уже никого.
Он не стал договаривать. Волкодав пожал плечами:
- Я же не итигул... - Помолчал и добавил: - Да и закон с тех пор мог
измениться.
Эврих ничего не сказал, но про себя подумал, что на это последнее
надежда была слабая. Йарра обошел лежавших кругом. Он не стал прикасаться ни
к ним самим, ни к оружию. Эврих знал, о чем он думал. Об отрезанных головах.
О том, какая участь выпала бы ему, попади он в плен к этим троим. И о том,
что ждало бы шанских юношей в становище итигулов, вздумай Волкодав их туда
отвести.
Кровная вражда до последнего человека на глазах переставала быть
занятной игрой и превращалась во что-то очень страшное, грязное и кровавое.
Эти трое отлежатся и встанут. Люди с отрезанными головами не встают уже
никогда.
Почему я оказался таким плохим учеником, Мать Кендарат?.. - в который
раз мысленно вопрошал тем временем Волкодав. Ты ведь на моем месте,
наверное, уже сидела бы с мальчишками у костра и угощалась с ними от одного
хлеба, причем они даже не заподозрили бы, что тебе хватит трех незаметных
движений уложить всех троих?.. А потом ты посетила бы их деревню и
поговорила с вождем, и во время беседы его вдруг осенило бы, какая это
несусветная глупость - резаться со старинной родней... Почему я так не умею,
Мать Кендарат? Почему?..
Они двинулись дальше. Йарра долго шел молча и хмурился, что-то
обдумывая. Потом наконец решился, догнал венна и с отчаянием тронул его за
руку:
- Скажи мне... я, наверное, ужасный трус... да? Так ведь? Я трус?..
Волкодав внимательно посмотрел на него:
- Кто тебе это сказал?
Йарра уставился себе под ноги, на колючие ягодные кустики, с еле
слышным влажным шуршанием ложившиеся под сапожки.
- Когда мы придем домой и я расскажу, как мы попали в засаду, меня
спросят, почему я не повесил их уши чернеть в очажном дыму...
Волкодав размеренно и неутомимо лез вверх по склону. На каждый его шаг
Йарра делал три. Потом венн заметил:
- Но ведь не ты их побил. С тебя-то какой спрос?
Йарра неловко объяснил:
- Я попробовал представить, как будто это я... Я никому еще не резал
ушей...
- А твой отец? - спросил Волкодав.
- Он... - Йарра замялся. - Он был очень храбрым...
- Он когда-нибудь хвастался ушами, отрезанными у побежденных?
- Нет... - с усилием выдавил Йарра. - То есть я не помню... Наверное, я
невнимательно слушал его...
- А ты уверен, что он ушел жить к твоей матери в Озерный Край не
потому, что ему тоже не нравилось отрезать уши?
Йарра долго молчал. Льняная вихрастая голова опускалась все ниже. Потом
он еле слышно пробормотал:
- Я вырос слишком далеко от нашего племени. Из меня не получится
настоящего воина.
- Из тебя, - сказал Волкодав, - получится то, что ты сам для себя
выберешь.
Йарра с обреченным видом поднял глаза:
- Тебе хорошо рассуждать...
Волкодав усмехнулся. Юный итигул видел в нем человека, которому в жизни
все удалось. Великого воина. Венн поневоле вспомнил свой мысленный разговор
со жрицей Богини Кан. Самому бы ему такую убежденность... Он сказал:
- Я когда-то был таким же, как ты.
Йарре в это не особенно верилось. А если и верилось, то... мало ли что
там было когда-то. Важнее то, что теперь. А теперь Волкодава, ясное дело,
никто не заставит поступать против души. Попробуй-ка принудь к чему-нибудь
человека, давно забывшего, как это - бояться наглых и сильных. Это тебе не
мальчик двенадцати лет от роду, которому дай еще Боги разобраться в
собственных устремлениях. Йарра так и сказал:
- Ты великий воин. Я знаю, кого называют великими воинами у нас, у
итигулов. Я тоже хочу быть таким, только у меня не получится. А ты совсем
другой... и таким у меня подавно не... Эврих мне говорил...
- Ты его больше слушай, - хмыкнул венн. - Он тебе еще чего похлеще
наврет. Да кому они нужны, великие воины! Мужчина должен любить жену и детей
растить, а не за головами охотиться!
Он хотя и не сразу, но понял, в каком лабиринте металось мальчишеское
сердчишко. Йарра возмечтал стать воином-итигулом, ибо такой путь казался ему
самым достойным. И вот выяснилось, что для этого придется переступить через
что-то слишком важное в себе самом. Отрезать от совести кровоточащий кусок и
спрятать подальше... Еще оказалось, что существовал и другой путь. Не менее
достойный. И как знать, не был ли чужой человек, венн, больше похож на
любимого отца Йарры, чем кровные родственники, измерявшие доблесть
количеством шанских ушей, коптящихся в дыму очага?..
Вместе с тем Йарре померещилось в словах Волкодава некое противоречие,
и он спросил:
- Вот ты говоришь... жену и детей... но ведь сам-то ты стал великим
воином? И не живешь дома? Почему ты так захотел?
Волкодав медленно покачал головой:
- Я никогда этого не хотел. Я мечтал ковать в кузнице, как мой отец. Я
был немного младше тебя, когда на нас напали враги. Я должен был отомстить и
выучился сражаться. Теперь я хорошо это умею, а жены и дома у меня как не
было, так и нет. Мне говорили умные люди, что я свою жизнь плохо потратил.
Надо было жить, а я... смертью занялся. Я не знаю.
Йарра сосредоточенно молчал, и Волкодав сказал еще:
- У меня особого выбора не было. А у тебя есть.
Как оказалось, Эврих не ошибся, определяя "правый" склон горы Четыре
Орла. Вот только убедиться в этом самостоятельно путникам не позволили.
В тот вечер они устроились на ночлег, не разжигая костра: мало ли чье
внимание мог привлечь его свет! Волкодав не доверил Эвриху сторожить,
собрался всю ночь сидеть сам. Однако не успели его спутники как следует
задремать, когда венн осторожно разбудил обоих.
- У нас гости, - проговорил он еле слышно. - Шесть человек.
Ни Йарра, ни Эврих ничего не видели и не слышали, но сомневаться не
приходилось. Волкодав в таких вещах не ошибался и наверняка знал, о чем
говорил. Оставалось только выяснить, кого он учуял в сгустившейся темноте.
Если шанов, вздумавших выслеживать обидчиков незадачливой троицы...
- Ты можешь подать какой-нибудь знак, что ты "истинный"? - прошептал
Эврих на ухо Йарре.
Юного итигула затрясло так, что пришлось крепко сжать зубы. Вот и
настал для него миг решимости, когда от неудачи или удачи зависели жизни. Он
еще оглянулся на Волкодава, ибо в подобных делах тот был, без сомнения,
главным. Венн кивнул. Тогда Йарра набрал полную грудь воздуха, зажмурился,
стиснул кулаки и... запел.
Странное это было пение. Мальчик не раскрывал рта, и казалось, будто
звук исходил не из человеческого горла, а слетал с дрожащей струны
неведомого инструмента. Ни один шан не умел так петь. Это была тайна и
гордость племени итигулов - одна из многих, утраченных изгнанниками в долгом
и далеком плену.
Из темноты долго не приходило никакого ответа. Молчание показалось
Эвриху изумленным: уж верно, итигулы никак не ожидали повстречать здесь
кого-то, владеющего наследным искусством. В небольшом племени все знают друг
друга. Вот и шестеро, затаившиеся на темном склоне, отлично знали не только
всех своих родичей, но и кто где был этой ночью. Случайно встретить еще
одного итигула, да притом явившегося с такой стороны, откуда раньше
подкрадывались только лазутчики-шаны?..
Волкодав умел слышать неслышимое для других. Умел и не пропустить тихий
звук, затерявшийся среди шума и разговора. Он вслушивался и вглядывался в не
такую уж густую для его глаз темноту. Со свирепых горцев станется для начала
прирезать подозрительных ночных гостей, а уже потом разбираться, кто
таковы...
Йарра пел, простирая перед собой руки и не открывая плотно зажмуренных
глаз. По его щекам из-под век текли слезы, невидимая струна дрожала и готова
была оборваться. В отчаянной песне звучали и страсть, и мольба, и трепещущая
гордость одинокого светильника на ветру.
Обманщик не может так петь. Или все-таки может?.. Волкодав еще выяснит,
что в каждом итигульском роду сохранялась своя, лишь ему присущая песня;
когда общая радость или общая скорбь собирала вместе все племя, разные
мелодии сплетались замечательным узором, словно нити в ковре или пальцы
обнявшихся рук, и потому-то немногочисленные чужаки, кого Боги приводили на
подобный сход, не могли его позабыть до смертного часа... Но это будет
потом. А пока венн слушал напряженный, страдающий голос и ощущал почти
телесную боль, дожидаясь, чтобы итигулы приняли наконец решение.
И вот в темноте одна за другой зазвучали новые струны. Низкие, сильные
голоса словно бы обняли срывающийся голос Йарры и повели его за собой,
подбадривая и оберегая. А чуть погодя Волкодав подметил движение впереди.
Ему хватило звездного отсвета, чтобы вычленить крепкий мужской силуэт,
увенчанный тремя орлиными перьями.
Горец шел не скрываясь. Эврих и Волкодав поднялись на ноги. Йарра все
пел, вдохновенно выводя мелодию, доставшуюся от отца, и с восторгом слыша,
как она вливается в могучую песню сородичей. Ради этого мгновения воистину
не жаль было вытерпеть тысячу бед и едва не погибнуть в долгом плавании
через море. Более возвышающей душу встречи со своим народом Йарра не мог бы
и пожелать.
Когда-то очень, очень давно, чуть ли не во времена самой Великой Тьмы
(породившей, как сказывали, не только горную страну на далеком Восточном
материке, но и Заоблачный кряж), ветра и лютые морозы содрали с горы Четыре
Орла мягкую зеленую кожу и плодородную мякоть земли, оставив один гранитный
костяк. Когда же Бог Грозы пробудил Бога Солнца от смертного сна и вновь
выпустил его в небо - милосердные воды стали точить обнаженный камень и
наконец выгрызли в нем пещеру с широким устьем, похожую на громадную арку,
созданную воображением очень смелого зодчего. Только перекрывала эта арка не
вход в какой-нибудь замок и даже не городские ворота. Она уберегала от
непогоды и от недоброго глаза целое поселение людей. Хлопотливый улей жилых
домов, небольшую кузню и даже водяную мельницу, оседлавшую белогривый ручей.
Перед зевом пещеры теснились на ладони горы крохотные, тщательно ухоженные
поля, землю для которых не одно поколение втаскивало наверх из долин на
собственных спинах. Поля ограждала стена, тоже, надобно думать, созданная
трудами нескольких поколений. Незачем подкравшемуся врагу зариться на
урожай, с превеликими трудами взращенный на драгоценной земле!..
Впрочем, если Волкодав еще что-нибудь понимал, даже и подобраться к
этой стене было очень непросто. Пока их вели по тропе к мощным, окованным
железом воротам, из ночного мрака несколько раз возникали дозорные и
спрашивали, кто идет. Шестеро итигулов называли себя, непременно добавляя:
- И с нами Йарра, сын Йарана Ящерицы. Он вернулся из-за великого моря.
Волкодав кожей чувствовал, какая гордость распирала парнишку при этих
словах.
Весть о появлении неожиданных гостей улетела далеко вперед, путешествуя
одним горцам ведомыми способами. Венн уже не особенно удивился, обнаружив,
что едва ли не вся деревня собралась встречать их возле ворот. Вместе с
людьми выбежали собаки, и Волкодав на какое-то время утратил всю свою
настороженность. О, итигульские псы заслуживали отдельного разговора! Это
была особая порода, выведенная пастухами Заоблачного кряжа еще до Последней
войны и сбереженная вместе с драгоценнейшим достоянием народа. Называли ее
"утавегу", что переводилось на прочие языки как "белые духи, приносящие
смерть". Громадные, по бедро человеку, могучие пушистые псы играючи
разрывали волков. При этом они были еще и очень нарядными. Их густая шерсть
искрилась снежной, без единого пятнышка белизной. Черные губы добродушно
растягивались, открывая белые кинжалы зубов. Йарра как-то рассказывал со
слов отца, что утавегу не только помогали справляться с отарами и охотиться
на опасных зверей. Итигулы доверяли им детей, уходя на целый день из дому.
Страшные псы беззлобно играли с малышами и охотно присматривали за ними. И
без раздумий вцеплялись в глотку всякому недоброму пришельцу - зверю ли,
человеку!
Понятно, что незнакомцев, приведенных дозорными, требовалось должным
образом осмотреть и обнюхать. Эврих и Йарра были для утавегу гости как
гости: подошел, познакомился, отошел. Зато Волкодав... Старейшая сука,
непререкаемая хозяйка и водительница стад, подползла к нему на брюхе и
ткнулась носом в ладонь, испрашивая благоволения Великого Вожака. Явился
Тот, Кто был властен повелевать. Прямой сын Старого Пса. Прочие двуногие
были всего лишь наместниками, могущими передавать Его волю...
- Осторожно! - спохватился предостеречь Волкодава кто-то из итигулов.
- Лучше не двигайся, чужеземец!..
Однако венну и Старейшей не было нужды в чьих-то советах. Ладонь
человека-собаки ласково погладила белую голову псицы, потрепала мягкие уши,
взъерошила роскошную гриву.
"Здравствуй, сестра!" - коснулось ее разума приветствие Вожака. Венн
даже опустился на корточки, чтобы сравняться с ней ростом. Белая стая уже
клубилась вокруг. Лютые утавегу повизгивали совсем по-щенячьи и лезли друг
дружке на спины, чтобы коснуться Вожака, лизнуть Ему руку.
"Потом, братья, потом! - умерил собачий пыл Волкодав. - Я еще побуду с
вами. Только не надо обижать остальных ваших друзей..."
Он сам замечал, что в последние год-два его способность общаться и
ладить с собаками достигла удивительной остроты. Наверное, думал он иногда,
так вот и утончается слух постепенно слепнущего человека. Со стороны бы на
себя посмотреть. Может, меня и к роду людскому нельзя уже причислять?.. Чего
стоила та памятная встреча с собственной песьей душой на берегу Ренны! Не
говоря уже о превращении прямо посреди кондарской улицы, на глазах у
перепуганного народа... И вот теперь, в заоблачной деревушке, с Волкодавом
опять творилось нечто странное. Он вдруг почувствовал себя дома. И нечаянно
пришло, само ощутилось все то, что он тщетно пытался внушить себе в
Беловодье, в собственноручно выстроенной избе. Здесь ему по-настоящему
радовались, любили и уважали его. Он был своим. Он бы мог остаться здесь
жить. "Белые духи, приносящие смерть" отнюдь не были разношерстным
сообществом шавок, звонко лающих из-под ворот в любом городе и деревне.
Утавегу оказались народом ничуть не хуже самих итигулов. Волкодав мог бы
возглавить этот народ. Сделать его своим. И сам стать как они...
Он выпрямился во весь рост, не без труда вернув мысли в человеческое
русло. Псы безмолвно взирали на него, отдалившись на почтительное
расстояние. Только Старейшая держалась возле ноги, преданно заглядывая в
глаза.
- Не сердись на собачек, незнакомец, - сказал Волкодаву пожилой итигул.
- Они у нас только с виду сердитые, а так-то смирные, не бросаются, пока мы
не натравим. Ишь набежали, не иначе, в сумке что-то учуяли... Не помяли
тебя?
Так, как с Волкодавом, утавегу никогда и ни с кем себя не вели. Трудно
было понять, что к чему, во всеобщей кутерьме да в потемках. Поэтому житель
деревни привычно истолковал и песий порыв, и действия гостя, внезапно
окруженного "приносящими смерть", и спрятал в усах усмешку. Эка невидаль,
оторопь чужестранца, впервые узревшего утавегу. Итигул, конечно, даже издали
никогда живого венна не видел и потому обращался к нему по-аррантски. Знать,
рассудил про себя: раз уж тот сопровождает арранта, стало быть, и речь его
понимает.
Эврих ответил за Волкодава и за себя:
- Слава о твоих псах, господин мой, распространилась так же широко, как
и слава о бесстрашии итигулов. Я хотел бы написать в своей книге, что слухи
о том и о другом нисколько не преувеличены. Я надеюсь, вы не воспримете мое
любопытство как выпытывание тайн?
И первым проследовал в распахнувшиеся ворота. Венн, безмолвный
телохранитель, пристроился позади. Он был благодарен арранту, ибо
уверенности в том, что сумеет заговорить по-людски, отнюдь не испытывал.
Тут оказалось, что ворота вели вовсе не во внутренний двор, как он было
решил. За дубовыми створками обнаружился каменный коридор, и в стенах его
через каждый шаг зияли бойницы. Горе вражескому отряду, который высадит
ворота, думая прорваться к добыче! В узком коридоре самых сильных врагов
легко перебили бы малые дети, вооруженные самострелами... Настоящая
крепость! - посетила Волкодава вещая мысль. Как в случае чего выбираться-то
будем?..
Уже входя внутрь, он обернулся, движимый неясным ощущением взгляда,
устремленного в спину. Над вершиной Харан Киира светилась одинокая звезда,
отливавшая зеленью. Волкодаву померещилось даже, будто она звала его. Пока
он смотрел, звезда замерцала и скрылась.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг