- Это была не галлюцинация.
- Что?
- Эта площадь не могла так сверкать.
... Нам никогда не сказать им главного! Слишком мало, это слишком мало,
одна человеческая жизнь, даже если сжечь её за несколько лет или один год,
то и тогда этого слишком мало.
Нам никогда не сказать им главного!
Всё равно, всё равно, всё равно, слышишь? Всё равно!
Но что им всем до того? Они не заметят разницы. Когда к ним придут мои
убийцы и будут говорить им те же слова, что произносил я, они не заметят
разницы... Они не заметят.
Смешны судьи, не знающие закона. Какое бы решение они ни приняли, разве
будет оно иметь силу?
Но я помогу тебе.
Они о тебе узнают.
Пусть даже нам ничего не объяснить, и никогда не сказать им главного...
- Знаешь, как выглядит центр Земли?
- Нет, не знаю,- говорит она, надувшись.
- Ну, подумай.
- Не знаю, я же сказала.
- Не знаешь.
- По-моему, Земля круглая.
- Не спорю. Значит, не знаешь? Это дохлая, пыльная площадь в
задрипанном городишке. С одной стороны к ней примыкает рынок, с другой -
вообще ничего. Сонные мухи, жара, вонь. И знаешь, почему?
Она молчит.
- Ты, конечно, представляешь себе величественный храм. Обелиск. Маяк
высотой в полнеба. Да? А всё потому, что люди, которые здесь живут, знать
ничего об этом не знают. Вот так же и ты.
Она рассердилась.
- Что я!
Я хочу поцеловать её, она вырывается, отпихивает меня.
Наконец, сдаётся.
Она говорит тихо: "Ну что, я?"
Она говорит: "Я тоже живой человек, мне тоже может быть больно. Почему
ты забываешь об этом?"
... Я должен уйти, исчезнуть, чтобы вместо меня в этот мир пришла ты...
Ночь. Тлеющие угли костра.
Плеск воды.
Под пологом чёрных ветвей, накренившись на склоне, стоит наша машина.
Бледное пятно во тьме.
Перестать быть. Умереть. Чтобы вместо меня к ним пришла ты. И,
воплотившись в тебе, вернуться...
Шелест невнятных во тьме деревьев... Тростник.
Треск цикад над травой.
7
День. Открытое окно комнаты.
Лил сидит на подоконнике так же, как в тот вечер, когда она сказала:
"Рай - это любовь, только ещё больше".
- Если проститутку наградят орденом Почётного Легиона, то одни скажут,
что это унижает орден, а другие - что это возвышает профессию проститутки.
- И что это значит?- говорит она.
- Да ничего особенного.
- Что значит, ничего особенного?
- Можно сказать это так, а можно по-другому. Важно то, что за словами.
Всего всё равно не скажешь, а значит, чего-то недоскажешь. Одни так
поймут, другие - по-другому. На всех не угодишь.
- Где ты ободрался, скажи лучше.
- Расчесал.
Укусит ведь такая дрянь, тоньше иголки уколет, а расчешешь...
- Не чеши.
- Так ведь чешется!
- У меня тоже, ну и что?
- Ты тоже расчёсываешь.
- Я?!- она возмущена.- Где?- она обнажает руки, протягивает мне.- На,
покажи. Где ты видишь, что я расчёсываю? Покажи!
- Хорошо. Ты не расчёсываешь.
- Да, я не расчёсываю.
- Да. Я же не спорю, наконец. Ты не расчёсываешь.
Ладно, я неправ. Прости. Ты не расчёсываешь. Да, не расчёсываю.
- Ты не договорил. Я тебя перебила, прости. Так что ты говорил?
- О чём?
- Обо мне.
- Мне показалось, что тебе это неинтересно.
- Ну что ты. Жутко интересно, когда тебя объясняют такие умные люди.
- Кого ты имеешь в виду?
- Тебя. Мне иногда кажется, что ты разговариваешь как бы сам с собой. А
то ещё начинаешь спорить. А я как на заседании суда жду своего приговора.
- Прекрасно, Лил!
Итак.
Зал Суда Её Величества. Учёная защита, учёный обвинитель. На скамье
подсудимых смущённая девочка, непонимающими глазами смотрит она на это
нехилое скопление учёного люда в мантиях и париках, устроенное в её честь,
и очень переживает, что не может подкрасить ресницы. Адвокат и обвинитель
скрещивают клинки, цитируя римлян, Конфуция, Наполеона и Грасиана,
изливают кипящие потоки сарказма, их речам позавидовал бы сам Демосфен, да
что там! - Цицерон, Брут или Марк Красс! Зал то взрывается хохотом, то
замирает в благоговейном трепете, присяжные слушают, раскрыв рты, в толпе
какой-то человек боится кашлянуть.
По памяти произносят они тексты параграфов, их познания в латыни
безукоризненны, их речи вызывают больше слёз, чем все воззвания Ионы и
Исайи...
Девочка ничего не понимает, она сбита с толку, но ей жутко интересно,
чем всё это закончится, и кто кого одолеет.
Ей лестно, что из-за ней бушует такая потрясающая дуэль.
Адвокат подмигивает ей, она подмигивает ему в ответ. Обвинитель требует
прекратить сговор.
- Какой сговор,- улыбается защитник.- Ведь она же дитя.
- Протестую!- кричит обвинитель.
Но уже поздно.
Все обращаются к той, из-за кого, собственно, весь этот шум, и когда
они видят её, они начинают смеяться - и зрители, и присяжные, и даже сам
Председатель улыбается, хоть и пытается скрыть это ладонью.
Обвинитель огорчён, что ему не дают закончить речь, но все говорят друг
другу: "Посмотрите, ведь она же совсем ребёнок!"
И, развеселившись, они расходятся по домам, тем более что самое время
поставить в духовку кекс, чтобы он был готов к вечернему чаю.
Дамы посылают ей воздушные поцелуи. Джентльмены дотрагиваются до своих
шляп. Присяжные обсуждают особенности рыбной ловли в верховьях реки.
Обвинитель подходит к адвокату.
- Однако, согласитесь, ловко я вас поддел по второму пункту.
- Да, но какой разгром я устроил вам по первому!
Обвинитель не согласен со словом "разгром".
Они уходят, продолжая спорить.
Зал пустеет.
Девочка оглядывается по сторонам. Никого нет.
Она достаёт баночку с тушью и начинает торопливо подкрашивать ресницы.
Вдруг они все вернутся!
Хотя ей тоже уже давно пора домой.
- И чем же кончился их спор на этот раз?- спрашивает Лил.
Я видел людей, которые на все вопросы отвечали цитатой, я знаю людей,
которые на любой вопрос отвечают вопросом, я знаю человека, который всегда
отвечал только одной фразой: "Не знаю".
Но есть ответ и получше.
- Я люблю тебя.
- Ох!- говорит она.- И чтобы сказать это, нужно было так долго говорить?
Ты, точно, ненормальный.
- Воинствующий ненормальный,- добавляю я.- Тот, кто саму нормальность
полагает грехом.
- Неужели и мне нужно будет стать такой?
- Иногда я и сам не знаю, кто из нас двоих сумасшедший.
... Кто из нас двоих сумасшедший - я, или это солнце над крышами?..
В храме тесно, люди у подножия горы ловят звуки, доносящиеся с её
вершины, невидимой и, быть может, вовсе недоступной... девушка на
амвоне... её лицо среди эдельвейсов.
От взгляда её глаз невозможно уйти как от взгляда с иконы.
Мне думается, мало кто понимает, в чём тут дело - просто мы смотрим в
глаза друг другу, а значит, в глаза всему миру.
Эти джинсы, я помню их под моими пальцами, их мягкую, вытертую ткань,
белесую, пылающее бедро, перестук колёс, рельсы, дальше, дальше...мы
измеряли расстояния поцелуями. Небеса цветов, башни, украшенные резьбой,
благоухающие, зовущие музыкой... свет... твои глаза, небо... перестук
колёс...
География - цветные картинки на крыльях бабочки.
Вскрытое огнём небо, грохот, и у щеки бег занавески, саван, фата? Ты
плачешь? Твои пальцы, мои... губы... Брызги холодной воды.
- Это от счастья.
Это от музыки, той, которой невозможно вторить, тем более, вторить ей
хором, немыслимая, слышать её так сладко... и больно. Невозможно выдержать
дольше мгновения!
Когда стало тихо, мы поняли, что это кончились рельсы, и дальше мы
пойдём совсем одни, и мы держались за руки, а ветер был тёплый, и мы
дышали им...
Это горы, а значит, где-то есть их вершины.
Я буду держать тебя взглядом своим, я буду держать тебя, ведь это наш
путь, эта музыка... свет... это наш путь. Я буду держать тебя.
И постараюсь, чтобы тебя не закрыла от меня чья-нибудь спина, а меня не
заслонила от тебя чья-нибудь челюсть.
Ведь так легко упасть...
- Но почему нужно непременно бежать!
- Бежать? Разве я сказал, бежать?
- От своей жизни, от своего прошлого...
- Мы покидаем прошлое не потому что разочаровываемся в нём. Мы уходим и
от правильных решений, но это неизбежно. Нужно всегда идти вперёд...
- А если я не хочу? Здесь моя жизнь, которая, может быть, тебе не
нравится, но это моя жизнь. Здесь люди, которые мне близки...
Белая, крашеная масляной краской дверь. Кафель. Шум душа смолкает.
Приближающееся шлёпанье ног по мокрому полу. Дверь открывается.
Конферансье выходит из душевой, вытирая голову полотенцем.
Сбрасывает халат. Начинает одеваться.
- Ну да, как же, этот ваш антиреалист-иллюзионист, мистер Роберт Юм.
Воображает, что открыл Америку, а сам прогулялся не дальше Индии.
- О ком это ты?- говорит она.
- Да об это вашем конферансье-монпасье. Сидит, изобретает велосипед.
- А что он такого... сказал тебе.
- Да носится со своими идеями. "Моё шоу"! А у этих идей, между тем, уже
лет тысяча как борода выросла.
- Да ничего он не носится!
- А чего это ты его защищаешь?
- Я его не защищаю. Это ты на него набросился.
- Да нужен он мне очень!
- Ты даже не видел нас, а говоришь...
- Нас! Вас! Вас ис дас. Сохо киллэ кес ке се!
- Ты сам говорил, что...
- Что я говорил!
- Что идеи существуют сами по себе...
- А он занимается профанацией их. Воображая, что сотворил мир!
- Но он ведь тоже...
- Тоже! Что за идиотское слово. Вот именно, "тоже"! У таких как он нет
ничего своего, они наряжаются с чужого плеча, не заботясь даже о том,
чтобы одно подходило к другому, надевают кальсоны поверх шортов, а фрак -
на фуфайку. Что украли, то и нацепили. Шуты гороховые!
- Ну и пусть,- говорит она.- Тебе-то что? Чего ты так злишься? Какое
тебе до этого дело?
- Мне? Кому?
- Ну да.
- Тебе! Очень легко выбрать себе место побезлюднее и изображать из себя
Мальчика со Звезды. Очень просто. Никто не взыщет.
- Не понимаю, чего ты взъелся. Между прочим, он говорит о тебе только
хорошее.
- Вот как. Значит, он говорит обо мне. Очень мило. С тобой, да?
- Тебя это задевает?
- Да мне плевать на него.
- Ты ведь его даже не знаешь!
- Я очень хорошо его знаю.
- Ты только один раз поговорил с ним, и уже делаешь выводы...
- Почему ты пытаешься его защищать?
- Мне же больно. Ведь это моя жизнь!
Что же я всё возвращаюсь к этому...
Дорога... изгородь, бесконечная как китайская стена, металлическая
сетка и пыльная трава, полынь, и линии вычерчены как на гравюре, но уже
начинают таять, и далеко, так что крикнешь - не услышит, кто-то идёт ко
мне по дороге, и я знаю, кто это.
Пронизывающий вечер. Закат над дорогой...
Воздух сумерек цвета неспелого яблока...
Пронизывающий вечер дороги. Топот ног, глухой стук мяча, возбуждённые
крики детей, голоса, смех, разудалые звуки аккордеона там, за спиной.
- Ну куда ты всё время уходишь!
И я иду и возвращаюсь туда, где на расстеленных на траве газетах,-
сегодняшняя?- раскладывают варёные вкрутую яйца и ставят бутылки, а
женщины, захватившие свои вязания, говорят друг дружке что-то и прыскают
смехом, и вскидывают голову, волосы стелятся по плечам, где-то там дети, и
роняют, как будто случайно, улыбчиво-кокетливые взгляды на мужчин. И
кто-то расхаживает и ловит такт музыки, и усаживается на землю, на одеяло,
разложенное на земле. Над тёмными силуэтами домов, резкими до черноты,
спокойное розовое сияние... как от костра... лицо... я никак не могу
рассмотреть его, может быть, вуаль? Да, вуаль, хотя она так странно
смотрится с этим простоватым ситцевым платьем, плотно облегающим её тело,
я располагаюсь рядом, хоть мы незнакомы, и она протягивает мне бутылку с
водой, я беру и говорю "спасибо", а потом мы говорим, какой приятный и
лёгкий сегодня закат, а мимо катится мяч, и за ним вдогонку летит
мальчишка, взмокший, как взмокла бы гончая, умей она потеть, и его мать
встряхивает бигудями и кричит ему, чтобы он не убегал далеко, но не
настаивает, а вокруг неё смеются, и она просит повторить шутку, и её
повторяют ещё много раз и опять смеются, а танго сменяется фокстротом, и
та, возле которой я так удобно расположился, качает под музыку головой и
зажигает папиросу, и предлагает мне, но я говорю, что курю сигареты, и она
рассказывает, как ссорились между собой соседи в одной коммунальной
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг