только светлячок дрожащего пламени.
Глухой гул перерастает в скорбный хор, глубокий и мощный, нарастает,
его сдержанная, благородная мелодия звучит всё отчётливей, мерная поступь
реквиема.
Звук захлопнувшейся дверцы кареты.
Чёрные тени скользят мимо, всё быстрее...
Улица, круто сходящая вниз, брусчатка. Мимо пролетают зашторенные окна
домов.
Ночная площадь.
Светлячок свечи далеко посреди ночной пустыни.
Чёрная громада античного акведука.
Выглянула луна, и всё залито прозрачным холодным светом.
Конферансье на роликовых коньках выделывает пируэты, приближается.
Он подмигивает мне.
- А представление-то начи-Нается!
И, издав вопль, он начинает кружиться на месте.
Где-то заиграл оркестр. Звук то и дело пропадает, и тогда слышно только
шумное дыхание и грохот роликовых коньков на брусчатке.
Освещённое окно.
Она стоит в глубине комнаты и смотрит на меня, в темноту ночи.
Она улыбается, но как-то неловко, и вдруг я понимаю, что она не видит
меня и только чувствует моё присутствие.
Она протягивает руку назад, к магнитофону.
- Я поставлю что-нибудь?
Она теребит воротничок блузки.
Она начинает раздеваться.
Звуки визгливых скрипок становятся громче...
Истерический хохот запыхавшегося конферансье...
Ты должна знать, что со мной... Ты одна знаешь, что со мной!
Окна оттаяли.
Я подумал, что, наверное, ей неудобно так лежать, но боялся
пошевелиться, чтобы не разбудить её.
...пепел, разносимый ветром по асфальту...
5
Бледное вечернее небо, сизая дымка над горизонтом. Сумерки.
Одно за одним, иногда по несколько сразу, зажигаются огоньки окон
редких многоэтажных домов.
За длинными бетонными оградами крашеная жесть крыш.
Тихо.
По дороге медленно приближается велосипедист.
Утоптанная пыль обочины. За ней край обрыва. Колючая проволока.
Мне хочется заглянуть, что там.
Сделав несколько шагов, я останавливаюсь.
За спиной проезжает велосипедист. Он сигналит мне звонком, но я не
оборачиваюсь.
Постояв, я возвращаюсь на шоссе.
Фигурка велосипедиста удаляется, становится невнятной в сумерках.
Я оглядываюсь на освещённые окна домов; там, на кухнях, семьи садятся
ужинать.
Телеантенны над крышами пятиэтажек.
Безлюдная остановка с расписанием автобусов. Где-то рёв мотоцикла.
Стихло.
На скамейке автобусной остановки, спрятав руки в карманы плаща, сидит
женщина.
Ещё светло, но скоро начнёт темнеть, солнце уже зашло, и тени растаяли.
Она поводит плечами.
Она не озябла, ещё не холодно, просто затекли плечи. Она сидит уже
долго. Смотрит в мою сторону, но не на меня, дальше, не показался ли
автобус.
Не видно.
Я приглядываюсь. Лида?.. Нет. Показалось.
Она смотрит на асфальт перед собой. Что-то легонько пинает носком ноги.
Она ждёт автобус.
Я иду к ней.
За спиной приближается шум. Она облегчённо... встаёт со скамейки,
вынимая из карманов руки.
Автобус проезжает мимо меня. Она идёт к нему.
Остановилась, ждёт.
Он подъезжает. Остановился.
Она подходит к передней двери и поднимается по ступенькам.
Она покупает у водителя билет. Идёт по салону, садится.
Шум отъезжающего автобуса.
Я смотрю ему вслед.
- И хочется вернуться домой...
Одинокая фигурка велосипедиста удаляется по опустевшей дороге, всё
больше сливаясь с сумерками.
Поодаль безлюдная остановка - скамейка, столб с расписанием автобусов.
Белый комочек смятой бумажки подле урны.
- Эти люди вокруг тебя, их города...
Ночь. Шум ветра в незримых деревьях леса.
Где-то рёв мотоцикла. Стихло.
Тёплая музыка. Столики кафе, гирлянды фонариков. Дальше, за чёрными
деревьями парка, фонари аллей.
Напротив меня за столиком сидит человек, которого Лил назвала
"конферансье", он пьян, но держится неплохо. Крутит перед собой пустой
стакан.
- Ведь если разобраться,- говорит он,- то всё, что у нас есть, это то,
что мы чувствуем вот сейчас.
Он показывает вокруг.
- А это... Это такое, каким мы его себе представляем.
- Я говорю "моё шоу". Шоу!- он усмехается.- А что я, собственно, знаю о
нём? Ладно, да, я распределяю роли, я подобрал труппу, я делаю программу,
кому что говорить, кому что делать, костюмы, декорации, и это всё я, но...
Кто это, я? Что я сам знаю... почему это так, и какую роль играю я
сам...
в том мире, который я чувствую вот сейчас как реальность, что я знаю о
ней? А это мир, в который я лишь заглянул, но мир, в котором я живу. И я
говорю: "Это мой мир. Моё шоу..."
......................................................
Голос Лил: "Так вы уже познакомились где-то?"
Мой голос: "Случайно. Знаешь, в этом кафе. С арабесками".
Голос Лил: "А. Понятно. Поотражались".
Мой голос: "Ну да".
Она, отступив на шаг, удивлённо оглядывает меня.
- Напился!- заключает она. И обиженно: "Без меня!"
Она сидит перед зеркалом в гримёрной, примеряя парик.
- Ты даже ни разу не пришёл посмотреть нас.
- Я уже играл в эти игры с реальностью.
- Просто тебе лень сделать лишнее движение.
Она подводит грим. Повернувшись ко мне: "Ты ни разу даже не пришёл!"- с
упрёком.- Останься хоть теперь.
Она красится перед зеркальцем, говорит, не поворачиваясь ко мне:
- Просто некоторым людям лень оторвать задницу от дивана.
- Я уже играл в эти игры.
Она смотрит на меня с изумлённым негодованием: "Без меня?!"
...........................................................
Рассеянный дневной свет. За столиком напротив меня Конферансье.
Я говорю: "Но если иллюзорна причина, что можно сказать о следствии?"
- Зрители не причина представления,- быстро возражает он.
- Представление заканчивается, и вы отправляетесь куда-нибудь в
погребок, или сюда, например... Или вы играете каждую минуту жизни?
Он достаёт из внутреннего кармана пиджака огарок свечи.
Он говорит: "Зрители не причина представления, а всего лишь повод.
Иллюзорный повод может послужить действию вполне реальному. Например..."
- Да,- говорю я.- Верно. Вы правы.
Он милостиво кивает.
Ставит свечку перед собой на столик. Зажигает её.
Комната с лампами дневного света, полная незнакомых людей, они курят,
шумят. Она среди них.
На журнальном столике пепельница с окурками, бутылки, недопитые стаканы.
Она тянется ко мне: "Ну, не уходи. Останься!"
Они, словно бы не замечая меня, обсуждают что-то между собой...
Прихожая.
В ванной шумит душ.
На краю ванны сидит голый Конферансье в позе "Мальчика, вынимающего
занозу" и что-то увлечённо делает со своей ступнёй.
Испуганно обернулся и задёрнул шторку.
Я закрываю дверь.
Голоса в гостиной.
Я выключаю в квартире свет. Во тьме далеко за окном шум вертолёта.
Тёмный в ночи лес вокруг. Стволы деревьев раскачиваются где-то высоко
во тьме, шум ветра.
Кто-то идёт. Свет фонаря за деревьями.
Выходит на поляну. Свет фонаря бьёт мне в лицо, я пытаюсь заслониться
рукой, разглядеть, кто это.
Лай собак.
Свет становится нестерпимым...
Сидя за столиком кафе я пытаюсь разглядеть сквозь зеркальную вязь
арабесок на стеклянной стене,- серебряные буквы на стенке пузыря радиусом
бесконечность,- то, что за ней: залитые солнцем аллеи парка, газоны и
пёстрые ковры клумб, фонтан, скамейки в тени деревьев.
Кто-то подсаживается за мой столик.
- Не возражаете?
Мы смотрим друг на друга.
- Постойте...- он пытается вспомнить.- Где-то я вас должен был видеть...
- Взаимно. Вы конферансье.
- А,- говорит он.- Так вы были на нашем шоу. Значит, там я вас и видел?
- Нет. Я не был на вашем шоу.
- Нет? А почему?
Я не отвечаю.
- Ну ладно... Где же я тогда вас видел?
- Неважно.
- Но всё равно,- он протягивает мне через столик руку. Я пожимаю.
- Неплохо придумано,- говорю я, показывая на стекло.
- Вечером, когда зажигают свет, это очень красиво.
- И днём ничего. Знаете, похоже на картинку - тест на зрительное
восприятие: "что нарисовано на картинке?"
- Похоже,- соглашается он.
- Вот бы отгородиться от всего мира такой стеной,- говорю я.- Чтобы она
пропускала лишь свет и скрывала тьму за золотом арабесок. Помните, у
Мильтона? "Постыдную наготу их душ греховных правды ризами сокрыл и
заслонил..." Вам не кажется странным, что для того, чтобы что-то принести
людям, нужно прежде уйти, отдалиться от них?
- Не знаю,- говорит он.- Можно ли вообще принести людям что-то.
- Вот здорово. А как же ваше шоу?
Он кивает кому-то в зале за моей спиной.
- Что?.. Знаете, меня избегают приглашать, когда собираются компании.
Почему? Они все говорят такие пошлости, что я просто не выдерживаю.
Может быть, это мой организм так устроен, но меня... тошнит. В буквальном
смысле. И обо мне говорят: "Фу, как пошло он себя ведёт!"
Всё это он произносит на одном дыхании, с заученными интонациями, и я
догадываюсь, что он произносит эту хохму в тысячный раз, уже
автоматически, не задумываясь.
- Признайтесь, вы сочинили это,- говорю я.
- Иногда мне кажется,- говорит он, становясь серьёзен.- Когда я выхожу
на сцену... что реально только то, что происходит на ней. Что это куда
реальнее тех, кто сидит и пьёт своё вино или танцует, или слушает что-то
из того, что говорим мы, из того, что говорю я, но урывками, они приходят,
уходят... Люди меняются, появляются новые, исчезают старые. Есть, конечно,
и завсегдатаи, но... не о них речь, ведь они сами стали уже как бы частью
представления. Опускается занавес, гаснут рампы, но представление будет
продолжаться, и когда придут новые люди, завтра... через неделю, месяц...
они будут смеяться над теми же шутками, слушать те же песни. Что
постоянно, то и реально. Так что же более реально - мы, когда мы играем,
или те, кто приходят на представление? Вы ведь ни разу не были у нас?
Я игнорирую последний вопрос.
- Когда говорят, что всё в мире меняется, то тем самым утверждают
постоянство переменчивости,- говорю я.- Нечто остаётся в мире постоянным и
заставляет мир меняться. Так же есть нечто постоянное в человеке, и это
постоянное заставляет его изменяться, и человек всё время должен идти
вперёд.
Он извлекает из кармана пиджака свечку, ставит её перед собой, зажигает
и подносит к ней сигарету.
- Оригинальный у вас способ прикуривать.
- Шутовство?
- Скорее, экстравагантность.
- Когда я в первый раз выходил на эту сцену,- он щурится, отмахивается
от дыма,- для меня это было не более чем заработком. Не сказать, чтобы
очень большим, но всё-таки. Знаете, пляжный сезон...
- И что?- говорю я.
- А теперь я думаю, что это уже навсегда.
- Навсегда - плохое слово,- возражаю я.
- Может быть. Но дело ведь не в словах?
- Оставаться на одном месте опасно...
- Но разве обязательно стаптывать ботинки в странствиях? Или достаточно
просто время от времени сметать с них пыль щёткой?
- Это не одно и то же.
- Да,- говорит он.- Я сказал первое, что мне пришло в голову.
- Это неудачное сравнение.
Он пожимает плечами.
Минуты две мы молчим. Потом он гасит пальцами свечку и говорит как бы
между прочим: "Можно уйти из своего дома. Продать родовое поместье. Но
можно ли уйти от самого себя?"
Аллея парка, асфальт, цветы. В просветах листвы небо.
Мы сидим на скамейке в душистой прохладе тени.
Я говорю: "... Ну, а что будет, когда солнце уйдёт? Пойдёте ли вы за
ним или останетесь киснуть в болоте мёртвых уже привычек? Пока есть свет,
есть жизнь. Пока есть любовь, есть радость, но ничего нельзя привязать к
себе, нужно идти, идти дальше и открывать новые земли...
- И захватывать?- говорит он.
- Мы идём по пустыне. От оазиса к оазису, и если бы их не было, мы бы
погибли. Но всякий раз, когда я вижу красоту, она становится мной лишь
тогда, когда, выражая её, я выражаю себя. И то, что сделано мной, уже не
во мне. Этого нет во мне больше, и я иду дальше...
- В пустыню?
- Да, это рискованно. Но как же иначе? Остаться? Объявить себя Великим
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг