В проходе, перед самым выходом на манеж, действительно возникла голова
гнедого коня...
Сергей вздрогнул и окаменел.
- Спортсмен исключается из соревнований из-за неявки на старт! -
прогремел усиленный электроникой голос. - На старт приглашается...
Сергей понял, как чувствуют себя помилованные на эшафоте.
В манеж выехал всадник на гнедой лошади. Но - не швед.
- Вот вам и ещё одно доказательство, - тихо проговорил Панаморев.-
Тоже, правда, косвенное...
- А я было подумал - совсем крыша поехала... - Голос у Сергея дрожал. -
Неужели, думаю, всё ж таки обознался? Ан нет... Нет, не мог...
- Пока всё за нас. - Панама положил Серёжке на плечо руку. - Ну,
двинули.
Дело делать надо.
Они подошли к судейской. Охранник, стоявший у входа, решительно
преградил им дорогу. Антон вытащил удостоверение. Бдительный страж изучил
панаморевскую "ксиву" внимательно и с уважением, но внутрь всё равно не
пустил. Лишь обернулся и окликнул мужчину, с рацией в руках стоявшего у
одного из столов:
- Александр Владимирович! Вас тут спрашивают! Директор встрепенулся,
вопросительно глянул на незнакомца и, заметив рядом с ним Аню, приветливо
улыбнулся, шагнув к выходу из судейской:
- Аннушка? Что-нибудь случилось? Проблемы?.. - Панама представился, и
лицо директора стало сразу серьёзным: - Чем могу?..
Антон Григорьевич немедля взял быка за рога.
- У нас чрезвычайно серьёзное дело, так что прошу уделить нам несколько
минут. Желательно не здесь...
- Какого рода дело? - Директор напрягся, как усталый лис, вновь
заслышавший вдали рога псовой охоты. Ему и так следовало быть в пяти
местах одновременно, а тут ещё...
- Касающееся одной из лошадей. И действительно серьёзное, - подчеркнул
Панама.
- Друзья мои!..- Теперь на лице Александра Владимировича было форменное
страдание. - Через одного всадника у нас перепрыжка. Всего шесть человек.
А потом я целиком и полностью в вашем распоряжении... Понимаете?
Пе-ре-прыжка...
Панама вопросительно покосился на Аню, и Аня кивнула. Смысл слова
"перепрыжка" оставался покрыт мраком неизвестности, но Антон Григорьевич
понял - для конников это было нечто столь же важное, как для него самого -
вещественные доказательства.
- Хорошо, - уступил он. - А где мы потом вас найдём?
- Приходите в оргкомитет. Я предупрежу секретаршу, она сразу вас в
кабинет ко мне... Договорились?
Панама предполагал дожидаться директора либо в том же кафе, либо ещё
где-нибудь, где можно будет продолжить разговор с Серёжей и Аней, а то и
заново пересмотреть лежавшие в портфеле бумаги... Но не судьба. Свихнутые
конники немедленно нашли рядом с судейской ложей свободные места на
трибуне - и, видимо продолжая "знаменитое питерское гостеприимство",
задались целью объяснить дремучему невежде суть таинственной перепрыжки.
Неохотно устроившись на трибуне, Антон Григорьевич впервые как следует
присмотрелся к конкурному полю... и ощутил где-то глубоко внутри тот
особенный трепет, который испытываешь, встретившись с настоящим. Будь то
картина Рубенса, или песни Высоцкого, или... вот эти устрашающие, по
полтора метра, заборы - и люди верхом на великолепных, одно другого краше,
животных. Люди, сумевшие превратить достаточно странное, с точки зрения
современного технократа, занятие в искусство самого высокого толка...
Вот выехал на золотистом коне седовласый спортсмен. Судя по тому, как
публика его принимала, - всадник высочайшего класса и вероятный претендент
на победу. И в самом деле, первые несколько препятствий он взял совершенно
играючи. Но Аня опытным глазом отследила нечто, для Панамы совершенно
невидимое, и предрекла:
- Ой, рискует-то как... не упал бы... У него Малинник недавно болел,
только-только восстановился...
Лучше бы она этого не говорила! Конь на манеже ни дать ни взять услышал
её и немедленно вспомнил о своём нездоровье. Очередной прыжок... и в
момент приземления ноги у Малинника подломились. Невесомый клубок рыжих
мышц, вдруг ставший беспомощным и очень тяжёлым, в полном смысле слова
грянулся оземь.
Человек в алом рединготе перелетел через голову лошади...
Антон сжался, словно от удара. Так, будто сам пролетел кувырком и
распластался в желтовато-буром песке... Он испытал величайшее облегчение,
когда всадник и конь благополучно поднялись на ноги и стали отряхиваться.
Аня же отозвалась на падение именитого спортсмена загадочной фразой:
- Ох ты!.. Ну, Наташе теперь за двоих...
Панама хотел спросить, что она имела в виду, но сразу забыл. Золотого
Малинника сменил на поле иссиня-вороной жеребец под седлом
спортсмена-армейца...
Позже Антон Григорьевич сформулировал свои тогдашние чувства точно и
коротко: зов предков. Его предки были казаками, не мыслившими себе жизни
без стремени и седла. И вот теперь он, далёкий потомок, ни разу не
прикасавшийся к живому коню, сидел на трибуне в большом северном городе.
И, забыв обо всём, пытался решить, который конь ему нравится больше всего.
Вороной? Серый в яблоках? Белоногий рыжий Рейсфедр?..
То есть под конец перепрыжки Аня и Сергей казались Панаме гораздо менее
свихнутыми, чем поначалу. Или, может, их сумасшествие оказалось заразным?..
В оргкомитете секретарша без промедления отвела их в маленькую комнатку
- временный офис директора-распорядителя. Александр Владимирович был уже
на месте и разговаривал с кем-то по телефону. Прикрыв трубку рукой, он
кивнул на стулья возле стены:
- Присаживайтесь. Я сейчас... - И оперативно, в несколько фраз, свернул
разговор. - Слушаю.
- Александр Владимирович, в Сайской городской прокуратуре возбуждено
уголовное дело по факту кражи лошади с ипподрома... - начал официальным
тоном Панаморев.
- А я тут при чём? - поднял брови директор. Нападение есть лучшая
защита; матёрого администратора этому не требовалось учить.
- Дело в том, что, по свидетельству очевидцев, в том числе и его
непосредственного жокея... - Антон кивнул на Серёжу.- Вы, между прочим,
знакомы?
Александр Владимирович нейтрально-вежливо улыбнулся:
- Весьма косвенно.
- Сергей Путятин, мастер-жокей международной категории.
- О-о, премного наслышан!.. - Улыбка директора стала искренней, он явно
был рад, что не ошибся и вручил VIP-карточку тому, кому надо. - Очень рад
официальному знакомству!
- Так вот, - неумолимо продолжал Панаморев, - по утверждению очевидцев,
этот конь находится сейчас здесь. У вас во дворце. В команде шведов под
кличкой "Сирокко"...
Судя по лицу Александра Владимировича, поверить в это ему было не
легче, чем в сообщение о внезапном захвате "Юбилейного" марсианами. Сергей
приготовился яростно отстаивать свою правоту... и вспомнил, как сам точно
так же не верил меньше суток назад, когда Аня брякнула очевидную, с его
точки зрения, дикость. Директор даже аргументы привёл те же самые, что и
он в том разговоре:
- Исключено! - Александр Владимирович поднял перед собой обе ладони,
словно отгораживаясь от Панамы. - Вы, как мне кажется, не вполне
понимаете, о чём говорите. Лошади, которых привозят сюда, имеют
международные ветпаспорта. С цветными фотографиями. Плюс разные
сертификаты, ветеринарные документы!
Наконец, сразу после мандатной комиссии они проходят выводку, где всё
сверяется... Нет, нет! - Директор даже рассмеялся.- Полный абсурд!
- И тем не менее, - голос Антона Григорьевича остался спокойным и
скучноватым, и Аня поняла, что он имел в виду, говоря об эмоциях, на
которых далеко не уедешь, - тем не менее, - продолжал Панама, - есть
факты, позволяющие предположить, что дело обстоит именно так.
Люди, облечённые полномочиями следователей-важняков, редко отправляются
в дальние командировки просто затем, чтобы отмочить дурацкую шуточку и
уехать обратно. Директор перестал смеяться и заподозрил, что по крыше
"Юбилейного"
действительно разгуливали марсиане. Он положил руки на стол:
- Какие факты?
- Простите за избитую фразу, но я не имею права их разглашать. Тайна
следствия. Просто подумайте, послали бы меня за тыщу верст киселя хлебать
без веских причин?
- Ну, не знаю...- Директор потёр рукой лоб.- В наше время всяко
бывает...
Панама был всё так же бесстрастен:
- Если возникают какие-либо сомнения относительно моих полномочий,
свяжитесь с областной прокуратурой. Там вам подтвердят, что я не
самозванец. А в горпрокуратуре Санкт-Петербурга лежит факс, где написано,
что я - начальник следственной бригады, следователь по особо важным делам.
Позвоните прямо сейчас, чтобы легче было разговаривать. Прошу. Телефон
перед вами...
Александр Владимирович закачался на стуле.
- Ну... зачем уж так... Я вас понимаю. Но и вы поймите меня... Я за эти
соревнования отвечаю. Вы представляете, какой разразится скандал?.. Это
крупные международные!.. Петербург только-только рейтинг начинает набирать
как европейская конноспортивная... Устроим скандал - и кто к нам после
этого поедет? Да никаким калачом...
- Понимаю. Очень хорошо понимаю. - Панаморев пристально смотрел на
директора. - Мне тут, - он впервые позволил себе слегка улыбнуться, -
господа конники уже кое-что объяснили. Так что давайте без конфронтации.
Лучше вместе подумаем, как бы и соревнованиям вашим репутацию не
испортить, и следственные мероприятия должным образом произвести...
Директор-распорядитель ответил важняку столь же пристальным взглядом.
"Остановить следствие я не имею права, - вот что на самом деле сказал
ему Панаморев. - И вам, милейший Александр Владимирович, не позволю..."
- Хорошо. Чего вы хотите?
- Нужно подтвердить или опровергнуть факт наличия у шведов чужой лошади.
Для этого - первое: никто не должен знать о наших подозрениях. Повторяю
- никто! Второе: необходима кровь лошади по кличке "Сирокко". Для
генетической экспертизы.
- Так он же сегодня не выступал, - удивился директор.
- Вот именно. А как вы думаете, почему?
Александр Владимирович забарабанил пальцами по пачке "Мальборо",
лежавшей перед ним на столе.
- Понятно...
- Имейте в виду, эта кровь нам нужна совершенно официально. Взятие
должно быть произведено с согласия владельца. И оформлено протоколом за
подписями самого шведа и свидетелей... Надеюсь, Александр Владимирович,
вам вполне по силам это организовать. Чтобы без международных скандалов...
- Да... - Директор потянулся за сигаретой. - Задали вы мне задачку...
Курите, прошу...
Пододвинул гостям пачку и пепельницу и крепко задумался...
Конь шёл и шёл...
Середина лесной дороги заросла тонкой реденькой травкой, но в колеях
лежал плотно сбитый песок, и копыта оставляли на нём чёткую вереницу
следов. Ночью будет дождь. Он смоет следы.
Паффи плёлся вперёд, вяло перебирая ногами и низко опустив сухую,
точёную голову, словно уставшую держаться на некогда гордой шее.
Куда он шёл? А Бог знает... Ему было всё равно. Люди его не искали.
Люди не хотели любить его, не хотели помочь. Но дорога оставалась местом,
где их присутствие всё-таки ощущалось. И к тому же по ней было легче
идти...
Неизвестно куда...
Ну почему?.. Почему люди в машине не взяли его с собой?.. Неужели так
испугались? Конечно, лошадь, одиноко бродящая посреди леса, выглядит
тревожно ц странно. Паффи понимал это. Ему был понятен и строх матери,
испугавшейся за детей. Но... он ведь так примерно себя вёл... Не подходил
близко, не лез...
Всячески старался не напугать... И всё равно... чем-то им не
понравился...
Конь шагал и шагал. Дорога вела его.
Сегодня дул сильный ветер, и в лесу было нежарко. Над головой шумели
деревья, заглушая все прочие звуки, которые конь, возможно, хотел бы
услышать.
Иногда ему начинало казаться, будто вблизи рокочет мотором вернувшаяся
машина... Но каждый раз выяснялось, что он ошибался.
Возможно ли, чтобы люди так испугались его?..
Там, где конь последнее время жил, его не боялся никто. Ни дети, ни
взрослые. На хутор приезжали красивые разноцветные автомобили, и навстречу
родителям с ребятишками выходил старый финн - содержатель приюта для
престарелых коней.
- Херра Сиптусталми, - говорили приезжие, и карманы у них
оттопыривались от сахара и морковки, - вы знаете, мы всю неделю мечтали
покататься на Паффи.
Поверите ли, маленький Райво просто ночей не спал...
Старик улыбался в бороду и неторопливо шёл в стойло к коню. Хлопал по
шее, смахивал щёткой пыль и опилки и, ласково приговаривая, седлал
стареньким, хорошо обмятым ковбойским седлом: из такого не выпадешь, сзади
и спереди у него высокие луки, даже в самом крайнем случае есть за что
ухватиться. А как удобно оно лежало на спине у Паффи!.. Старый конь любил,
когда его седлали этим крошечным сёдлышком. Он выгибал шею и важно
расхаживал, либо не спеша бегал туда-сюда по леваде, а на его высокой и
сильной спине весело смеялся ребёнок...
Его не всегда звали вот так - просто Паффи, "Пыхтун". Раньше, когда он
был молодым, стремительным и могучим, его величали "Файерпафф Дрэгон"[34].
Ах, годы, годы... Мало-помалу они погасили бешеное пламя в крови, и
строгий, темпераментный, норовистый Огнедышащий Дракон превратился в
кроткого Паффи.
Любимца детей и своего последнего хозяина, заботливого старого финна.
Когда его выпускали в леваду, бывший Змей Горыныч уже не носился,
выделывая замысловатые кренделя, а всё больше любил постоять, просто
греясь на солнышке. Прикрыв глаза, он спокойно дремал или, глядя куда-то в
поля, вспоминал свои светлые и чёрные дни... и грустил, как, наверное, все
старики, о незаметно промелькнувших годах. Промелькнувших, словно один
миг... Не успел обернуться-а всё уже позади... вся жизнь. И ничего не
вернёшь...
А ведь были деньки, когда он летал над скаковой дорожкой, словно гнедой
снаряд, запущенный невидимой катапультой. Ревели трибуны, кто-то плакал,
смеялся и целовал его морду, а круп холодили расшитые призовые попоны...
Потом его в самый первый раз продали. У того, кто купил, была своя
прихоть. И Файерпаффа навсегда увезли с ипподрома. Его погрузили на
пароход, и тот долго и плавно качал жеребца на морских волнах. Чтобы
наконец выгрузить в новой, незнакомой стране.
Здесь всё было совсем по-другому.
Его стали учить прыгать через препятствия. И... безуспешно. Не то чтобы
Файерпафф не любил прыгать, он просто слишком горячился при виде барьеров.
Нервничал, суетился, рвался вперёд - и сбивал жерди, получая шишки и
синяки, отчего нервничал ещё больше. У лошадей синяков не бывает, вернее,
сквозь шерсть их просто не видно... Зато синяки появлялись у новых хозяев,
так и не сумевших ничему его научить. Люди редко признают свою неудачу:
гораздо чаще в ней обвиняют коня. Файерпаффа продали снова.
Сколько раз он переходил из рук в руки? Он уже и сам не знал. У него,
как у всех лошадей, была отменная память, просто кони не умеют считать. Да
и вспоминать некоторых людей, с которыми его сводила жизнь, Паффи не хотел.
Чаще всего в памяти всплывала его жизнь у предпоследней хозяйки...
Паффи купили, когда ей было тринадцать, а ему десять. Это случилось на
ярмарке. Ярмарка - такое место, где собирается вместе много лошадей и
людей, и отдельно разложены уздечки и сёдла, и случается так, что приводят
туда лошадей одни люди, а уводят - совершенно другие. Поэтому все очень
волнуются и разговаривают громкими голосами, и спорят, и уходят, ругаясь,
и возвращаются, и бьют по рукам. А лошади принюхиваются друг к дружке и к
людям, и ржут, и тоже очень волнуются, и стараются других посмотреть и
себя показать... Длинноногая худенькая девочка подошла к коновязи, где
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг