снова, я думаю о донгеновской танцовщице, гуляющей в окружении хрустальных
павлинов в лиловых садах семивратной столицы, седьмая дверь - тишина.
Сказать о ней, значит, убить её. Названное дао... насмешливая графика
рисунка-иероглифа, а мы всё ищем наш первоязык. Нельзя сказать о тишине,
не погубив её, и Лао Цзы был прав, так значит, всё так просто, и она
права, и леди Дэй была очаровательна, и прав был Эврипид, сказавший, что
вода...
- Какой смешной у тебя вид,- радостно сообщает она.
Ты так старательно водишь мороженым по подбородку, как будто надумал им
побриться.
Она протягивает мне платок, невесомый в пальцах, кремовый рисунок,
пахнущий её духами... летний вечер... край занавеса приподнят сквозняком.
Складки чёрного бархата, волны, и где-то на краю мыса в жаростойком
бронзовом ореоле маяк, призрак Александрии, который станет звездой в ночи.
Слова перекатываются как жемчужины на фарфоровом блюде, кто разгадает
его рисунок?
Кто разгадает их тайну...
Она распахнула окно настежь и, отпрянув назад, в комнату, оборачивается
ко мне: "Ну иди же!"
Я подхожу и сажусь на подоконник. Она подсаживается рядышком.
Откинувшись, она тянется заглянуть в небо. Сверху вниз.
- Как ты думаешь, люди встречаются на небесах?
- Ничего не скажешь, умеешь ты придумывать вопросы.
Какую сферу этого вопроса ты предпочитаешь?
- Седьмую.
- Какую?- переспрашиваю я, опешив.
- Ну... говорят же, седьмое небо.
А. Да.
- Рай должен быть бесконечен. Иначе там станет скучно.
- По-моему, Рай - это любовь, но как бы ещё больше.
- Ты права, и даже не знаешь, насколько. Не можешь знать.
- А зачем мне это знать?
- Действительно, зачем?
Я три года возводил башню, и каждый мой день был равен трём годам
человеческим, чтобы с вершины её увидеть то, чем ты разбрасываешься, как
будто это какая-нибудь ерунда.
- Никакая не ерунда!
- Я хотел сказать, бездумно, не вникая в смысл того, что ты произносишь.
- Не знаю, что ты имеешь в виду. Может быть, для тебя вся моя жизнь
кажется бездумной, ну и что?
Она наполняет грудь воздухом и, запрокинув голову, с сожалением
вздыхает.
Она говорит: "Может быть, мне надо было стать балериной?"
Она оглядывается через плечо и на улицу, вниз.
Она проверяет моё лицо и, видимо, решает, что оно может выражать только
одно - напряжённую работу мысли.
- О чём ты думаешь?
И, не дождавшись ответа, она говорит: "Ну правда, если всё называть
ерундой, то как тогда вообще жить?"
- Ты хочешь сказать, это для тебя главное в жизни?- говорю я.- Твоё
кредо?
- Это ты любишь разделять: главное - не главное, важное - не важное, у
тебя это лучше получается. А я просто живу и не думаю, на законном
основании я так живу, или нет.
А ведь попала!
Мне досадно - это несправедливо, что она так легко застала меня
врасплох,- и пытаясь заслониться, избавиться от этой досады, я торопливо
прижимаю её к себе, её лицо, губы... Она вырывается, смеётся.
- Если бы я знала, что философы так любвеобильны...
- Что ты, любовь моя, какой же я философ? Философ - это тот, у кого
борода.
- Ну да, а мужчина - это тот, у кого деньги... Ты испортишь причёску!-
вскрикивает она.- Мне же ещё работать.
- Подумаешь, велика важность! Извинишься.
Видите ли, я только что из постели, поэтому немножко растрёпана...
- Это было бы уже слишком.
- Но кто-то же должен быть первым! Как ещё мы можем расширять границы
реальности?
Она закрывается подушкой.
Она протягивает руку и, нащупав выключатель бра, крутит колёсико,
прибавляя свет, лампа делается всё ярче, и всё вокруг как будто отступает,
бледнеет, отступает, и остаётся один только свет.
Её голос: "И этим кем-то должна быть я?"
"Она как картины Ван Гога, его солнечные пожары, подсолнухи, поля
пшеницы, его цветущие деревья, сирень... Но что-то далианское есть в этом
небе, эта прозрачная ясность синего цвета... Я не знаю, что это, блаженное
ли спокойствие безумца, или та степень страха, когда он превращается в
бесстрашие.
Однажды она сказала мне: "Мы не знаем, кто ведёт нас. Мы просто
отдаёмся во власть..."
Я не знаю, что происходит со мной.
Может быть, когда-нибудь у меня ещё будет время разобраться во всём
этом, если будет желание. Может быть, но не теперь, завтра, да! Завтра..."
В зеркале отражается комната, стол у окна.
Что-то похожее на огонь.
Лил в зеркале, она сидит у окна и красит губы помадой.
Другая Лил передо мной. На ней белая водолазка.
Какой-то невнятный гул, как будто множества голосов.
На стене пятно электричества.
Я пытаюсь вспомнить что-то, но мысли соскальзывают, я говорю, и мой
голос звучит как бы сам по себе, словно я слушаю его со стороны.
Я говорю, зная, что сейчас ночь, хотя в зеркале день.
- Если музыкант попадёт под власть одной ноты, он просто не сможет
сочинять музыку, один композитор...
Лил, сидящая передо мной на стуле, перебивает.
- Ты, конечно, думаешь, что мы сами собираем свою жизнь как домик из
кубиков, да?
- А кто же?- спрашивает мой голос.
- Как по плану, придумал, и строишь, да?
- Кто же тогда? Духи умерших? Небеса?
Она пожимает плечами.
Сумрак огромного зала.
Гул голосов, шарканье ног под сводами колоннады. Откуда-то, едва
различимо, доносятся звуки танго.
Гобелен: грозный единорог стоит на коленях, склонив голову перед
девушкой, одетой в белое.
Языки пламени.
Шумит дождь.
Огонёк фонаря в пролёте арки, раскачивается.
Узкая полоска электрического света на мокрой брусчатке.
Дверь захлопнулась.
Теперь на этом месте отсвет фонаря и другого, синего, там, во
внутреннем дворике. Сквозь шум пробивается голос, но слова неразличимы.
Вот они становятся внятней: "... так ливень обрушивается на узкие
кривые коридоры улочек средневековой крепости, и катится вода, смывая
людское зло... Молния ударила в шпиль! О долгожданная гроза, очищение! И
пурпурную ткань плаща срывает ветром, и в белых складках тоги Ника
обретает крылья, и ввысь!.."
Тихо вскрикнула женщина. Вскрикнула громче. Вздохи.
Шум проезжающей мимо машины.
Огонёк вспыхнувшей в глубине двора сигареты.
Тишина.
Этот же двор. Всё залито солнцем, только в проходе под аркой тень.
Раннее утро.
В одном месте брусчатка немного просела. Тёмная лужа.
Открылась и захлопнулась дверь в глубине дома. Кто-то легко сбегает
вниз по деревянной лестнице подъезда - стук каблучков по ступеням. Сейчас
она выбежит сюда...
Выбеленная стена, увитая плющом. По листьям пробегает трепет от ветерка.
Звякнул звонок велосипеда.
Солнце на умытых дождём окнах.
За окном улица.
Тюль занавески приподнимается порывом сквозняка, и дым от сигареты
относит к моему лицу, развеивает.
И опадает.
Моя рука на подлокотнике шезлонга.
Лида.
Она стоит у окна спиной к зеркалу, и я вижу её волосы, собранные на
затылке.
Она смотрит на меня, но тут же отводит глаза и отворачивается к окну.
Я смотрю в зеркало на её профиль.
Тюль, взметнувшись на сквозняке, на секунду-другую скрывает его.
Опадает.
Она смотрит куда-то вдаль перед собой.
Я выдыхаю дым, и он красиво повисает облачком посреди комнаты, медленно
движется в сторону от окна.
Она опускает руки, дотронулась пальцами до подоконника.
- Я прекрасно понимаю тебя,- говорит она.- Ты не хочешь брать на себя
ответственность, поэтому ты пришёл и сообщил мне об этом, ведь это самое
простое. И безопасное. И знаешь, ты по-своему прав.
- Промолчать было бы всё равно что солгать,- говорю я.
- Сказать правду - самое простое. Солгав, ты принял бы на себя
ответственность.
Резко повернувшись, она смотрит мне в глаза. Я выдерживаю её взгляд.
- Когда ты шёл сюда, ты продумывал свои слова, да? Да? И наверное,
просчитывал, как я отреагирую?
-
........................................................................Да.
Она легонько кивает, не отводя глаз.
Отвернулась.
Задумчиво потупившись, отходит от окна в комнату.
Снова подходит к окну.
Я уже потушил сигарету, и воздух прозрачен.
Она говорит ровным негромким голосом, немного усталым.
- Со мной уже было такое - когда мне казалось, что мир больше не может
оставаться таким, каким он был до этого дня, и никто больше не имеет права
жить. Как раньше, и я никогда не смогу. Но прошло время - год, больше
года,- и вот, однажды я выхожу на улицу, а всё вокруг осталось прежним.
Мир просто не может измениться от того только, что однажды ты узнаёшь о
нём то, чего прежде не знал. А ты приходишь, усаживаешься в шезлонг и,
закурив сигарету, сообщаешь мне, что живёшь с другой... девушкой,
наблюдая, как я буду реагировать. И ты думаешь, что ты изменил мир? Ты
ничего не изменил и не изменишь.
- Я не хотел...
- Ты ничего не изменишь,- убеждённо повторяет она.
- Но это не просто какая-то девушка!
- Ну конечно, не просто какая-то,- с иронией говорит она.- Иначе бы ты
не относился к этому так серьёзно.
- Да. В отличие от других, она повесила над своей кроватью твой портрет
в рамке.
Она вздрогнула.
- И что же ты думаешь об этом?- наконец, говорит она.
Я не отвечаю.
Некоторое время мы молчим.
- Наверное, она твоя дочь? Вы с ней похожи...
Она молчит.
- Это так?
Стена дома, пятна сырости на штукатурке.
Капли, срываясь с водосточного желоба, падают по одной, разбрызгиваясь
о жесть.
Ограда палисадника. Женский голос монотонно кличет кого-то, далеко.
Звук ударяющих о жесть капель.
Во дворе на скамейке сидит женщина, её ноги, чёрные туфли-лодочки,
раскрытая книга, лежащая на её коленях. Край белого платья.
На странице цветная миниатюра, изображающая Адама и Еву в Раю.
Где-то в городе на башне бьют куранты часов.
4
Шум городской улицы.
Солнце отражается в стекле витрины. Лил стоит у прилавка в глубине
магазина и примеряет перед продавщицей шляпку.
"Ну как?"- показывает она мне.
Я показываю "о'кей". Она сомневается. Продавщица что-то говорит ей,
предлагая другую.
Она сидит на кровати, поджав под себя ноги. Застёгивает на груди
рубашку.
Я говорю, продолжая: "... Просто я хочу понять, за что я тебя люблю.
Как сказал Калигула своей любовнице".
- Узнал?- спрашивает она.
- Нет, но пообещал, что уж под пытками-то она признается. Пошутил.
- Но ты шутить не намерен, да?
Я закуриваю и наблюдаю за ней сквозь сизо-бурые изгибы невесомых нитей
сигаретного дыма.
Она смотрит на увядшие цветы в вазе на столе.
- Жалко выбрасывать.
Она переводит взгляд на меня.
Улыбка сползает с её губ. Что-то с моим лицом.
"... ты задыхаешься, это как кошмарный сон, от которого ты не можешь
проснуться. Умереть не страшно, когда смерть - это ступени вверх, но
страшно искать жизни и не находить её вокруг, так лёгкие ищут вдохнуть
воздух, а его нет, я задыхаюсь, задыхаюсь, я задыхаюсь... Зачем я был
создан иным, нежели этот мир!.."
Загородившись подушкой, я притворяюсь спящим.
Она собирается уходить, ходит по комнате. Остановилась. Смотрит на меня.
Я притворяюсь спящим.
Она выходит в прихожую. Надевает туфли.
........................................................
Дверь захлопнулась.
Пустая комната.
Она ушла.
"... и, выйдя из дома в темноту дворов и проулков, торопливо идёшь,
пригнув голову, как будто пытаясь закрыться от снега, а он всё падает,
кружится, ветер раздувает метель, и пересиливая его, налегая на него
грудью, всем телом, всё глубже уходя в вязкую стену, которая тут же
смыкается за твоей спиной, сквозь её толщу вперёд, только вперёд, словно
бы преодолевая силу земного притяжения, ступая по склону вверх, выше, один
во тьме снега, где порхают разноцветные фантики их окон, к вершине!..
Пока не наступит срок.
И ты пробудишься.
И вздрогнешь от неожиданности,- вопрос уже задан (когда?), и ответ, ещё
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг