вслушивался очень внимательно, однако за добрых полдня сумел понять лишь
одно - мореход был чем-то весьма удручен. Ну а это можно было себе уяснить и
не вникая в его речи.
- Спишь, Волкодав? - наконец окликнул он венна, лежавшего с закрытыми
глазами под скамейкой гребца.
Волкодав не спал. Просто если он открывал глаза и садился, желудок
почти сразу начинал противно шевелиться внутри. Он знал, что по меркам
опытных мореплавателей нынешнюю качку и качкой-то назвать было нельзя.
Однако ему хватало. Слабо утешало даже то, что Виона, купившая Йарре
возвращение на родину, определенно посоветовалась с Судьбой. Ибо корабль был
тот самый, которого ожидал Гарахар, и направлялся он в Тин-Вилену. То есть
Небеса явно не возражали, чтобы Волкодав все-таки попал в этот город. И
выяснил, какой такой Наставник умножает в мире неправду, вручая скверно
понятое кан-киро людям, не ведающим Любви...
- Что это там Астамер все время бубнит? - спросил Эврих. - Ты хоть
что-нибудь понимаешь?..
В отличие от Волкодава, на корабле он был дома. И радовался, чувствуя
себя в знакомой стихии. Взяв кожаное ведерко на длинной веревке, он забросил
его далеко вперед, потом ловко вытащил через низкий борт. У него лежал в
поясном кошеле обрывок бересты с несколькими буквами, начертанными еще на
берегу. И вот теперь, мысленно обратившись к Богам Небесной Горы, Эврих
вытащил белый лоскут и погрузил в ведерко. Чернила, которыми была сделана
надпись, он собственноручно приготовил в доме ювелира Улойхо по способу,
разведанному Тилорном. Настала пора подвергнуть свою работу настоящему
испытанию, и молодой аррант отчаянно волновался.
- Астамеру не нравится ветер, - не открывая глаз, сказал Волкодав. - Он
говорит, он отродясь не припомнит, чтобы в начале месяца Лебедя у здешних
берегов дуло с северо-востока. Он думает, это, наверное, не к добру.
- Ого! - Эврих даже отвлекся от своих буковок, четко черневших сквозь
два вершка прозрачной воды. - Где ты постиг его говор? - спохватился,
понизил голос и спросил: - Тоже на каторге?..
- Нет, - сказал Волкодав. - Не на каторге.
У него не было никакой охоты объяснять, что с Астамерова родного
берега, надобно полагать, в солнечную погоду был хорошо виден остров, откуда
десяток с лишним лет тому назад пришел на Светынь храбрый молодой кунс по
имени Винитарий. Уже тогда получивший в своем народе прозвище - Людоед...
Волкодав вообще не любил, когда из его прошлого опять начинали выползать
какие-то призраки, казалось бы давно похороненные и забытые. Таков закон, -
сказала бы, наверное, Мать Кендарат. Закон воздаяния, правящий кругами
Вселенной. Ты совершаешь поступок и думаешь, что все останется как прежде?
Ты ошибаешься...
Надо полагать, по этому самому закону Волкодав выходил чудовищным
грешником. Ведь не случайно для него встречи с прошлым обычно заканчивались
чем-нибудь неприятным. Или вовсе опасным. Вроде сумасбродного Канаонова
братца. Ибо нынче, как раз когда отходил от причала сегванский корабль и уже
трудновато делалось различить в пестрой толпе знакомые лица, в Восточные
ворота въезжал с семейством Кавтин. Волкодав вздохнул, подумав о нем. Ему
хотелось надеяться, что парень все же поразмыслил и кое-что понял. Однако
убрались они с Эврихом поистине вовремя. А когда-либо возвращаться в Кондар
и проверять, докончил или нет Иннори свою вышивку и купили ли ему веннского
пса... вряд ли это было разумно. Почему так получалось, что отовсюду, где
Волкодаву доводилось задерживаться, он затем поспешно уносил ноги, причем
навсегда?.. Взять хоть Галирад... Да и здесь, в Кондаре, чью благосклонность
он завоевал? Великого вора, не нажившего от трудов праведных ни единого
медяка. Вот уж будет чем похвастаться перед Старым Псом, когда Хозяйка Судеб
заполнит веретено и взмахнет острыми ножницами, вытеребив нить его жизни...
Они все пришли проводить корабль: и Сигина, взятая благодарным Улойхо в
свой дом, и Дикерона со спутницей, и цветущая Рейтамира, сопровождаемая
Кей-Сонмором. "А что? - будто бы заявил луга своему почтенному батюшке. - Ты
вот завел себе усадьбу, хотя все прежние Сонморы были бездомными. Ну и я
стану первым, кто женится..." Он уже купил Рейтамире черепаховые гребни для
волос и обещал разузнать, что легче устроить: самим ехать в Галирад к
знаменитому Декше или заплатить какому-нибудь мореходу, чтобы доставил
одноглазого поэта в Кондар.
Дикерона крепко обнял Волкодава жилистыми руками в сетке белеющих
шрамов. "Прощай, оборотень, - сказал он. - Счастливо тебе". "Может, еще
увидимся..." - понадеялся венн и запоздало сообразил, что ляпнул не то.
Дикерона усмехнулся. "Если я встречу святого, который, как предсказала
гадалка, вернет мне глаза, может, и вправду увидимся... - Запустил руку в
рукав, расстегнул узкие пряжки и протянул Волкодаву длинный нож в ножнах: -
Держи на счастье". Волкодав не придумал ничего лучше, чем отцепить от пояса
свой старый боевой и сунуть его мономатанцу в ладонь: "Повстречай этого
святого, друг".
Сумасшедшая Сигина подошла к нему последней, и он опустился перед
старой женщиной на колени. "Я все забываю рассказать тебе, - шепнула она, -
про того венна, который был моим сыном. Я вспомнила знаки у него на поясе и
на сапогах". "Какие знаки?" - отчего-то насторожившись, спросил Волкодав.
Сигина, ласково улыбаясь, смотрела ему в глаза. "Он из рода Волка, - сказала
она. - И у него вот тут, на левой щеке, две родинки. Это я к тому, чтобы ты
сразу узнал его, когда встретитесь. Ты не забудешь ему передать, что я жду в
гости и его, и тебя?.."
Возле мачты корабля был устроен трюмный люк, огороженный парусиновой
занавеской таким образом, чтобы не поддувал ветер. Время от времени из люка
высовывалась рогатая голова, и над палубой разносилось мычание. В трюме
путешествовала пестрая корова, любимица Астамера, не боявшаяся ни качки, ни
иных морских неудобств.
Когда-то давно над ее хозяином пробовали смеяться. Потом прекратили.
Нрав у Астамера был тяжелый, рука - тоже. Вдобавок и мореплавателем он был
замечательным. Ну и пусть себе доит свою пеструшку прямо посреди океана,
коли так уж охота. В конце концов, кто не знает, что самого первого сегвана
вылизала своим языком из соли, скопившейся на берегу, Божественная корова...
Мыш, которому очень не нравилось в море, отсиживался либо в трюме
вместе с большим теплым животным, либо влезал за пазуху Волкодаву.
Йарра сидел между аррантом и венном. На нем были крепкие сапожки,
плотные штаны, стеганая курточка и новенькая рубашка. Все казалось еще
жестковатым и как бы не своим, еще не обмялось по телу, не вобрало его
запах. Прежние обноски были тщательно выстираны и уложены в сумку. За
неполный год сиротства старая одежда сделалась Йарре коротка и к тому же до
того изодралась и вытерлась, что вряд ли пристойно было в ней даже мыть
корабельную палубу. Следовало бы подарить ее нищим или пустить на тряпки, но
поступить так с рукоделием погибшей матери Йарра не мог.
Он знал, что берег его родины покажется еще очень не скоро, но это не
имело никакого значения. Ему хотелось побежать на самый нос корабля и стоять
там, не сводя глаз и даже не моргая от ветра, пока не поднимется над
горизонтом земля. Йарра хорошо помнил расставание с родиной. Он ведь был
тогда уже совсем взрослым. Конечно, не таким взрослым, как теперь, но
все-таки. Он помнил, как медленно погружался в воду Заоблачный кряж, как
величавые пики сперва превратились в гористые острова, разделенные морем,
потом стали неотличимы от туч, вечно кутавших сгорбленные плечи хребтов, и
вместе с этими тучами наконец растворились в небесной дымке, растаяли без
следа.
Последним пропал из виду двуглавый исполин, священный Харан Киир...
Нет, все же Йарра был тогда недостаточно взрослым. Он был глуп и не
особенно понял, отчего заплакала мама. У него тоже немного щемило сердце,
как и надлежит на пороге нового и неведомого, но плакать не хотелось
нисколько. Ему было радостно, тревожно и интересно, а бояться он не боялся.
Да и с чего бы, ведь были с ним рядом и мама и отец, и какая сила могла их
разлучить?".
Теперь он твердо знал: как только впереди покажется суша, он различит
мужчину и женщину, стоящих возле края воды. Причалит корабль, и мама
бросится его обнимать и, конечно, снова заплачет, а отец станет
рассказывать, как Змей нес их через море и как потом они ждали на берегу,
зная, что сын обязательно возвратится...
Йарра верил и не верил в им самим придуманное чудо Богов. Он собрался
было засесть на носу корабля чуть не прежде, чем тот покинул причал, но
устыдился трудившихся на палубе мореходов. Когда же осталась позади пристань
и люди больше не оглядывались на заслоненный мысом Кондар (одна цитадель да
верхние усадьбы Замкового холма еще плыли над макушками скал), Йарра
дернулся было со скамьи, но Эврих его удержал.
- Ты куда? - спросил аррант. Он хорошо знал речь Озерного Края и без
труда беседовал с мальчиком на языке его матери.
- Я хочу смотреть вперед, - объяснил Йарра.
- Смотри лучше отсюда, - посоветовал Эврих. - А то погладит тебя
Астамер ремешком, до Тин-Вилены больно будет сидеть.
- Почему? - удивился Йарра. - Разве я там кому-нибудь помешаю?
На корабле он путешествовал всего второй раз, а сегванские лодьи до сих
пор видел только с берега.
- Ты знаешь, что такое "косатка"? - строго спросил его Эврих. Йарра
непонимающе смотрел на него, и молодой аррант пояснил: - Это кит двадцати
локтей в длину и с во-о-от такими зубами. В безднах океана водятся и более
крупные существа, но других столь свирепых тварей Морской Хозяин не создал.
Поэтому сегваны и придумали называть свои боевые лодьи "косатками". У них
есть корабли для торговли и странствий, именуемые "белухами", но те менее
быстроходны. Так что нам повезло: домчимся единым духом и времени не
заметим.
Йарра обвел глазами длинный корабль, словно впервые увидев его.
- Значит... "косатка"? - прошептал он наконец. Он всегда шептал, когда
волновался. Эврих кивнул, и мальчик спросил по-прежнему еле слышно: - Они...
будут сражаться? Нападать на корабли, которые встретятся в море?..
- Не будут, - сказал из-под скамьи Волкодав. - С сытым брюхом в драку
не лезут. Ну там... разве если на них самих кто-нибудь нападет... Ты видел,
сколько тюков и бочонков они уложили под палубу?
Эврих хмыкнул:
- Я полагаю, почтенный дедушка нашего Астамера нынче плюется и топает
ногами на Небесах. Когда сам он был жив и плавал по морю, на ясеневые палубы
"косаток" восходили только кровные побратимы, вздумавшие искать добычи и
славы в дальнем походе. Они гнушались мирной торговлей и брали богатства
только мечом. И если шторм или погоня вынуждали посадить пленника на весло,
с ним после этого обращались как с равным...
Йарра зачарованно слушал.
- А теперь, - продолжал Эврих, - неблагодарные внуки продают места на
скамьях всяким сторонним людям вроде нас, вздумавшим от нечего делать
путешествовать через море. Срам, да и только!
Волкодав напомнил:
- Ты ему не сказал, почему его выгонят, если он пойдет стоять на носу.
- Ну, это совсем просто, - улыбнулся аррант. - У других кораблей мало
весел, только чтобы к берегу подходить. А у "косатки" - по всему борту,
чтобы догонять жертву и удрать от погони. Так вот, где самые длинные и
тяжелые весла?
Йарра подумал и догадался:
- На носу!
Эврих кивнул.
- Правильно. А еще там, на носу, всего сильнее качает во время
ненастья. И больше захлестывает из-за борта, если корабль идет против волны.
Наконец, опять-таки в старину, когда сильные кунсы бились за власть, перед
морским сражением каждый выстраивал свои корабли в ряд, и воины связывали их
борт к борту. Начинался бой, связки вдвигались одна в другую, словно два
гребня... - Эврих показал пальцами, как все происходило. - А значит, люди,
сидящие впереди мачты, прежде других ввязывались в драку. Теперь сам
подумай, где самое почетное место на корабле?
На сей раз Йарра ответил без колебаний:
- На носу!
- Вот именно, - кивнул ученый. Буковки на бересте держались прочно, не
расплываясь в едкой морской воде. Это радовало арранта и подогревало его
красноречие. - Когда ты проживешь побольше, мой друг, ты сам убедишься: если
какой-нибудь обычай лишается своей жизненной основы, его внешняя сторона
живет еще долго и притом очень ревностно соблюдается. Даже более ревностно,
чем в старину.
Йарра напряженно хмурил брови, силясь понять:
- Это как?..
- Ну вот если бы у Астамера на корабле вправду была дружина героев и
паренек вроде тебя выскочил бы к форштевню, все только посмеялись бы и
сказали, что, верно, от постреленка следует многого ждать. А теперь точно
выдерут ремешком, поскольку сами в глубине души знают, что не герои, но изо
всех сил притворяются...
Йарра при этих словах покосился в сторону соседней скамьи. Там сидел
Гарахар со своим приятелем, рыжим Левзиком. Йарра помнил, каков герой
Гарахар был в "Сегванской Зубатке", где осталась висеть на стене его
размочаленная дубинка.
- Или вот тебе еще пример, - сказал Эврих. - У нас в Феде...
- Где?..
- Это мой родной город в Аррантиаде. Так вот, по соседству с нами жила
одна женщина, до того злая и сварливая, что никто ее и замуж не взял. Она
даже с матерью своей каждый день бранилась и всем рассказывала, как та ей
жизнь переела. Не знаю уж, кто там был прав, кто виноват, но - во имя
сандалий Посланца, сбежавших из-под ложа утех! - крик стоял на всю улицу.
Потом мать отправилась на Небесную Гору, и что? Дочка поставила ей на могилу
глыбу радужной яшмы, да не из местной каменоломни, - за сумасшедшие деньги
привезла из-под самого Аланиола...
Йарра не знал, что такое Аланиол и где он находится, но спрашивать не
стал, чтобы не портить повествования.
- Дело было лет двадцать назад, - продолжал Эврих. - Я был дома в
прошлом году... До сих пор каждый день ходит смывать с камня пыль и птичий
помет. Сажает цветы, выпалывает сорную траву и, как говорят, непременно
плачет: "Матушка, не сердись на меня!"
Произнеся эти слова, молодой аррант осекся, внезапно сообразив, что
красноречие завело его слишком далеко. Он торопливо покосился на Йарру,
собираясь утешать сироту, но сразу увидел, что необходимости в этом не было.
Йарра сидел на скамье, забравшись на нее с ногами и обхватив руками колени.
Он задумчиво смотрел вдаль, и ветер нес его длинные светлые волосы. Чистое
мальчишеское лицо показалось Эвриху строгим и неожиданно взрослым.
- Прости, - все-таки сказал аррант. И покаянно развел руками: - Язык у
меня слишком длинный, это уж точно...
Йарра пожал плечами.
- Я мужчина, - ответил он Эвриху. - Мне следовало бы огорчаться, если
бы кто-нибудь из моей родни познал недостойную смерть. А мои родители храбро
обороняли от небесной напасти наш дом и меня, своего сына. Мое сердце
полнится радостью, когда я вспоминаю их смелость.
Морская качка на него, как и на Эвриха, не действовала совершенно.
Аррант молча смотрел на Йарру, пораженный, какими словами заговорил
вчерашний робкий сиротка, трактирный мальчик на побегушках. А Йарра подумал
и добавил:
- Ты, как я понял, пишешь книгу о народах, живущих в разных краях.
Напиши в ней и про нас, итигулов. Если кого-нибудь из нас забирает болезнь
или Боги снегов и камней, мы продолжаем кормить и поить его душу, пока не
сменится луна, а потом отпускаем ликовать и веселиться на священной вершине
Харан Киира. Когда над ней горит зеленая радуга, мы знаем, что это пращуры
радуются за нас. А если кого-то из племени убивают враги, за него мстят!
Волкодав при этих словах открыл глаза и повернул голову. Эврих
достаточно хорошо знал венна и сразу угадал, что именно зацепило его в речах
Йарры. Он понял, что не ошибся, ибо Волкодав проговорил:
- Ты называешь себя итигулом и рассуждаешь так, будто вырос в горах. Но
у тебя была еще мать, да и сам ты родился в Озерном Краю!
Йарра не смутился.
- Я мужчина, - повторил он. - Я должен быть таким, каким был мой отец.
Если бы моя мать хотела причислить меня к своему племени, ей следовало бы
родить меня девочкой.
Ветер подхватил эти слова и понес их над морем, и Йарру охватило
странное чувство. Он как будто предал кого-то. То есть он в своей жизни еще
ни разу не поступал против совести, да и теперь душой не кривил: сказал то,
что, по его мнению, надлежало сказать. Откуда же пришло чувство, будто
отодвинулась хранящая тень, будто совсем рядом обиженно отвернулся кто-то
незримый, но очень для него дорогой?..
Мыш высунулся из-за пазухи у Волкодава, обреченно понюхал воздух и
убрался обратно в тепло. Ему, как и Астамеру, очень не нравился этот ветер.
То ли дело в пещерах, где воздух вечно тих и спокоен, где его столетиями
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг