь город вышел к мосту. Люди смотрели вдаль и ждали.
Мутная, пыльная мгла стояла в холодном осеннем воздухе. Плотной колючей
стеной несло ее из Черных Песков. Туркменским дождем называли в городе этот
слепой песчаный ветер.
Всадники появились из темной пыли, как будто их несло вместе с нею.
Сейчас они ехали сплошной массой, конь к коню. У людей были злые, оскаленные
лица. Они везли шесть трупов.
Мертвых положили возле чайханы, прямо на дощатый настил. Широкими
красными полосами были иссечены их халаты. У старшего брата Сахатдурды
чернело разорванное горло...
Они догнали беглецов к вечеру, на выходе из ущелья. Текинец повернул к
ним коня. В страшном клубке сбились на горной тропе всадники. Когда они
разъехались, двое остались на камнях. Снова бросились они к текинцу, и опять
один остался лежать, разрубленный пополам.
Лишь в третий раз сумели они избежать его руки.
Старший брат Сахатдурды набросил на текинца тонкий ременный аркан. Все,
кто был там, навалились на него. А он, опутанный, бился на земле, подминая
их своим могучим телом.
И вдруг ослабел тонкий ремень. Поднялись на дыбы испуганные кони. Та, о
которой совсем забыли, молча бросилась к державшему аркан. Это был брат ее
отца. Он свалился уже на землю, а она все била его маленьким широким ножом.
Но в этот миг с звериным гиканьем налетели на них гуламы Сеид-хана...
Черный соленый песок мчался над землей. Их привезли к месту, где
сходились дороги. Его отвязали от спины лошади, и он упал в пыль. Толстыми
шерстяными канатами было опутано сильное тело текинца. Он молчал и смотрел
вверх.
Потом раскатали плотную серую кошму и выбросили оттуда ее. Девушка
сразу забилась, пытаясь разорвать, перегрызть веревку. Она каталась в пыли,
и кровь текла из растертых веревками ран. Но когда их привязали спина к
спине, она сразу успокоилась.
Сангсар-даш, Камень Проклятия, древний закон пустыни, осуждал их на
это. Раз ею, обрученной, овладел другой, земля и небо отвернутся от них
обоих. А людям остается одно: связать виновных и бросить на большую дорогу.
И каждый, кто пройдет по ней, обязан во имя справедливости Черных Песков
поднять самый большой камень и швырнуть в них. Так и умрут они, засыпанные
камнями. И проклята будет самая память о них.
Но ведь эти двое были связаны словом бога! Не сильнее ли оно самых
старых людских законов? Кому, как не роду Ходжамурад, знать это!
Сотни людей стояли в напряженном ожидании. Подъезжали и слезали с коней
все новые люди из окрестных аулов. Толпа молчала. Только оборванный
сумасшедший Мамед проклинал текинца. Он кричал, что всех этих теке и йомудов
надо вырезать до одного, и нечеловеческие глаза его не могли на чем-нибудь
остановиться. Люди слышали хриплый вой терьякеша и ждали.
Но вот толпа заволновалась. Через мост от города рысью шли всадники.
Это был Сеид-хан со своими людьми, Рядом с ним ехал сам святой
Ходжамурад-ага. Они подъехали и остановились. Ходжамурад-ага неторопливо
слез с лошади и сделал знак Сахатдурды.
Медленно вышел из толпы отец девушки, поднял круглый гладкий камень,
размахнулся и бросил. Дочь смотрела прямо на него. Камень ударился в
маленькую девичью грудь. Сахатдурды, не поворачиваясь, сделал несколько
шагов назад и опустил руки... Ходжамурад-ага сдвинул брови, и уже несколько
камней с разных сторон полетело в связанных. Сумасшедший Мамед подскакивал и
радостно смеялся при каждом удачном ударе. Большинство камней не попадало в
лежащих.
Вдруг те, кто уже размахнулся, застыли с камнями в отведенных руках.
Толпа раздвинулась. Прямо напротив связанных стоял Фраги. На нем был все тот
же зеленый халат и белая чалма на голове.
Люди пятились от него... Как он посмел прийти сюда?! Или этот неудачный
мулла надеется, что белая чалма защитит его голову?
Но Фраги не надеялся ни на что. Он должен был прийти сюда с безруким
мальчиком и видеть все с начала до конца.
Что для них слово бога! И что это за слово, которое так послушно воле
этих людей!.. Все они смотрели на него: надменный Сеид-хан, тупой Какабай,
слюнявый Хошгельды-хан, огромный Ходжамурад-ага. И со всех сторон глядели на
него люди. Разные были у них глаза:
злые и добрые, тупые и умные, мутные и честные. Прямо перед ним, как
две черные звезды, блестели огромные девичьи глаза.
Только ровный гул холодного ветра стоял в воздухе. Чего они ждали от
него? Чтобы он начал кричать, просить их, заклинать именем бога? Он знал,
что все это бесполезно. Что им любые законы! Они не признали связанного им
брака. Так они захотели. И мысли не должно появиться у людей, что можно
безнаказанно нарушить их закон. И бог, их бог, всегда будет на их стороне.
Ну, а его бог, добрый, человеческий?
Сам святой Ходжамурад-ага наклонился и поднял большой камень. Тяжело
ступая, подошел он почти вплотную к ним и с силой ударил камнем в лицо
текинца. Тот даже не посмотрел на святого. А Ходжамурад-ага зашел с другой
стороны, снова взял большой камень и бросил его в лицо девушки. Дикий вопль
пронесся над толпой. Десятки, сотни камней полетели в связанных. Текинец
бешено заметался, головой и ногами загребая глубокую дорожную пыль. Своим
огромным телом он стремился прикрыть, защитить девушку от этих ударов. Но
камни сыпались со всех сторон. Люди сразу озверели при виде крови. Пьяный от
терьяка Мамед плясал и кривлялся. Он, кого не пускали на порог самого
последнего дома, вдруг получил власть над жизнью и смертью двух людей. И он
убивал их, как убивала бы связанного льва грязная, вонючая гиена. Рыча,
вырывали друг у друга камни гуламы Сеид-хана.
Спокоен, как всегда, был лишь святой Ходжамурал-ага. Он поднимал камень
за камнем и бил теперь одну лишь девушку. Громадный, злой, подлый старик
убивал ее за то, что она не захотела его объятий.
Ветер усиливался. Все больше мутной соленой пыли нес он с собой. Фраги
стоял и поверх этих беснующихся людей смотрел в грязное небо. Дрожа,
прижимался к нему безрукий мальчик.
Связанные уже не двигались. А их все били и били камнями. Глухо
ударялись они в неподвижные тела. Серая дорожная пыль слипалась от теплой
человеческий крови. Только открытые глаза юноши были еще живыми.
Опрокидывая встречных, влетел в толпу маленький всадник. Это был
опоздавший Дурды-хан. Человеческая кровь притягивала его. Раздавая удары
камчой, он пробился к связанным и начал дико хлестать неподвижные тела.
Тяжелый ременный конец камчи попал в открытый глаз текинца. Фраги опустил
глаза и посмотрел на людей. И вдруг он увидел, что все они смотрят на него.
Прищурившись, смотрел на него Сеид-хан, гаденько улыбались глаза
Хошгсльды-хана, непримиримым был взгляд Ходжамурад-агн. Даже Дурды-хан,
избивая мертвых, глядел на него. Но самой лютой, открытой, всепоглощающей
ненавистью горели глаза Мухамеда Порсы! Да, ведь он был неглупым человеком,
этот Мухамед. И никто лучше его не мог чувствовать сейчас свое
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг