плачет девочка, случайно угодившая в жернова войны. А он отчего-то
чувствовал себя ответственным за нее. Ха, а я ведь действительно за нее
ответствен, Кобзев сказал, что я головой за нее отвечаю - да пошел он...
лесом.
Может быть, потому, что она заступилась за него? Напомнила своему
сородичу, что есть вещи, которые делать нельзя! Даже с врагами?
Он встал, кривясь от боли, подошел к ее кровати, сел и осторожно коснулся
рукой волос цвета меди.
- Послушай... - неуверенно начал он.
"Боже, о чем же я могу говорить с этой! Она же даже не человек! Или все
же... Не знаю, - подумал Алекс. - Я правда не знаю".
Из-под рыжей копны высовывались заостренные кончики ушей. Прядка свалилась
вбок, открывая точеную шею - фарфоровая кожа, манящая взор мнимая глубина.
Черт-черт-черт!
Девушка под его ладонью лежала не шевелясь. Словно ждала чего-то.
"Боже, только бы не спугнуть ее, - подумал Алекс. - Господи... я никогда
не верил в тебя, но то, во что я верил, - его больше нет. Не знаю, видишь
ли ты этот мир, простирается ли рука твоя на этих... существ. Но если ты
есть - помоги мне!"
- Послушай, как тебя зовут?
Иллиене было больно и страшно. И она даже не знала, чего больше. Боль
угнездилась в голове, справа, там, куда ударил горячий кусочек металла -
"осколок на излете", сказал ши в белом балахоне, вытаскивавший его. Хуже,
чем яд, - она никогда не думала, что в таком крохотном кусочке мертвого
металла может быть столько злобы и ненависти ко всему живому! Хуже, чем
неупокоенный, - он был начинен смертью, он был рожден только затем, чтобы
убивать. И ему не хватило совсем чуть-чуть!
Зато на Дар его хватило с лихвой.
Она очень долго не могла осознать, что с ней случилось. Там, в израненном
лесу, ее просто оглушило ужасом, неправильностью происходящего - ее мир
рушился вместе со срубленными летящим железом стволами деревьев.
Смутно, будто сквозь густой рассветный туман она вспоминала, как
прижималась к кому-то - чужое, незнакомое, отчего-то ставшее родным и
близким в царившем вокруг хаосе разрушения. Как кричала - хотя на самом
деле она не издала ни звука, ей только казалось, что она кричит, когда ее
попытались оторвать от него. Как сжалась от страха когда земля оказалась
где-то далеко внизу, а вокруг - тонкая оболочка злого металла и пустота.
Они летели внутри железного голема, одного из тех кто выпустил смерть на
ее лес, и в его внутренностях пахло земляным маслом, горячим металлом, а
от набившихся в него дружинников-ши исходили волны ненависти и страха
вперемешку с жадным любопытством.
Потом был солнечный свет в глаза, ветер от крыльев голема над головой и
множество ши вокруг. Они галдели на своем странном гортанном наречии, и ей
было плохо от этого, пока кто-то - тот, за кого она все еще продолжала
цепляться, - не начал что-то успокаивающе бормотать на общем. Ей стало
легче, она позволила оторвать себя, и вокруг нее засуетился тот странный,
остро-незнакомо пахнущий ши в белом балахоне. "Тот, кто с нею был" сказал,
что это лекарь. Но так не ведут себя даже совсем неумелые лекари, даже те
человеческие ведуны, что лечат не людей, а животных.
Потом ее с "тем, кто с нею был" отвели в эту палатку, где стояли две
кровати. Пришла женщина-ши и попыталась выгнать "того", но она снова
начала кричать, и на этот раз по-настоящему. Тогда "он" остался, только
зачем-то забился в самый дальний угол палатки и повернулся спиной, это
было плохо.
Женщина-ши раздела ее - верней, помогла избавиться от обрывков тряпок,
бывших когда-то одеждой, и попыталась напялить на нее что-то вроде мешка
из тонкой ткани с дырами для рук и головы. Надевать это Иллиена
отказалась, и тогда ее просто уложили на кровать и накрыли одеялом.
Все вокруг было ужасно мертвое - ткань палатки, металл кровати, белье
постели... даже у людей, не у эльфов, не бывает настолько неживых вещей,
словно их не человек делал и, делая, не вкладывал частицу души. Все мертво
и бездушно, все вокруг, а дальше... и тут она осознала, что Дара у нее
больше нет.
Иллиена по-прежнему слышала звуки, чуяла запахи и различала цвета. Но
Жизнь она чувствовать перестала - там, на поляне, где крики душ умиравших
последней смертью эльфов слились в общий протяжный стон.
Она утратила силу, утратила ту свою часть, что была эльфийской! Человечье
наследство - человечья кровь в ее жилах взяла-таки свое - она стала
простым человеком, даже не анойя, а бесталанной, лишенной малейших
признаков Дара.
Это было очень страшно, больно и страшно, и Иллиена, уткнувшись в подушку,
заплакала.
А потом "он", про которого она почти успела забыть, коснулся ее и спросил:
- Послушай, как тебя зовут?
Алекс сам не знал, почему ему так важно, чтобы она ответила. Очень важно,
больше, чем все, что было у него до сих пор. Потому что все, что было до
сих пор, было не то. Он учился выживать - а надо было учиться жить. Он
учился убивать - а теперь надо было уметь спасать.
Он хотел быть "одиноким волком"... и не научился любить.
- Иллиена.
- Илли-ена? - тихо переспросил он. - А меня Алекс.
* * *
Зеленое солнце заходило над лесом. Сверкала слепящим зеркалом гладь реки,
а уж плывущие в небе облака... это нельзя передать словами, решил
Вяземский, только увидеть. Увидеть Париж и умереть... хотя после такой
красоты умирать как раз не хочется. Хочется жить. Срубить избу-пятистенку,
развести огород... ловить рыбу и по вечерам подниматься на холм, чтобы,
неторопливо попыхивая табачком, полюбоваться закатом.
Полковник задумчиво повертел в руках пачку "Житана". Пачка была
предпоследняя, а последнюю он заначил на дне чемодана для особого случая.
В этой же оставалось две сигареты... после чего хочешь не хочешь, а
придется переходить на отечественный горлодер.
Он достал сигарету и только было собрался щелкнуть зажигалкой, как услышал
позади тяжелые, уверенные шаги.
- Природой любуетесь, товарищ полковник?
"Что у тебя за привычка такая - со спины подкрадываться, - со злостью
подумал полковник. - Не услышь я тебя заранее, точно бы сигарету выронил!"
- Любуюсь, Степан Киреевич, - подтвердил он нейтральным тоном. - Отличный
вид с этого холма.
- И в самом деле. - Кобзев встряхнул очередную пачку мятой "Примы".
- Хорошая у вас зажигалка, товарищ полковник, - заметил он, бесцеремонно
наклоняясь к "зиппе". - Ангольская?
- Скорее юаровская, - ответил Вяземский, пряча зажигалку в карман. - Мне
ее принесли после боя... с наемниками. Артиллерия у них хреновая, чуть ли
не со Второй мировой осталась, зато зажигалки хорошие.
- А пейзаж здесь действительно превосходный, - доверительно сообщил
Кобзев, затягиваясь. - Особенно сейчас, вечером. Берет за душу. Жалко
будет ломать такую красоту.
- А кому надо будет ее ломать? - удивился полковник. - Местным? Зачем?
- Местным-местным, - кивнул гэбист. - С нашей, понятно, технической
помощью. Им ведь придется обеспечивать работу портала со своей стороны, -
пояснил он опешившему Вяземскому. - А поскольку ученые уверяют, что
атомная энергетика будет в этом мире испытывать... некоторые проблемы, то
ответ напрашивается сам собой. - Кобзев ткнул сигаретой в сторону реки. -
ГЭС.
- А зачем местным обеспечивать работу портала? - спросил Вяземский.
Его разобрало любопытство. Не так уж часто удавалось добиться от скрытного
гэбиста чего-нибудь путного относительно планов командования, а сейчас
Кобзева, похоже, потянуло на откровенность.
- Для того чтобы поддерживать постоянный контакт со "старшим братом", -
невозмутимо ответил Кобзев. - Не думаете же вы, что молодая Эвейнская
республика будет способна выстоять одна, в кольце врагов... под угрозой
американской интервенции, наконец. Естественно, они попросят нашей
помощи... и мы ее окажем... в необходимом объеме. Но и от них для этого
тоже потребуются... соответствующие действия.
- Ах, вот вы на что замахнулись, - протянул полковник.
- Ну, так ведь это наша с вами основная задача, - отозвался гэбист с явным
недоумением - как же, мол, партийный, а простых вещей не понимаешь.
- А я думал, что основная задача - это взять под контроль точки перехода,
- задумчиво заметил Вяземский.
- И это тоже! - кивнул Кобзев. - Но эта проблема будет решена куда
успешнее, если нас всемерно поддержит правительство... подлинно народное
правительство, а не какой-то там "император", окопавшийся в столице и
фактически не имеющий влияния на местных феодалов.
- Ну-ну, - недоверчиво хмыкнул полковник. - Простите, Степан Киреевич, но
пока все ваши попытки особыми достижениями не увенчались.
Он был почти уверен, что эта реплика выведет гэбиста из равновесия, но, к
его немалому удивлению, тот только благодушно махнул рукой.
- Эти попытки... так, проба сил, самодеятельность на полковом уровне. Про
агитацию Бубенчикова я вообще не говорю, хотя, - Кобзев старательно
затоптал брошенный окурок, - обратите внимание, как моментально
отреагировали на него местные. Почуяли, суки, опасность.
- А эти.... лесные братья...
- Вот с ними мы дали маху.
"Мы! Надо же, какой ты самокритичный", - зло подумал Вяземский.
- Недооценили, так сказать, уровень их идиотизма. Ну да разрешилось все
сравнительно благополучно, а в следующий раз..
"Сравнительно - это ты, конечно, хорошо сказал, - подумал полковник,
вполуха слушая разглагольствующего гэбиста. - Тридцать два... тридцать
пять, если присчитать погибших в тренировочном лагере инструкторов. Плюс
группа Викентьева... Левшинов...
И ведь это только начало, - с ужасающей четкостью понял полковник. - Их не
остановить... и будет литься кровь. Много крови".
Он медленно поднял голову. Показалось или отблеск Драконьей реки в самом
деле на миг полыхнул алым... словно река и впрямь была до краев
наполнена...
Полковник старательно потряс головой. Надо же, какая чушь привидится.
- Так вот я и говорю, - увлеченный своими мыслями Кобзев, похоже, даже не
заметил, что полковник его не слушает, - пусть они даже сначала согласятся
на чисто торговые отношения. Пусть. Если у них перед глазами постоянно
будет пример нашего общества. Общества социалистического равноправия, где
каждый человек от рождения равен... независимо от происхождения и
талантов... это будет оказывать на местные подневольные классы столь
разлагающее влияние, что правители очень скоро будут вынуждены принять
самые жесткие меры для сохранения прежнего статус-кво... и вот тут-то
вмешаемся мы.
- Товарищ Кобзев, - перебил гэбиста Вяземский. - Вы уж извините... в
другой раз я бы с удовольствием послушал о светлом будущем Эвейна еще
дольше, но... служба.
- Да-да, конечно. - Майор, словно очнувшись от транса, с подозрением
уставился на Вяземского. - Мне, кстати, тоже пора. Заговорился я что-то с
вами.
- Было весьма занятно послушать, - подчеркнуто невыразительно произнес
Вяземский.
Кобзев опасливо покосился на него и, отбросив в сторону пустую пачку
"Примы", решительно зашагал с холма.
* * *
День запомнился Иллиене смутно, так же смутно, как исполненная кошмаров
ночь. До рассвета девушка металась в полубреду - то приходили разорванные
в клочья летящим железом старшие, укоряли, стыдили, точно малое дитя,
показывая кровоточащие ошметки собственной плоти, то наплывали злые лица
людей-демонов, измазанные чем-то, и не поймешь, то ли нарочно, как
кровожадные ырчи наносят боевую раскраску на клыкастые хари, то ли просто
по человечьей нечистоплотности. По временам приходили бледные тени, щупали
руки холодно и бесстрастно и уходили вновь. Только незлой раненый демон на
соседней кровати по временам касался ее пальцев, и прикосновение его
каким-то образом усмиряло взбунтовавшийся рассудок, вгоняя видимое в рамки
видного.
Когда сквозь оконца в пологе заструился слабый утренний свет, Иллиена
немного пришла в себя - в основном от боли. Раскалывалась голова; от
бессонницы ныли виски, ломило затылок, и остренькая щепка пробивала череп
чуть обок темени. Если бы Дар остался с нею, Иллиена вмиг уняла бы боль...
но внутреннее знание, этот изощренный палач, надругавшийся над последней
надеждой, подсказывало, что проткнувшая голову спица и есть отзвук
умирающей силы.
Против своей воли эльфийка обратилась к человеческой доле своей крови, к
запретному, преступному, ненадежному и предательскому, но единственно
оставшемуся у нее дару - дару предвидения. Захватывая пространство, точно
умирающий - воздух, она искала вокруг палатки уходящие в будущее следы
смерти.
И не находила.
Это было страшнее всего - Иллиена твердо знала, что не умрет от рук
демонов, что ей покуда ничто не угрожает, но увидеть грядущее ясней она не
могла. Слишком ограниченны были ее способности, подавленные долгим
неупотреблением. Ей оставалось только доверяться смутным предчувствиям.
День казался продолжением ночных кошмаров. Поминутно в шатер кто-то
вламывался, нагло, бесцеремонно. То наведывались люди в белых накидках,
бормотали на неприятном, ящеричьем языке, меняли повязки, касались
полунагого тела Иллиены холодным металлом - девушка всякий раз испуганно
сжималась, не до конца доверяя предзнанию. То к раненому заглядывали на
пару слов приятели, ухмыльчивые и грубые, глазели на пленницу, тыкали
пальцем. Однажды, ближе к полудню, зашел толстый властный демон со
страшными, ледяными глазами, волоча за собой нескладного юнца,
попытавшегося завязать с уткнувшейся носом в подушку эльфийкой беседу на
всеобщем, переговорил о чем-то с "тем, кто ее спас" - Эльеком, так,
кажется? Тот ответил резко, и ши заспорили, потом главный демон кивнул
отрывисто и ушел, а с ним и толмач. После этого незваных гостей стало
поменьше, и только люди в белом сновали все так же, охая и причитая над
клочками тонкой бересты.
Алекс и сам не понял, откуда у него взялся кураж - спорить с гэбистом, но
факт оставался фактом: после визита Кобзева в лазаретную палатку
прекратили соваться все кто ни попадя. Врачей, правда, отвадить не
удалось, а их присутствие тревожило девушку едва ли не меньше, чем сальные
взгляды солдат, но это было хоть что-то.
И все же, только когда невидимое за брезентовым пологом солнце скрылось, а
в палатке зажглась одинокая лампочка, по сравнению с которой самый ледащий
светляк показался бы прожектором, почти укрытый рыжей гривой клубочек чуть
развернулся.
- Э-льек?
- Тогда уж Алик, - улыбнулся он. - Меня так в детстве папа пытался звать -
а мне не нравилось, и я не отзывался. А у тебя красивое имя. Иллиена...
Илли. Можно, я буду звать тебя Илли?
Он не знал, но чувствовал, что сейчас нужно говорить и говорить. Об
именах, о погоде, о всякой ерунде... о чем угодно. Только чтобы она не
молчала. И не плакала больше. Он не хотел, чтобы она плакала.
Они и болтали о ерунде. Ни один не хотел показывать свежие раны души, ни
один не хотел выдавать тайн, которые почитал сокровенными... и все же в
этой нелепой, скачущей с предмета на предмет беседе они сближались -
микрон за микроном. В оговорках, привычных оборотах речи, брошенных походя
фразах Окану открывался странный, ни на что не похожий мир - мир лесных
городов, вечного зеленого сумрака, нечеловечески прекрасных
отшельников-долгожителей, воедино сливавшихся со своими возлюбленными
пущами... жесткой системы кланов-каст, сложной иерархии старшинства, в
которой роль играло даже то, появился ты на свет ополночь или с первым
лучом рассвета...
А Иллиене открывался мир по ту сторону стоячих камней.
- Альик... Странное имя. Почему не нравилось?
- Не знаю даже. - Он по привычке пожал плечами, хотя она не могла видеть
этот жест. - Не нравилось, и все. Маленький был, глупый.
- Маленькие... должны слушать старших.
- Наверное. Я хотел, - он попытался подыскать эвейнское выражение,
аналогичное русскому "сам себе на уме", - быть шатуном.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг