Говорят, когда-то очень давно кто-то первым окончил здесь свои дни, и с
тех пор его дух не знает покоя. Он жаждет войти в человеческое тело, чтобы
обрести плоть, но каждый раз тот несчастный, в кого он вселился,- всегда
на краткое время,- становится самоубийцей, и дух остаётся безвиден, и
тоска его безысходна...
Ветер наметает снег на подоконниках в комнатах, где открыты окна, шторы
надуваются парусом, и на полу сырость.
Если я замёрзну совсем, я смогу прикоснуться губами, слиться с ней в
поцелуе, и она не растает от моих объятий. Ласки мои будут холодны холодом
её плоти, зовущей к экстазу, светом её тела. Она зовёт меня.
Я умираю... я хочу её!
Она опустила веки, её волосы спадают по обнажённым плечам.
Она стонет.
...ненасытную топку времени, сжигая в ней расстояния, и дымное пламя
покрывает копотью стены...
Мы возделываем Сад Времён Года, врастая в него корнями.
Дома, где мы кормим ненасытную топку времени, сжигая в ней расстояния, и
дымное пламя покрывает копотью стены.
Там, где она вплетала в причёску живые цветы, ветер бесцельно гоняет
мусор по мраморному полу пустых беседок.
На том берегу гипсового парка безглавых статуй.
Он вышел из комнаты, чтобы вымыть руки, и когда вернулся, забыл закрыть
за собой дверь.
- Ты очень похож на одного человека, с которым я не желаю иметь ничего
общего.
- Но ведь я...
- Ничего общего!- категорично заявила она.- Даже твою внешность.
Эдвард Мунк не выносил вида человеческих пальцев.
- Ну вот,- сказал он с тяжёлым вздохом.- Поговорили и разошлись. А кто
будет мыть посуду?
Он повернулся ко мне.
- Вы не помоете?- тоскливо попросил он.
- Да мне, честно говоря, тоже уже... пора.
Она опустила ноги с кровати и стала приводить в порядок причёску.
- Дверь!- она с ужасом посмотрела на меня.- Дверь всё это время была
открыта!
Когда они пришли в его комнату,- дверь оказалась незапертой,- они
увидели, что постель не смята.
Вещи были разбросаны как попало, на магнитофоне горел огонёк индикатора.
Записки нигде не нашлось.
Видимо, он ушёл ещё ночью.
В ящике тумбочки они обнаружили коллекцию женских трусиков.
Кажется, кошки совершенно не боятся высоты. Они расхаживают по карнизу
пятнадцатого этажа как дамы по фойе оперы.
- Он ещё и фотографировал меня в таком виде. Один раз я была в душе, так
он... Нет, не буду рассказывать.
- Это очень просто,- говорит он.- У них одинаковые глаза, это сразу
чувствуешь. Женщины без прошлого и мужчины без будущего.
Он подходит к открытому настежь окну и, закурив сигарету, швыряет пустую
пачку на улицу.
- Люблю ночной город.
Шум автобусов, отъезжающих от остановки перед освещённым зданием вокзала.
Звонит телефон.
В пустой комнате жёлтая болезнь электричества. На полу валяется пара
чёрных туфелек, и что-то разлито - красные пятна.
- А вот собаки боятся высоты и такие смешные. Зимой они разрывают снег,
пытаясь отыскать косточки, припрятанные когда-то, ещё летом. У нас была
собака, так она прятала всё под подстилкой. Бывает, ночью проснёшься - из
коридора какой-то хруст, и спросонья не можешь понять, в чём дело.
- А правда, что осьминог может задушить человека?
...Когда комната погрузилась в пожар, птицы сгорели заживо в своих
клетках...
- Кто-то предпочитает пиво, а кто-то "пепси", кому-то больше нравится
варить кофе в джезвочке, а кто-то любит "экспресс" - у каждого свой вкус.
Только вот посуду никто мыть не любит. Вот вы, например, когда последний
раз брились?
Птичка в клетке, где твой дом?
...ящер Делакруа...
...картинки волшебного фонаря на светлых обоях стены в тёмной комнате,-
высокие своды парадных залов, серебряные саркофаги, позолоченные фигурки
скорчившихся как эмбрионы химер... пронзительно-зелёная вспышка звезды
фонаря в чёрных ветвях... красные квадратики окон, приоткрытая дверь
подъезда, двор...
...спят под одной крышей, разделённые стенами, но видят разные сны; утром
они выходят из дома, каждый по своим делам; вечером они возвращаются,
чтобы лечь спать; есть люди, которым нравится жить в старом городе, а
кто-то не выносит запах, который всегда присутствует в старых домах, к
тому же, в них обычно темно и сыро...
Отгородиться дверью от коридора и, оставшись наедине с зеркалами и
фотографиями...
Можно уснуть и увидеть сон.
Проснуться, ещё не зная, что это,- быть может, продолжение сна или новый
сон,- а уже нужно вставать - время. И ещё не вполне проснувшись, почти
машинально, выбраться из постели, протянуть руку к одежде и начать
одеваться.
И наспех позавтракав при электрическом свете, спешить в темноту по
ночному ещё снегу, чтобы успеть к электричке, ехать, и вокруг люди...
И ты понимаешь, что ты вернулся.
Ты знаешь, что должен ехать, знаешь, какое сегодня число какого месяца.
И это реальность - потому что ты вернулся и можешь вспомнить, какой была
погода вчера, и как ты провёл вчерашний день и вчерашний вечер...
Ты уже не можешь вспомнить свой сон.
Но этот вагон, такой же как другие вагоны, эти люди... Разве нельзя
ошибиться?
И не сразу заметить это, может быть, через неделю, месяц или год, много
лет - - ты вдруг понимаешь, что это другая реальность... Или просто
почувствуешь вдруг, что что-то не так... Они станут уверять тебя, что ты
всегда жил здесь.
Им проще, они всегда знают, что ты - это ты.
Ведь это они заставили тебя вернуться и ехать в этой электричке с
замёрзшими окнами, и знать... Хотя, конечно, ты всё равно проснулся бы,
пусть на три часа позже, в этой же комнате - - так говорят они.
Они говорят, что знают.
Они станут потешаться над тобой, вытащат тебя на свет.
- А правда, что вы сомневаетесь в том, что вы - это вы?
Нельзя же быть таким скептиком.
Кто-нибудь заявит, что это уже было написано, и скажет, кто это написал.
Он знает.
На снах можно сделать состояние, если уметь их разгадывать.
И вообще, об этом уже написано.
Про то, как он жил на мансарде и каждый вечер зашторивал окно.
- Расскажи мне про льва!
Он всегда проверял дверь, закрыта ли, но однажды забыл.
И они вошли.
Я всегда выгляжу. Даже когда я - это кто-то другой.
И они найдут меня и, вытащив из-за шкафа, заставят есть торт, а потом
будут хлопать в ладоши, кружась в танце как чернь на празднике падения
империи, и ей станет больно видеть меня таким, и она уйдёт, а меня не
отпустят, и я снова с томлением буду ждать рассвета...
Вернуться может лишь тот, кто никуда не уходил.
- Есть такая игра, выйти из комнаты и, притаившись за дверью, подслушать,
о чём говорят те, кто остались. Может быть, они говорят о тебе. А теперь
спать! Мама скоро вернётся и будет ругать меня за то, что ты до сих пор не
спишь.
Рассвет над трамвайными путями. Люди, покинувшие свои дома, выстраиваются
в толпы на остановках, а на льду замёрзшей реки умирают в снегу раненые
партизаны.
- А сейчас,- говорит он,- я сделаю тебе настоящий охотничий пунш. Ты был
когда-нибудь на охоте? Хотя, неважно. Я тоже никогда не был.
Шарить во тьме руками, пытаясь найти свою голову, или петлять по лесу,
запутывая следы, и заблудившись, потом долго искать дорогу обратно. Они не
будут искать тебя, они дождутся, когда ты выйдешь к ним сам.
Я замерзаю, мы все замерзаем и скоро забудем, откуда и куда мы едем. Как
это странно... Когда я вернусь, никто и не заметит, что меня не было.
И где же мне теперь искать её?
Она ушла, и они не отпустят меня. Но нет, нет! Она не ушла, просто её ещё
не было!
Наверное, я сошёл с ума, если думаю, что она услышит. Для чего я играю
среди них самого себя и прячусь за шторой, созерцая фонари набережной и
ночные деревья, и тени...
Я мог бы собрать коллекцию женских трусиков, как тот, другой.
Выше от пупка сокрытые пеленой тумана, они бредут по самые трусики в
чёрной чулочной воде.
Изучение анатомии женского белья по следам на снегу и отпечаткам в гипсе.
Из окна открывается вид на небо и кирпичные трубы каминов квартир, что
лежат глубоко под равниной снегов зимних крыш.
Снова стоять у окна и высматривать чужие следы.
Снова прятаться, когда они постучат в дверь. Или бежать вниз по лестницам
и на первом же трамвае прочь! - прочь по кольцу транспортной сети, всегда
возвращаясь.
И всегда невовремя.
- И вот что плохо,- говорит он, вытряхивая остатки кофе из пачки в
кипящую в кастрюльке воду.- Если ты ушёл, то вернуться уже не сможешь, а
если ты сумел вернуться, то, наверное, не так уж далеко ты и ушёл. И ты
знаешь, хочется уйти, по-настоящему уйти, и посмотреть, что же там. Может
быть, и возвращаться не стоит?
По полу тянет сквозняком, а за окном в окнах скоро погасят свет и зажгут
его снова - окна, выходящие на старую площадь и узкие кривые улочки,
каменные мостовые и сырые стены домов, сгорбленные фонари и снова, снова,
снова... зима.
И идёт дождь.
И я каждый раз возвращаюсь туда, откуда она ушла, и никогда не иду
дальше...
И падает снег, и дети наряжают ёлки, и старенькая женщина в старом городе
продолжает отсчёт: "Я живу здесь уже тридцать шесть лет..."
И контролёры проверяют билеты.
- А вон там скоро будет торговый центр, а здесь, помнишь, здесь была
кофейня, мы ещё заходили сюда, помнишь?
И у беременной суки родятся щенки.
А рыба протухнет.
- Ты знаешь эту историю о том, как протухла рыба, а собака осталась без
крова? Нет? Ладно, я расскажу тебе её перед сном, чтобы ты заснула. Но
только без обмана, договорились? А то я пожалуюсь твоей маме.
Никакой истории о протухшей рыбе я не знаю, но раз уж пообещал,
приходится сочинять находу.
- И вот, однажды ночью разразилась страшная буря, и стёкла в зимнем саду
были выбиты вместе с крестовинами чудовищными порывами ветра, которые
сорвав той же ночью крышу с собачьей будки, оставили несчастное животное
без крова. Лишь к утру буря утихла, и рыбаки, остававшиеся всю ночь в
укрытии, смогли, наконец, выйти к реке. А в это время собака бесприютно
скиталась по двору и тихонько скулила. К обеду она успокоилась и прилегла
подремать на крылечке. Тем временем бригада стекольщиков восстанавливала
порядок в зимнем саду, но дело продвигалось медленно. Каждый раз,- словно
бы тут было замешано какое-то роковое заклятье,- стоило вставить новое
стекло, как кто-нибудь неловким движением выдавливал его, или оступался и
падал, обрушивая его на пол вместе с рамой, и оставался лежать среди
осколков. Наконец, стёкла всё же были вставлены, и бригада стекольщиков,
распив по случаю успешного завершения работы бутылку портвейна, чинно
удалилась. Вскоре вернулись и рыбаки, и вернулись с уловом. И никто бы
ничего не заметил, когда бы не скорбный вой оставшейся без крова собаки,
увидевшей выглянувшую из-за туч луну. Весь дом переполошился. Остаток
вечера и вся ночь были потрачены на восстановление будки. Тем временем
собака была принята в спальню и, пригревшись на пуховой перине, уснула. По
её довольной морде расплылась улыбка совершенного блаженства. А к утру
рыба протухла. Так и закончилась эта история.
- А почему никто не положил её в холодильник?- спрашивает она.
- Не знаю,- говорю я.- А теперь спать.
- А что такое портвейн?
Чудовищно глупо, боже мой, как же это чудовищно глупо, ехать куда-то в
промёрзшей электричке, рассказывать на ночь нелепые истории и оставаться
одному, или жениться и завести детей, и снова рассказывать нелепые
истории, сочинять прошлое своей жены и своё будущее, и снова, снова, снова
нелепые истории, снова один в промёрзшем вагоне, куда-то снова... Или
выйти на какой-нибудь из этих станций. Но зачем? Чтобы всё это кончилось?
Отсутствие смысла ещё не производит смысл.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг