- Вы, товарищ начальник, не переживайте, они у нас смирные, - сказал
молодой конюх, державший лошадей под уздцы. Только тут Андрей Николаевич
разглядел, что лошадки вправду отличались от утрешних жеребцов, как
"Запорожцы"
от иномарок. На любой выставке, где блистала слава и гордость
лошадиного Рода, их не подпустили бы даже к воротам: сугубо беспородных,
лохматеньких, неказистых... поколениями вывозивших на безропотных хребтах
всю будущность человечества...
Впрочем, в данный момент Ларионову было не до философий. Он
рассматривал строевое седло, поверхность которого была примерно на уровне
его плеч, и не знал ни что такое седло называется строевым, ни как в него
положено забираться.
Когда ухмыляющийся конюх объяснил ему, куда продевать ногу и за что
держаться руками, Андрей Николаевич подтянулся и героически повис на седле
животом, потом с помощью всё того же парня перекинул через него ногу...
ощутил на седалище опасное натяжение брюк и перепугался, как бы они не
лопнули в самом неподобающем месте.
Брюки не лопнули. И лошадка, против всех его ожиданий, не взвилась
диким мустангом, сбрасывая и затаптывая всадника-неумеху. Лишь вздохнула и
переступила на месте, примериваясь к незнакомому весу у себя на спине.
- Ну, поехали, - сказал Цыбуля, уже сидевший на своей саврасой Маруське.
Ларионовская лошадка тронулась следом ещё прежде, чем Андрей Николаевич
сообразил, где тут повод и как с ним поступать, чтобы кобыла поворачивала
направо-налево... Её неспешный шаг показался ему стремительным, опасным
движением, он вспотел и ухватился для надёжности за седло, но оказалось,
что так ещё неудобней...
Некоторым чудом он не вывалился из седла и вообще был ещё жив, когда
наконец они подъехали к табуну. Издали заметив верховых, "дикая стихия"
очень обрадовалась и дружно затрусила навстречу: люди! Друзья пришли!..
Сейчас скажут что-нибудь хорошее... приласкают... а то и вкусненьким
угостят...
Всадники спешились: Цыбуля - с тяжеловесной грацией малоодарённого, но
очень опытного наездника, зампрокурора - со всем изяществом мешка с
картошкой.
После седла и стремян земля под ногами казалась шаткой и непривычной,
но прислушиваться к телесным ощущениям было некогда: "дикая стихия"
доверчиво обступила нового человека, со всех сторон уже тянулись
любопытные морды и мордочки. Кобылы и жеребята обнюхивали ларионовские
карманы, толкали его носами, вежливо пробовали на зуб края его пиджака...
Цыбуля уже кормил чем-то с ладони большеглазую кобылку, ничем, на
ларионовский взгляд, от прочих не отличавшуюся:
- Коринка, маленькая...
Андрей Николаевич даже не сразу заметил табунщика, поднявшегося из
высокой травы, и обратил на него внимание, только когда тот уже ковылял к
ним с Цыбулей. Именно ковылял: одна нога парня принципиально не гнулась в
колене.
Идти было далеко - шагов, наверное, сто. Парень оглянулся, подозвал
свою лошадь, осёдланной пасшуюся рядом... мгновенно оказался в седле - и
потрясённый Андрей Николаевич увидел перед собой того самого кентавра, чей
полёт впереди табуна так заворожил его накануне...
Вторую половину дня зампрокурора провёл в конторе, за бухгалтерским
столом. Он сидел и старался как можно незаметнее ёрзать на стуле: конная
прогулка оставила после себя, прямо скажем, весьма ощутимые воспоминания...
В бумагах всё оказалось в порядке.
Вечером они с Василием Никифоровичем вновь ужинали вместе. Уже
совершенно по-дружески. Марьяна Валерьевна даже поставила на стол
запотевшую, из морозилки, бутылку со злющим перчиком, затаившимся возле
прозрачного дна:
- На здоровьечко...
Наутро, встретив Ларионова на пороге гостиницы, Василий Никифорович
крепко тряс ему на прощание руку.
~ Эх и хорошо у тебя здесь, Василь Никифорыч, - искренне вздохнул
зампрокурора. И размечтался: - Вот бы в отпуск... Рыбалка здесь, говорят...
Цыбуля отреагировал по-деловому:
~ Рыбалка? А что отпуска ждать, сейчас и заедем. Полчаса для тебя,
Андрей Николаич, всё равно погоды не сделают...
"Нива" помчалась вперёд, "Волга" - уже привычно - следом за ней. Вскоре
показалась рукотворно-правильная линия прямоугольных прудов. На том
берегу, в окружении двух десятков разноцветных пчелиных домиков, стояла
сторожка. Из неё навстречу подъезжающим машинам проворно выбежал старичок
в белой полотняной рубахе и сандалиях на босу ногу: этакий дед Щукарь
местных масштабов.
К самой сторожке машины подъезжать не стали, остановились поодаль -
пчелы всё же.
- Василъ Никифорыч, здоровеньки булы! - приветствовал Цыбулю "дед
Щукарь".
Снял шапку и отвесил забавный полупоклон:
- И вы, гости дорогие. Медку свеженького?..
- Погоди, Филиппыч, - остановил хлебосольного сторожа Цыбуля. - Удочку
какую найдёшь? Да червячков пару?
- А-а, никак гости порыбачить хотят? - хитренько заулыбался "Щукарь". -
Это мы враз, это у нас завсегда в наличии...
Дед заспешил к сторожке и скоро вернулся с удочкой.
- Ну, пошли... - Он многозначительно посмотрел на Василия Никифоровича
и засеменил по берегу вдоль прудов, оглядываясь на шагавшего сзади
зампрокурора:
- Место клёвое знаю... Раз тут мы ночью сидели... - начал было он
рыбачью байку, но Василии Никифорович грозно прокашлялся:
- Филиппыч, у людей всего полчаса, так что ты им зубы не заговаривай.
- Ну... - "Дед Щукарь" что-то прикинул и свернул к ближайшему прудику:
- Тогда нам сюда...
Заняв позицию на берегу, он быстро размотал снасть, состоявшую из
толстой лески, простого гусиного поплавка и довольно внушительного крючка.
Достал прямо из кармана какую-то наживку, ловко насадил её на крючок - и
протянул снаряжённую удочку Андрею Николаевичу.
Тот неуверенно взял в руки снасть, столь мало напоминавшую привычный
фирменный спиннинг, и поинтересовался, наполовину ожидая подвоха:
- Куда бросать, посоветуйте?..
- А куда хошь, милок, туда и бросай. Здесь всюду клюёт...
Водитель прокурорской "Волги", обо всём догадавшийся раньше начальника,
завистливо переминался в сторонке. Вот бы ему сейчас эту снасть!..
Андрей Николаевич забросил.
Шлёпнувшийся поплавок не успел даже выпрямиться, как его тут же
потащило под воду.
- Подсекай!.. - азартно взвизгнул дедок. Мог бы и не советовать.
Привычные руки всё сделали сами - и на берег плюхнулся красавец карп.
Этакий лапоть в роскошной тёмно-золотой чешуе, каждая с
пятнадцатикопеечную монету!..
Весу в нём было никак не меньше килограмма. Филиппыч подскочил к
рыбине, быстро вынул у неё изо рта крючок и вновь насадил приманку:
- Забрасывай, пока клюёт!..
Рыбачий азарт - страшная штука. Андрей Николаевич забросил не думая. И
вновь поплавок нырнул, едва коснувшись воды, и через секунду по берегу
заскакал второй карп - точная копия первого. Вот тут Ларионов наконец
осознал, что к чему. Шальной восторг мигом рассеялся, он вернул удочку
"деду Щукарю" и повернулся к Василию Никифоровичу, не зная, сердиться или
смеяться.
- Это что же, - сказал он, - в качестве взятки?..
- Ага, - кивнул Цыбуля невинно. - В особо крупных размерах...
Начальство вернулось к машинам, водитель убрал в багажник "Волги" двух
честно пойманных карпов, а Филиппыч, вынув из кармана оставшуюся приманку,
швырнул её в воду, откуда моментально высунулось десятка три рыбьих
разинутых ртов:
- Плывите, милые, с Богом...
...Марьина Валерьевна наконец заставила мужа сесть ужинать. Но только
того и добилась, что Василий Никифорович нехотя поприсутствовал за столом,
ковыряя вилкой в тарелке, а съесть почти ничего так и не съел. Кусок в
горло не лез.
- Вася, ты, может, рюмочку?..- Хозяйка дома озабоченно поглядывала на
супруга. - На тебе лица нет, куда ж это годится! Ты погоди, найдётся он
ещё, Заказ твой. А не найдётся - так что, в петлю теперь?..
Судя по выражению лица, именно так Цыбуля и намерен был поступить.
Марьяне Валерьевне стало бы легче, если бы он грохнул кулаком по столу,
накричал на неё... ещё как-то выпустил пар... И она зашла с другой стороны:
- Ну подумаешь, конь!.. Вон их у тебя на конюшнях сколько гуляет. Одним
больше, одним меньше...
Василий Никифорович не раскричался. Лишь поднял на неё глаза и,
невесело усмехнувшись, продолжал тасовать на тарелке почти нетронутые
картофелины. Вот тут Марьяна Валерьевна сама не выдержала, взяла мужа за
руку и расплакалась:
- Ты не журись так, Васенька... Всё как-нибудь обойдется... Ещё
жеребятки родятся... Что уж тебе, на Заказе этом свет клином сошёлся?
Цыбуля со вздохом отодвинул опостылевшую тарелку.
- Сошёлся, Марьянушка... Знала б ты, что это за конь... И вот ведь
судьба какая... Беспрочее какое-нибудь два века живёт, а другой родиться
ещё не успел... Помнишь, кобылу прирезали три года назад? Родами
помирала?.. Так вот, это мать его, Каринка... Какая лошадь была... А
теперь вот и самого...
потеряли...
Марьяна Валерьевна вытерла слезы и деловито предположила:
- Может, сглаз какой на роду их? Может, за него свечку поставить?..- И
задумалась: - Если только батюшка разрешит...
- Я ему не разрешу казаку за коня свечку поставить!.. - наконец-то
обрёл былую властность голос Цыбули. - Марьянушка, если найду... честное
слово, в церковь схожу и не свечку, а... ей-Богу!.. - И он искренне
перекрестился, хотя до сих пор слыл человеком неверующим. - Заказ, он для
меня... цель жизни...
двадцать пять лет...
Эти двадцать пять лет Марьяна Валерьевна помнила ничуть не хуже супруга.
Им с Василием было чуть-чуть за тридцать, когда они впервые приехали в
Михайловскую. И сказать, что новый директор пришёлся в захудалой тогда
"Свободе" не ко двору, - значит не сказать почти ничего.
На том самом дворе стоял тогда семьдесят третий год. Прежнее совхозное
начальство плодило бумаги, вяло отбиваясь от плана, остальные жили как
могли, причём каждый - сам по себе. Разводили кур, поросят. Выращивали
сорго на веники, частенько прихватывая для этой цели пустующие совхозные
земли. Что такое, кажется, веник? Тьфу. А на деле - на рынке оптом
продашь... и, глядь, заработал если не на машину, то уж достаточно, чтобы
до следующей весны спать спокойно!.. Кое-кто на дальних участках тайком
сажал коноплю, благо на эту "продукцию" покупатели находились всегда.
Работа в совхозе подобных прибытков не давала, и "Свобода" агонизировала.
Казалось бы, что может содеять с почти уже бывшим хозяйством молодой
директор, назначенный со стороны?..
Кого другого из Михайловской выжили бы в момент, но Василий Цыбуля
оказался свободолюбивому местному казачеству не по зубам. Нашла коса на
камень!.. Чем больше палок ему в колёса вставляли, тем крепче и задиристее
становился директор. Бывало, что и кулаком доказывал свою правоту. Слава
Богу, крепок был... И годков через пару уже почитай все знали, что это
значит - встать у директора на пути. Не то зауважали его, не то
забоялись...
Поехал как-то Василий Никифорович в командировку, вернулся через неделю
- да не один. Привез с собою девицу. На вид хрупкую, неказистую. Бабы,
ясно, судачить... Оказалось - агрономкой. Сманил её Цыбуля из научного
института, где она семенные сорта выводила-испытывала. Старого агронома,
всем известного алкоголика, Василий Никифорович тогда же с треском
прогнал. А с девкой взялся ездить вдвоём по полям с утра до ночи.
Много ли для слухов в деревне надо? Наслушалась тогда Марьяна советов...
Ты, мол, мужика должна держать в строгости, не то, погоди, настанет
пора - и не заметишь, как бобылихой останешься... Зря, думаешь, они это
вдвоём от зари до зари по кустам шарятся?..
Что сказать, щемило порой Марьянино сердечко, но виду молодая
директорша не подавала. Верила Василию, как себе...
...А весной на давно пустовавших участках полезли из земли всходы. И не
третьесортные хиленькие заморыши, к которым привыкли в Михайловской, а
форменные гвардейцы!.. Не боявшиеся ни засухи, ни ветров, ни проливных
дождей!
Элитные семенные посевы. Твёрдых сортов, да таких, что с руками оторвут
не только в соседних хозяйствах, но даже за рубежом. И оторвали, притом
засыпав заявками уже на будущий урожай... Вот тебе, значит, хрупенькая да
неказистая! А агрономша уже примеривалась к заливным полям, собиралась рис
посадить.
Получилось и это...
Не зря, значит, орал Цыбуля на трактористов, не зря лично сам, с ружьём
в кабине, давил колёсами "Кировца" нелегальную коноплю. И без неё
появились в "Свободе" денежки. Зарплаты людям пошли, премии. Зачесал
затылки народ...
Детсад построили, больничку, столовую... Коттеджи затеяли для совхозных
рабочих...
Той зимой повесил Василий Никифорович возле клуба объявление. "Вечер
встречи старожилов станицы. Приглашаются только самые старшие
представители семей. Чай с бубликами гарантирован".
Старики, как положено старикам, сперва разворчались. Чего, мол, мы в
клубе этом не видывали? Не стариковское это дело - по танцулькам
болтаться. На девок пялиться? Так добро бы на девок, а то - на бабок
чужих... Цыбуля сам тогда по хатам ходил, уговаривал. Дескать,
посоветоваться надо, поговорить о том о сём.
Гармошку предлагал захватить, частушки попеть, как когда-то принято
было...
Многих уговорил. Принарядились станичные деды, штанцы с лампасами
надели, из фуражек пыль выколотили. Бабки платки новые, цветастые, из
сундуков повынимали.
Снедь разную с собой прихватили, гармошки давно забытые... и потрюхали
помаленечку в клуб.
Михайловская тем временем сгорала от любопытства. К назначенному часу
перед клубом гудела толпа. Молодёжь лезла в двери, но там стоял сам Цыбуля
и внутрь категорически не пускал: "Сегодня деды гуляют! Вы себе сами
праздник организуйте и гуляйте сколько хотите, а сегодня - их день!"
Эх и разошлись тогда старики... Дым коромыслом! И частушки, и пляски -
петушились друг перед дружкой, забывая о болячках и скрипучих костях. А
когда немного угомонились и сели за стол, поднял Василий Никифорович
стопку и обратился к дедам с просьбой: "Помогите, старики! Вы этой земле
жизнь дали, так не дайте ей дальше гибнуть!"
И рассказал наконец о своей заветной мечте. Хочу, дескать, развести в
станице коней. Да не каких-нибудь, а чистокровных. Скаковых. Чтобы
гремела, как когда-то, слава о казачьих конях: "Давайте, деды, кто чем...
Кто советом, кто навыком и умением, а кто и силушкой, коли осталась...
Сынов надоумьте...
Подсобите!"
Кончил Цыбуля - и чей-то не по-старчески крепкий мужской голос то ли
выговорил, то ли пропел:
"А как у сотника во дворе да разгулялся гнедый конь... Правда?"
И весь мир мужскими и женскими голосами дружно рявкнул:
"Брешешь!"
Вот тогда прослезился Василий Никифорович... Понял, что пришлась его
мысль дедам по душе.
Они долго ещё пели старинные казачьи песни. И под гармошку, и на
голоса, и с запевками... Как когда-то, когда был у станицы свой круг и
свой атаман...
А потом перешли от песен к делам, и появилась в Михайловской своя
конеферма. Не сразу, но собралось поголовье - по кобылке, по жеребчику...
Начали молодняк на соревнования вывозить...
Маститые коллеги-лошадники Цыбулю для начала подняли на смех. В те годы
на ипподромах скакали питомцы могучих заводов - "Восхода",
"Онуфриевского", "Днепропетровского"... Остальные - присутствовали на
дорожке. Не более. Это с кем же ты, Василь Никифорыч, надумал тягаться?..
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг