- Например?
- Пожалуйста. Напоить или накормить перед скачкой - и куда ему с
полным-то пузом? И других мулек немерено... Одно скажу я вам, Антон
Григорьевич,- тёмное это дело, скачки...
- Ну так что? - добивался Панама. - Анисимов его поил перед заездами?
- Сам - нет. Там и других хватает...
- Но знал, что с конём делают?
- Может, и знал. Попробуй, докажи...
- Но инициатива - его?
:
- Говорит - нет...
- Ну Господь с ним, с Анисимовым твоим, потом с ним разберёмся. Ещё что?
- Был я, Антон Григорьевич, на железнодорожной станции. Никакого коня
там в те дни вагоном не отправляли. Всё очень просто. До гениальности... В
одни ворота ввели, в другие вывели. Погрузили в коневоз - и адью! И никто
эту машину, что характерно, не видел и не слышал. А скорее, просто
внимания не обратили. Их там вокруг...
"...78 RUS",- снова вспомнил Панама. Но всё же спросил:
- А охрана? А пропуска?
- На погрузку въездной пропуск не нужен. А на выгрузке... там охрана
привыкла, что коней на ипподром часто привозят. И своим ходом со станции,
благо недалеко. Они с ипподромовских и не спрашивают...
- Я-а-асненько, - протянул Панаморев. - То есть история у нас, Олежек,
наклёвывается прелюбопытнейшая. Всё понятно, что ничего не понятно. А
деятель этот, ну, что жокею двести баксов всучил, больше на ипподроме не
появлялся?
- Нет, Антон Григорьевич. Ни разу. Я всех опрашивал: и администрацию, и
на других отделениях... Никто больше не видел...
Панама ненадолго задумался...
- Ладно... Олежек, а что у нас по убийству? По пенсионеру-тотошнику?
Молодой опер снова зашуршал бумагами, принялся говорить...
Дождь почти прекратился. Тяжёлые капли, нещадно лупившие по спине и
бокам, рассеялись мелкой водяной пылью, плававшей в воздухе. Над
травянистой низиной, где люди выстроили посёлок, повис туман. Ближе к лесу
он становился плотнее, а непосредственно возле домов обретал прозрачность
- тепло разгоняло его.
Пока длилась ночь, Паффи всё ближе и ближе подходил к человеческому
жилью... Утро застало его возле небольшого, аккуратно сложенного стожка в
двадцати шагах от одного из домов на окраине. Дождь промочил старого коня
до костей, сделав его из гнедого караковым. Вода стекала по морде, капала
с ресниц. Грива и хвост слиплись. Лишь кое-где в пахах и под мышками
шерсть оставалась сухой...
Паффи продрог, как никогда в жизни.
Привыкший к тёплой конюшне, он тяжело перенёс сегодняшнюю ночь... По
телу волнами пробегала дрожь, и сейчас он, наверное, не шарахнулся бы ни
от каких выстрелов. Он стоял неподвижно, низко опустив голову, как это
делают под дождём почти все деревенские лошади: если не шевелиться, под
вымокшей шерстью сохранялись хоть какие-то остатки тепла...
Со стороны казалось - он спал. Но глаза его были открыты.
Подул утренний ветерок... лёгкий, еле заметный... Он показался Паффи
зимним бураном. Холод жалил тысячами ледяных игл... и по-прежнему никто не
спешил завести старого коня в уютный денник, накормить, закутать попоной...
Спасаясь от холодного воздуха, Паффи медленно обошёл стожок с другой
стороны, и плотно прижался к нему. Сено, тронутое дождём, сперва холодило,
потом боку стало тепло. Конь опять опустил голову и застыл...
Дверь в доме скрипнула и открылась.
На веранде появился крупный мужчина лет сорока пяти. Он глянул на небо
и рассердился:
- Гляди ты! Такой чудный вечер, а с утра... Вот уж запогодило, так
запогодило... Хляби небесные... - И двинулся к сарайчику, в котором
ночевала корова.
Оттуда с подойником в руках появилась жена:
- Коля, ты её поближе к кустам привяжи. Там не кошено, травка
получше... И мне с подойником недалеко...
- Угу, - согласился мужчина. Топать Бог знает куда по мокрой траве ему
и самому не хотелось. - Слышь, Галь? Как запогодило-то, а?.. Хорошо хоть,
вчера с сеном управились... Ты как чуяла!
- Ну вот. А ты всё - в выходные да в выходные. Баб слушать надо! Сиди
теперь в доме, чай пей да на стожок свой любуйся. И дело сделано, и сердцу
спокойно...
И оба как по команде поглядели на творение рук своих - небольшой,
аккуратно смётанный стожок, высившийся почти сразу за заборчиком огорода...
- А это ещё что за.. ? Вот чёрт? - ругнулся мужчина. -- Галь, смотри,
конь сено наше жрёт!.. А ну, пошёл!!!
И, как был, без сапог, просто в сандалиях на босу ногу, побежал,
размахивая руками, по густой, пропитанной дождём траве к изгороди. Брюки
тотчас же промокли до самых колен.
Конь приподнял голову и безнадёжно посмотрел на мужчину. Кажется, его
опять прогоняли...
- Пошёл!!! Кому говорят!..
Мужчина запоздало остановился, посмотрел на липнущие к ногам брюки и
сокрушённо хлопнул себя ладонями по коленям:
- Ну вот, только треники снял!.. Галя!.. Мне в контору сейчас, а я вона
покуда промок...
Мужчина стоял посреди огорода: возвращаться домой - мокро; до нахальной
чужой лошади у коровкиного стожка - не добежал... а сверху, как назло,
опять начинал моросить дождик...
При том что конь, похоже, от стожка отходить и не собирался.
- Галь, ну что за напасть такая?
Лезть через изгородь в парадных, пускай даже вымокших брюках мужчине
ужас как не хотелось, но и возвращаться ни с чем... раз уж побежал...
- А чего ты рванул, как тебе солью в зад стрельнули? - резонно
поинтересовалась жена. - Чай, не мальчишка... а солидности... Иди в дом,
горе луковое... тоже мне, директор. Другие штаны дам... Да сапоги надень
наконец!
Мужчина снова посмотрел на виновника всех своих бед.
- Ты что же это, изверг, делаешь? - спросил он с тихим отчаянием. - Я
для тебя его складывал ? Вали отсюда, говорю, пока лесину об тебя не
переломал!
Но вместо того, чтобы послушаться грозного окрика и отойти от стожка,
конь выдернул из него пучок свежего сена и... вопреки всякой человеческой
логике медленно направился к изгороди...
- Ах ты, шельмец! - окончательно рассвирепел мужчина. - Тебе чего,
летом травы мало? - И вдруг сделал открытие: - Эй, Галь! А конь-то не
наш!.. Не совхозный...
Бывший молочный совхоз давно превратился в акционерное общество, но
память по приказу не вытравишь: так Санкт-Петербург до сих пор для многих
был Ленинградом, так и здешние жители во главе с директором (а это был
именно он)
своё "АО" именовали по привычке совхозом.
Директор Николай Николаевич между тем перестал гнать коня и принялся с
любопытством рассматривать необычного гостя. И вынужден был признать, что
таких статей в лошади он никогда ещё не видал. Сухая, прекрасно очерченная
голова; длинная, красиво изогнутая шея; тонкие, точёные ноги... Да. Конь
был не только не совхозный, но и вообще определённо не деревенский. На
таких у нас только по телевизору и полюбуешься...
- Ты посмотри... красивый какой, - снова обратился Николай Николаевич к
супруге, терпеливо дожидавшейся на крыльце. - Наверняка породистый!
Шёрстка-то, шёрстка... все жилочки насквозь видно. Галь, ты только поди
сюда... ты только глянь...
Галина Ильинична приподняла двумя пальцами подол фланелевого халата и
уверенно ступила на мокрую траву босыми ногами.
- А ведь и вправду не наш, - согласилась она. И обратилась к Паффи: -
Ты откуда пришёл? - Приблизившись к изгороди, женщина протянула руку к
морде коня:
- Промок весь, бедненький... Коль, а он не больной? Гляди, вялый
какой... да и трясёт всего...
Её рука уловила сотрясавшую Паффи жестокую дрожь. Директор позабыл про
намоченные штаны:
- Вот что значит благородные крови - чуть под дождик, и всё, хана...
Тебе бы, герой, чайку сейчас, да с малинкой...
- Это тебе скоро надо будет чайку с малинкой. Иди-ка переодевайся да
ветврачу позвони! Пусть посмотрит - не дай Бог, зараза какая... Да и
определит его куда... Конь-то, сразу видно, домашний... Не привычный под
открытым небом...
Она гладила коня по голове, по шее... Паффи тянулся к её рукам,
пахнувшим парным молоком. С каждым прикосновением ему становилось теплей и
покойней.
Неужели... наконец-то... А может, ему вообще всё это тиснилось...
Теперь он ни в чём не был уверен...
Директор поддёрнул штаны и гусиной походкой направился к дому. За ним
ушла и Галина Ильинична: надо же, в самом деле, выдать мужу штаны, а то
ведь сам не найдёт. Паффи посмотрел им вслед и призывно заржал.
Оба сразу остановились. Добрая женщина вдруг улыбнулась и, чуть-чуть
склонив голову набок, душевно проговорила:
- Ишь, общительный какой... Да не расстраивайся ты, не прогоним! Обожди
маленько...
Стоило им скрыться за дверью, как на другом конце дома растворилось
окно, и наружу выпрыгнул сын-школьник. В руках у него был большой кусок
чёрного хлеба. Пятнадцатилетнему пацану не было дела до выстраданного
прагматизма старших, гласившего: если уж конь как-то дотянул до утра, ещё
полчаса вряд ли что-то изменят. Хуже, если действительно болезнь какую в
хозяйство...
Куда там!.. Парнишка, оглядываясь, пробежал через двор, быстро отпер
калитку и поманил коня хлебом:
- На! На!..
Паффи медленно подошёл. Холод проникал в самую глубину его существа,
делая некогда гибкие суставы по-старчески скрипучими и малоподвижными...
Но вот запах лакомства коснулся ноздрей, Паффи дотянулся губами и стал
медленно, с наслаждением жевать, стараясь не обронить ни кусочка.
Мальчишеская рука схватила его за ухо:
- Пошли, ну! Пошли!..
Старый конь балансировал на той зыбкой грани, где смыкаются отчаяние и
блаженство. Он не противясь пошёл за директорским сыном... и скоро уже
стоял под навесом около хлева, где было сухо и почти тепло, потому что не
поддувал ветер. На мгновение куда-то исчезнув, мальчик вернулся с большим
старым мешком - и принялся что было сил растирать шею, плечи, спину коня.
Он умел ездить верхом, умел запрячь лошадь в телегу, да и вообще знал,
каково это, когда целую ночь льёт холодный дождь, а спрятаться негде.
Жёсткая мешковина сушила и ерошила шерсть, разгоняла под кожей кровь и
вместе с нею - тепло. Паффи eго пытался отблагодарить: перебрать губами
волосы, пройтись носом по лицу и одежде... Директорский сын только
отмахивался:
- Ладно тебе... Сейчас предки увидят... И старый конь, всё понимая,
выгибал шею и подставлял бока, чтобы мальчику удобней было тереть...
Через полчаса к дому подкатил "Уазик". Из-за руля выскочил энергичный
моложавый ветврач. С другой стороны не спеша вылез пухленький, круглолицый
старичок в ватнике. На носу у него висели толстые очки, обмотанные по
переносице изолентой. В руках он держал сыромятную деревенскую уздечку.
Навстречу вышел директор - уже в других брюках, и брюки были
предусмотрительно заправлены в резиновые сапоги.
- Ну, где ваш найдёныш? - Ветврач подошёл к директору и пожал ему руку.
- Доброе утро, Николай Николаич. Вы не в курсе, откуда пришёл?
- Не говорит. И как звать - тоже, - отозвался директор. - Здорово,
мужики.
Дядя Коля, - обратился он к своему тёзке, местному конюху, - вон он,
там, под навесом. Я его во двор не хотел - мало ли, так архаровец мой без
всякого спросу...
Старик пошёл было к коню, но на полдороге остановился. Пока ехали сюда,
он ожидал всякого. Но чтобы в самом деле породистый, холёный красавец...
- Да ты не бойся его, - неверно понял дяди-Колину заминку директор. -
Он смирный. Сам в руки идёт... Видно, намаялся в лесу-то один. Не бьёт, не
кусает...
Конюх оглянулся и поправил спадающие очки.
- Бояться его, ещё не хватало, - проговорил он с достоинством. - Я к
тому, Николаич, что я каких только не видывал... Ты бы знал, что за
рысаков у нас здесь раньше держали... Я тогда связистом работал, провода
телефонные ремонтировал. Ну там, если обрыв где... или столб упадёт... Мне
по службе конь полагался, вот и выдали Рыжего. Рысака-полукровку. Ох горяч
был - кипяток! Так что спокоен будь - с любым справлюсь.
Снова поправил очки и, шаркая по мокрой траве литыми тяжёлыми сапогами,
направился под навес.
Паффи смиренно ждал, глядя на старичка. Мальчик стоял рядом, гладя
нежную, начавшую подсыхать шёрстку.
- Р-р-р! Не балуй! - загодя предупредил дядя Коля. Паффи хулиганить и
не собирался. От человека в очках пахло почти как от старого финна,
содержавшего лошадиный "дом престарелых". Дядя Коля подошел вплотную,
расправил в руках уздечку и подставил её под голову коня. Рослый Паффи
нагнулся пониже - он знал, что собирался делать человек, и всячески
старался, чтобы тому было удобней. Дед не стал совать ему в рот удила.
Оставил их висеть, натянул уздечку на уши коню и застегнул подбородный
ремень.
- Ну вот и молодец. - Пухлая шершавая ладонь уверенно потрепала по шее,
и Паффи понял, что наконец-таки вернулся домой.
Он не стал дожидаться, пока его потянут за повод: отгадал мысли
человека и пошёл за ним, как собака. Конюх держал повод длинно и всё
оглядывался, будто ждал от коня какой-нибудь гадости. Он не зря хвастался,
обещая справиться с каким угодно буяном, но незнакомый есть незнакомый -
почём знать, что у него на уме... Паффи чувствовал и это - и старательно
семенил, приспосабливаясь к шагу пожилого невысокого человека и изо всех
сил пытаясь ничем не обидеть, не испугать... Его усилия не пропали впустую.
- Ишь, вежливый, - похвалил дед. - Одно слово, порода!
Паффи понял это так, что его окончательно раздумали прогонять. Он
чуть-чуть осмелел и, догнав старика, на ходу прижался щекой к его локтю в
заскорузлом потрёпанном ватнике. "Не бросай меня, человек. Пожалуйста. Не
бросай..."
Дождик опять припустил и взялся равномерно долбить по жестяному карнизу.
За спиной деловито гудел факс. Панаморев стоял у окна и смотрел сквозь
залитое влагой стекло на величественную, просторную площадь. Кто только
придумал делать все эти снимки для видовых альбомов исключительно в яркие
погожие дни?..
Великие зодчие, строившие Петербург, знали, сколько здесь в году
солнечных дней, а сколько - дождливых. И сумели добиться, чтобы созданные
ими шедевры под низкими влажными облаками не только не теряли вида и
красоты, но, напротив, обретали особое очарование...
Антон Григорьевич шмыгал носом и всерьёз опасался простуды, а вот
жители города сырости не, боялись нисколько: жизнь на площади так и
бурлила. Туда-сюда сновали потоки машин, и вода, не успевшая стечь в
отверстия люков, прозрачными полотнищами разлеталась из-под колёс.
Антон Григорьевич вздохнул.
Если прижаться к самому стеклу, то справа виден был постамент и на нём
- царственный всадник, паривший над площадью на великолепном бронзовом
скакуне.
Включённый приёмник приглушённо пропел:
"На заре... Ранним утром на заре... красный конь бро-о-дит..."
"Эх, лошадки, лошадушки..." - снова вздохнул Панама.
Факс выдал последние строки и смолк, ожидая нового сообщения. Антон
Григорьевич подошёл к аппарату и оторвал длинную, волнами ниспадавшую на
пол бумажную ленту. Аккуратно перемотал и стал бегло просматривать...
- Как-то вечером мой милый Обмакнул свой хрен в чернила! - неожиданно
громыхнул из-за двери жизнерадостный бас.
Днём редактору был сдан Эротический роман!..[41] Дверь отворилась. На
пороге возник Боря Смирнов. За его спиной громоздился обладатель могучего
голоса, рыжий гигант в закапанной дождём джинсовой рубашке, не сходившейся
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг