Вот, значит, как... На словах, стало быть, с нас хоть икону пиши, а на деле -
мухлюем с квартирами? Сносим ветхий гараж старика-инвалида, чтобы новый русский
мог на этом месте отгрохать каменный дворец для своего "Мерседеса"?.. Валентин
улыбнулся. Улыбка была добрая и располагающая.
Через неделю, когда в газетах и по телевидению уже прошли некрологи
("Скоропостижно скончалась..." - и чуть не та же действительно классная
фотография), разбитная лоточница почти уговорила его купить кулинарную
энциклопедию.
- Специально для холостяков, - кокетничала милая барышня.
В тот же день он поехал в Пушкин опять. На сей раз конверт отличала
приятная толщина: внутри лежал гонорар. Люди, снабжавшие Валентина работой,
знали ему цену и всегда платили сполна. Он был мастером.
Родственники
По ступенькам главного подъезда Смольного неуверенно поднимался парнишка
чуть старше двадцати. Он едва не споткнулся во вращающихся высоких дверях, а
попав внутрь - довольно долго оглядывался, пока наконец не заметил слева на
добротной двери табличку с надписью "гардероб". Там он вручил вежливой пожилой
гардеробщице линялую камуфляжную куртку и подошел к постовому. Постовой
неодобрительно взглянул на его шевелюру, очень не по-военному стянутую черной
резинкой в длинный хвост на затылке. Взял паспорт... и неожиданно скомандовал:
- Распустите волосы!
- Да? - смутился парнишка.- А... а что?..
Постовой сделал непроницаемое лицо. "Белые" люди спешили мимо, показывая
постоянные пропуска. Парень понял, что вразумительного ответа не дождётся, и
подчинился. Вздохнул, стащил резинку... волосы легли ему на плечи шикарной
волной, густой и блестящей безо всякого "Пантина-прови".
Постовой еще раз сопоставил физиономию посетителя с фотографией в
паспорте, нашел его фамилию в одном из списков, жестом показал, что нужно
пройти через воротца с датчиками на металл, какие стоят в аэропортах (и с
некоторого времени - в Эрмитаже), и, уже отпуская, сурово, недоброжелательно
посоветовал:
- Чтобы не было проблем - постригитесь или фотографию замените!
Молодой человек поднимался по главной лестнице так же неуверенно, как и
входил, и эта медлительность (плюс несерьёзная косица, вновь убранная под
резинку) заметно выделяла его среди постоянной смольнинской публики, привыкшей
сновать по этажам и коридорам четко, быстро, по-деловому. В руке парень держал
мятый листок с номером кабинета. По обе стороны от лестницы расходились
длинные, кажущиеся бесконечными коридоры с огромным количеством дверей.
Посетителей и сотрудников различных комитетов было не то чтобы ужасающе много,
но жизнь кипела вовсю: парня без конца обгоняли или проходили навстречу. То из
одной, то из другой двери всё время появлялись люди - в одиночку и небольшими
группами, когда пересмеиваясь, а когда со строгими важными лицами. Всё это
смущало и путало парня, но наконец ему помогли найти нужную комнату. "Гнедин
Владимир Игнатьевич,- гласила табличка.- Заместитель начальника юридического
управления". Парень помедлил, потом постучался и робко вошёл.
Секретарша, сидевшая у столика с телефонами, указала ему на стул и
доложила по громкой связи куда-то на ту сторону массивной двери:
- Владимир Игнатьевич, тут к вам Евгений Крылов, вы предупреждали...- Шеф
в ответ то ли кашлянул, то ли буркнул что-то, и секретарша кивнула: -
Проходите.
Паренек приходился Гнедину (согласно формулировке, данной лично Владимиром
Игнатьевичем) примерно таким "родственником", какими считают друг друга
владельцы щенков из одного помёта. Он был седьмой водой на киселе какому-то
односельчанину его покойного папеньки. Гнедин о нем ни разу и не слышал вплоть
до вчерашнего дня. Накануне по телефону "родственничек" назвал несколько
двоюродных тёть и дядьёв, которых Гнедину хотя тоже не случилось когда-либо
видеть живьём но по крайней мере их существование сомнению не подлежало. В том
же вечернем звонке паренёк сообщил, что служил в Чечне, после ранения долго
валялся по госпиталям, теперь его комиссовали вчистую и выдали за увечье
богатую компенсацию: аж двести тысяч рублей. Доктора же прописали лекарства,
которые в Питере вроде ещё есть, а у них в райцентре... Гнедин, слушая
"родственничка", начал уже закипать, предчувствуя просьбу вполне определённого
свойства. Однако ошибся. "Работать-то мне можно, дядя Володя,- сказал Женя
Крылов,- Если, например, шоферить... Может, посоветуете... какую-нибудь
приличную фирму, где с жильём могут помочь?.."
Гнедину, едва разменявшему двадцать пять лет, неожиданно стало даже
смешно. Ишь ведь - в Чечне воевал, кое-что видел небось, даже пулю поймал... а
его - уважительно "дядей". Дярёвня, блин... И ведь никуда не денешься - лестно.
Папашка, сходя в гроб, напряг-таки свои связи и умудрился забросить сыночка в
святая святых города, на непыльную и вполне перспективную должность. Только вот
чувствовал себя здесь Гнедин-младший до сих пор неуютно, и всё из-за возраста.
А потому тогда ещё, в первые месяцы, даже бороду для солидности пробовал
отрастить. И мучился дурью, пока его не встретил в нижней столовой первый
помощник "Самого" и не приказал: "Бороду сбрить, усы можете оставить".
Теперь-то и он пообтёрся в смольнинских кабинетах, и молодого народу здесь
стало гораздо больше... но всё же, назначая встречу "племянничку", Владимир
ощущал мальчишеское ликование. Пусть, пусть посмотрит. Будет что потом
рассказать дядьям и тёткам, которые в Питере реже бывают, чем он, Гнедин,- в
Нью-Йорке. Прежде сельская родня на папашку готова была Богу молиться, а он,
спрашивается, чем хуже?..
- Ну и как, весь долг родине отдал? Сполна рассчитался? - спросил он
слегка ироничным, но в то же время начальственным голосом, каким давно уже
привык разговаривать с многочисленными просителями. Молодые чеченские ветераны,
как прежде "афганцы", бывали ершистыми и на подобный вопрос зачастую отвечали
пятиэтажными матюгами, после чего обещали вытрясти душу и с артиллерийским
грохотом хлопали дверью. Женя Крылов оказался не из воинственного десятка.
- Мне бы на работу устроиться, дядя Володя... мне шоферить разрешено...-
безропотно повторил он свою, вчерашнюю просьбу и стал суетливо доставать из
карманов затрёпанные бумажки с печатями и штампами - не иначе как врачебные
справки.
- Да убери ты свои филькины грамоты... - отмахнулся Владимир.- Сказал,
помогу... Есть одна фирма на горизонте, но ты, парень, учти - работа серьезная.
Это тебе не дрова возить с лесопункта в райцентр...
- Я справлюсь, дядя Володя...
- Ишь, смелый какой... Аника-воин... Ну добро, попробую тебя
порекомендовать, может, что и обрыбится. Хотя у нас, сам знаешь, в городе своих
безработных до хреновой матери, а у тебя, гастарбайтера несчастного, даже
прописки...
- Так я льготник, дядя Володя... Могу в любом пункте России, по указу
Президента...
- Льготник? - искренне развеселился Гнедин.- Льгота у тебя одна, как у
коммуниста в войну - без очереди под пули ложиться. Что в таких случаях в наших
кабинетах говорят, знаешь? Кто указ подписывал, тот пусть и обеспечивает, а мы
тебя туда не посылали. Ну да ладно, что с тобой делать...
В кабинет без стука вошла секретарша с папкой бумаг. Гнедин, не читая,
стал их подписывать, но одну отложил, сказав девушке:
- С этой спешить не будем, пусть отлежится. С другими комитетами
согласуем...
Секретарша уже собралась уходить, но приостановилась:
- А еще, Владимир Игнатьевич, через каждую минуту звонят, спрашивают, во
сколько панихида?
- А я почём знаю? - удивился Гнедин. - Это как её родня скажет... Звонила
ты им? Позвони прямо сейчас, во сколько назначат, во столько и сделаем... Вот
так, племянник, у нас тут хоть и не Чечня... - сказал он, когда секретарша
вышла,- Шефиню мою хороним. Вишнякову Полину Геннадиевну...
- А что с ней такое, дядя Володя? - осторожно спросил Женя,- Неужели и тут
тоже... убивают?
- С кажешь тоже... убивают... - раздражённо поморщившись, отмахнулся
Гнедин.- Приехал, понимаешь, всё тебе убийцы мерещатся... Сердце, врач говорит.
Тётка-то немолодая уже была. Чего доброго, скоро в её кабинет перееду, тогда
уже совсем небось от родственников отбоя не станет...
Секретарша едва успела закрыть за собой дверь, и тут же её голос раздался
снова - по громкой связи:
- Владимир Игнатьевич, вы просили со Шлыгиным связаться. Я вас соединю?
- Ага! Он-то мне и нужен! - обрадовался Гнедин и многозначительно зыркнул
на Женю: - Сейчас, племянничек, не отходя от кассы и утрясём твой вопрос.
Разговор длился минуты полторы.
- Всё понял? - спросил Гнедин сельского родственника, положив трубку.- Да
погоди кивать, ничего ты не понял. Я тебя, лопуха, в такую фирму устроил - это
тебе не в американской лотерее гринкарту выигрывать!.. Люди тебе прямо сразу
комнату покупают! Сколько стоит комната в Санкт-Петербурге, ты хоть знаешь? Я
год работай, и то не хватит, а тебе за красивые глаза... Дошло наконец, лопата,
куда дядя Володя тебя забабахал? Но учти, чтобы мне никаких рекламаций. А то
по-родственному-то портки спущу да ремнём...
Он оторвал крошечный лоскуточек бумаги и написал на нём всего одну фразу:
"М. Ш.! Это Женька Крылов, от меня. В. Г."
- Не потеряй смотри, эта бумажка тебе не президентский указ... А будешь
писать письмо, передавай привет всем родным.
Вниз Женя Крылов спускался куда уверенней, чем поднимался полчаса назад.
Человек трудной судьбы
Уже надев куртку и взявшись за ручку двери, Борис Благой услыхал настырный
телефонный звонок.
- Нет в жизни счастья!..- простонал он и схватил трубку.- Благой!..
Одно добро - второй аппарат он давно уже поставив в прихожей. Поскольку
звонки вроде нынешнего - в самый момент выхода из дома, причём когда надо уже
не то что идти, а натурально бежать, - заставали его далеко не впервые, и
мчаться в уличной обуви назад в комнату...
Голос был женский, вроде бы незнакомый. Но нет бы ошибиться номером - всё
по тому же закону стервозности спрашивали Бориса Дмитриевича.
- Я - Борис Дмитриевич,- отозвался Благой не очень дружелюбно. И через
мгновение понял, что зря.
Звонила учительница сына, причём, видимо, непосредственно из учительской -
Благой отчётливо слышал и другие громкие голоса.
- Да-да, очень приятно...- пробормотал он, с омерзением чувствуя, как
превращается из известного на весь город журналиста-разоблачителя в самого
заурядного обыватёлишку. Того самого, который "без бумажки ты какашка".
Родителя непутёвого сына. Которому полагалось беседовать со школой не просто
дружелюбно, а всячески подчёркивая рабскую от неё зависимость...
- С мамой я уже разговаривала, а теперь и с папой поговорю...- Благой
неслышно вздохнул. Начало ничего хорошего не предвещало. "Скажи, скажи ему всё,
что думаешь!" - услышал он другой голос в трубке.- Извините, у нас тут шумно...
- вновь заговорила первая учительница.- Я бы не стала звонить, но мы сейчас
Диму видим в окно. В классе его опять нет, а около школы - вот, прямо сейчас
видим, пожалуйста, слоняется. Что будем делать, дорогой папаша?
Так хотелось послать их всех подальше, а вместе с ними и собственного
сына, который накануне весь вечер вроде бы сидел при включенной настольной
лампе и делал уроки. А может, только вид делал, а не уроки...
- Да? - всё-таки удивился Благой. И решил не выдавать своих сомнений
врагам: - Он вчера готовил уроки, я сам проверял...
Ему хотелось крикнуть: "Всё! Ни минуты больше нет, и так уже опоздал,
важная деловая встреча!" Ну действительно, тоже называется, педагоги. Чем
любоваться на сына в окно и кляузничать домой, открыли бы форточку и рявкнули
на троечника как следует... А вот ничего не поделаешь - приходилось тянуть
дурацкий разговор, с тоской думая о потерянных минутах.
- Я знаю, вы человек очень занятой, мы ваши статьи даже в учительской
обсуждаем, и я так надеялась, что ваш сын тоже... но вот и другие учителя
говорят: с плохой компанией ходит... Знаете, они там все чего-нибудь курят...
Просто чтобы вы понимали.
Благой наконец увидел шанс закруглить разговор и воспользовался им,
постаравшись соединить в голосе отцовскую решимость и родительское заискивание
перед школой:
- Очень хорошо, что вы позвонили, спасибо большое. Я разберусь, я
обязательно с ним разберусь. Больше прогуливать Дима не будет, я вам обещаю.
Трубка водворилась на место. Борис Дмитриевич поспешно захлопнул за собой
дверь (пока, тьфу-тьфу-тьфу, ещё кто-нибудь не позвонил...) и торопливо нажал
кнопку вызова лифта. Время было уже, так сказать, в минусе...
Фирма, куда он спешил, называлась женским именем - "Инесса". Находилась
она в конце Московского, где-то между самим проспектом и Варшавской улицей.
Через весь город тащиться. Точнее, под городом, в метро, потому что у
редакционной машины аккурат нынче утром полетел диск сцепления, а собственные
"Жигули" Благого, облезлые от жизни на улице, не прошли техосмотр, и он боялся
гаишников. И вообще, думать надо было, прежде чем высмеивать их на весь Питер в
той передаче, так ведь если бы знать, где соломку стелить... Ставший привычным
путь от дома до метро, полтора квартала, он почти пробежал, и при этом не
переставая думал о школе, о сыне и о том, как нескладно последнее время всё
происходит. Пороть - поздно, а разговоры не помогают... Благой даже пробовал
советоваться со знакомым детским психологом. Тот углубился во фрейдистские
дебри, но никаких конкретных советов не дал. Хотя Благой и сам понимал, что
полезного совета, пожалуй, не дали бы ни Фрейд, ни Фромм, ни Песталлоцци. "Это
наш самый смелый теоретик", - сказал учёный корреспонденту, показывая коллегу,
увлечённо рубящего под собой сук. Ничего не поделаешь, нужно выкручиваться
самому...
Уже несколько лет в транспорте его узнавали. С тех пор, как после серии
громоподобных статей в "Петербургских ведомостях" его позвали в постоянные
ведущие воскресной телевизионной передачи "Прошу к барьеру". Стоило ему войти в
вагон метро, в трамвай, троллейбус, как он ощущал на себе чей-нибудь любопытный
взгляд. Особенно если пассажиров было не слишком много. Иногда с ним даже
здоровались, не скрывая улыбку - полузастенчивую, полусчастливую. И Благой
представлял, как вечером эти люди воодушевлённо рассказывали домашним: "Сегодня
еду в метро, а рядом - сам Борис Благой стоит". САМ...
В этот неудачливый день случившееся узнавание прошло по худшему варианту.
Еще на эскалаторе к нему повернулся человек с узким, удивительно скучным лицом,
типичный зануда.
- А ты, извиняюсь, Борис Благой, точно ведь? - осведомился зануда.
И хотя Благой постоянно твердил себе, что в таких случаях нельзя
признаваться, а надо вежливо и настойчиво твердить что-нибудь типа: "Вы
ошиблись, а кто это вообще такой?", в этот раз, занятый своими мыслями, он
согласно кивнул. Зануда тут же к нему прилип, точно банный лист к заднице.
Вошел следом в вагон, встал у дверей и принялся, стараясь перекричать шум
движения, рассказывать бесконечную, как зубная боль, историю про то, как его
"кинул" собственный брат.
Благой старался не вслушиваться. Но Зануда постоянно спрашивал: "Ведь
точно?", и приходилось, изображая профессиональное внимание, поддакивать, с
тоской мечтая о пересадке.
- Так ты всё скажешь там, по телевизору? - не отставал Зануда, когда
Благой двинулся к двери.- Ведь точно?
- Скажу, скажу, - и Благой выскочил на платформу. Нет, всё-таки об
энергетических вампирах пишут не только сплошной бред...
Его ждали. Молодой охранник в камуфляже дисциплинированно вскочил со
стула, запихнул журнальчик с яркими обнажёнными дивами под газеты, лежавшие на
подоконнике, и принялся внимательно вглядываться в журналистское удостоверение.
У него самого на груди висел "бэдж", гласивший: ВЯЧЕСЛАВ... Разобрать фамилию
Благой не успел. Вячеслав нажал на кнопку, и из соседних дверей появился
охранник постарше, этакий шкаф, но зато в цивильном. Имидж несколько портила
только застрявшая в зубах "беломорина".
- К шефу? - спросил он и тоже вежливо улыбнулся а потом повел Бориса
Благого на другой этаж. Здание было отделано по евростандарту: ровные белые
стены, нарядные двери из алюминия и тонированного стекла, на полу -
светло-голубые ковровые дорожки. И, естественно, всюду чистота, блеск и
добротность. Благому случалось здесь бывать ещё во времена, когда эти помещения
занимала администрация Авторемонтного завода, и цепкий глаз журналиста отметил
контраст между днём минувшим и нынешним. Денег на ремонт "Инесса" явно не
пожалела.
Благой вспомнил многочисленные подобные заведения тоже начинавшие очень
резво - и тоже, что характерно, с дорогостоящего ремонта. Кончалось всё пшиком.
Посмотрим, как будет здесь...
В принципе, интервью было самым обыкновенным, каких Борис Благой за свою
журналистскую жизнь сделал сотни. Хотя имелся один небольшой пунктик. Фирма,
насколько ему было известно, делала определённый упор на благотворительность;
Благой надеялся, что сумеет ненавязчиво вытрясти из Шлыгина кое-какие деньги в
виде спонсорской помощи на свою воскресную передачу. Телевидение беднело, денег
не хватало постоянно, особенно на новую технику. И как раз на днях главный
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг