произносится всуе, так Она велика и ужасна. Арранты называют Ее
Прекраснейшей или еще Всеприсущей. Ее служители собирают по всему свету
смазливых девчонок... совсем молоденьких, таких, которые еще и одежек не
пачкают..."
Двое лежат в кромешной темноте, плотно прижатые друг к другу в тесной
щели под тяжелой каменной глыбой, Вернее, лежит халисунец, а венн стоит над
ним на четвереньках, болезненно вывернув шею. Цепь от его ошейника тянется
из-под глыбы наружу, теряясь в каменном крошеве.
"Жрецы храма Богини обладают искусствами, давно утраченными во внешнем
мире, - продолжает безногий. - Говорят, сама Прекраснейшая их научила. Что
там к чему, я сам толком не знаю, но они берут этих девчонок и доводят их
красоту до немыслимого совершенства. Потом девки становятся жрицами. Тогда
Богиня наделяет их свойством причинять смерть. Она очень строгая, эта
аррантская Прекраснейшая. Она не терпит, когда нарушаются Ее заветы, а кара
у Нее всегда только одна..."
"Что ж это за Богиня Любви..." - ворчит Серый Пес. Чужая вера редко
вызывает у него одобрение. К тому же он знает: если камни, рухнувшие со
свода пещеры, сдвинутся еще хоть немного, валяться-таки ему со сломанной
шеей. А это мало кому прибавляет разговорчивости и доброты.
"Ты слушать будешь или перебивать через каждое слово?!.." - возмущается
халисунец. Серый Пес молчит. Он давно уже не чувствует ни локтей, ни
коленей. Его напарник, оскорбившись, тоже на некоторое время замолкает.
Только слышно тяжелое дыхание в темноте да шорох каменной крошки,
потревоженной далекими сотрясениями.
"Так будешь ты, наконец, слушать, когда умные люди с тобой говорят?.."
- осведомляется халисунец.
"Ну", - бурчит венн. Ему кажется, что навалившаяся на спину глыба
медленно, но верно вдавливает его в пол,
"Что "ну"... лесная твоя душа... так вот, в храм приходят паломники, и
многие желают испытать свою веру, взыскуя расположения Богини. Они
уединяются с прекрасными жрицами, и те возносят их к вершинам блаженства...
- Калека со вздохом проводит обрубком пятерни по спутанной бороде. - Но те,
на кого гневается Богиня, погибают прямо на ложе".
"От чего? От блаженства? - недоверчиво спрашивает венн. - Так не
бывает".
"От блаженства!.. Ха!.. От страшных мучений!.. Потому что у прекрасных
жриц внутри бедер растут скрытые зубы, и за грехи у мужиков отсекается... А
впрочем... - тут он смолкает, и в темноте снова слышится вздох, - я бы
согласился, наверное".
Серый Пес пытается пошевелить головой. Толстая цепь со скрипом тревожит
мелкие камешки.
"А, что ты понимаешь", - говорит халисунец.
Серый Пес не отвечает. По вере его народа, споры не угодны Богам. В
споре легко обидеть и тем самым умножить в мире неправду. И к тому же
халисунец, по всей вероятности, сказал истину. Что он, никогда не целовавший
девчонок, может смыслить в любовных делах?..
"Однако, как я слышал, - продолжает его напарник, - всего строже
Прекраснейшая поступает со жрицами, вздумавшими отказываться от служения.
Если девушка убегает из храма, Богиня отмеривает тысячу дней. А потом шлет
вслед беглянке Безымянную Смерть..."
"Что значит... Безымянную?" - спрашивает молодой венн. Дышать
становится все тяжелей, по лицу стекает вонючий пот, перемешанный с грязью.
Он знает, что рано или поздно их откопают. Не потому, что сжалятся над
засыпанными. Здесь слишком хорошая жила, ее не захотят потерять.
"А то и значит, что Безымянную. Парень, который мне все это
рассказывал, говорил, их всего-то две до сих пор и сбежало. Обе, понятное
дело, тут же нашли себе покровителей. Богатых и знатных... Еще бы - такая-то
красота! Ну и что ты думаешь? На тысячный день первой кто-то разорвал
горло, так что девка захлебнулась в крови. А у второй дом сгорел, тоже на
тысячный день, и она вместе с ним. Люди слышали, оба вельможи всячески
разыскивали тех, кто мог сотворить этакое злодейство, но никого не поймали.
Даже следов не нашлось. А ты спрашиваешь."
"Скверные дела творятся именем этой Богини... - сипит Серый Пес. - Я бы
Ей молиться не стал..."
"Ты глуп и ничего не соображаешь, - сердится халисунец. - Молятся не
только из любви, но и из страха!"
Тут он опять прав. В пору Великой Тьмы среди веннов тоже нашлись такие,
кто начал славить Морану-Смерть, надеясь вымолить снисхождение. Иные даже
называли ее Матерью Великой и Наказующей. Только Тьма-то рассеялась не ради
их поклонения. Ее развеяли те, кто с молотом и мечом следовал по пути
Светлых Богов...
Парень, которого еще нескоро назовут Волкодавом, по-прежнему не желает
спорить с напарником. В темноте перед глазами дрожат и расплываются радужные
круги. если завал скоро не разберут, Та, Которую они тут поминали, явится за
ним и на вожделенный миг завладеет его душой. Все так, но жертвовать и
молиться из страха его не заставят. И пусть Боги, коим любезна человеческая
боязнь, наказывают его как им заблагорассудится. Не будет он ни перед кем
ползать на брюхе только потому, что тот, другой, могуществен и силен...
Халисунец говорит и говорит, а потом перестает рассказывать и только
плачет. Калека всхлипывает и бранит Серого Пса на все корки, потому что венн
больше не отвечает ему и на ощупь никак не получается распознать, дышит он
или нет...
Их все-таки откопают. Живыми. Пройдет время, и Серый Пес познакомится с
настоящим аррантом из Аррантиады. И тот, вольнодумный столичный учитель,
выслушает легенду о страшном храме с прекрасными жрицами и осмеет дремучего
варвара. Прекраснейшая, скажет он, совсем не строга. Во всех смыслах. И
никого не наказывает. Ну разве что наградит мимолетной благосклонностью
кого-то другого. И все. И храмы Ее стоят не в таинственном далеком лесу, а в
хороших людных местах, и там всегда веселье и праздник. И никому нужды нет
опасаться ни за мужественность, ни за женственность, а совсем даже наоборот.
Ибо Прекраснейшая учит тысяче способов отражать ликование духа в радостях
плоти. Вот чему она учит. Счастливому дарению жизни. А вовсе не отнятию
священного дара, что, напротив, есть ужасный грех перед ликом Ее...
Так говорит светлокудрый аррант, сидя верхом на бревне рудничного
ворота, что вращает за них обоих злой и выносливый венн. Время от времени
арранта в три погибели скручивает кашель. Тогда бывший учитель прижимает
руки к груди и сердито отворачивается, потом пытается отскрести с бороды
кровь.
"А ты дарил когда-нибудь жизнь?" - однажды спросил его Серый Пес.
"Любовь - дарил, - ответил аррант. И добавил с усмешкой: - Ведь каждый
раз, дурень, боялся, кабы чего не случилось. Ребенка то есть... А теперь как
подумаю, что там, может, дочка или сын уже бегает, так на душе и потеплеет.
Все-таки... продолжение..."
С того дня повелись в доме ювелира Улойхо довольно странные посиделки.
Каждый день приходили гости, и мастер, что было совсем не в его обычае,
откладывал инструменты и покидал верстачок. Приходил Кей-Сонмор, приходил и
его почтенный отец, сопровождаемый молчаливым Икташем. Впервые придя, Икташ
кивнул Волкодаву, как старый знакомец, и после весь вечер не отходил от
Вионы. Сонмор с усмешкой спросил Волкодава, прошла ли его болезнь ("Какая
болезнь?.." - испугался Улойхо).
Что же касается Луты, то он привел с собой Рейтамиру, которой стал явно
благоволить, и она целый вечер пела, радуя гостей и хозяев.
В другой раз пришел Эврих. Он действительно на редкость занятно
рассказывал о Мономатане, где побывал восемнадцатилетним. К тому же
выяснилось, что в те времена он выучился говорить на родном языке Вионы и не
все еще успел позабыть. Сообща они даже решили, что он вполне мог случайно
видеть ее, когда странствовал по лесным рекам на лодке. Она, правда, совсем
не помнила светлокожего чужестранца. Он тем более не помнил голубоглазую
голенькую малышку, но кого это волновало?.. Главное, что за разговорами и
угощением незаметно минула еще одна ночь, прежде такая страшная для Вионы.
Под утро с Эвриха взяли священное слово прийти опять.
Но, конечно, чаще в дом заглядывали люди, о которых Волкодав не знал
совсем ничего. Он отлично видел, что его колючий, напряженный, ищущий взгляд
был им неприятен. Ну что тут поделаешь?.. Волкодав предпочел бы отбиваться
от десяти переулочных головорезов, чем от одного убийцы, воспитанного
почитателями Смерти. Человек, для которого страха гибели просто не
существует, - самый опасный противник. Он не защищается и не бережет свою
жизнь. Он думает только о том, как бы убить. И почем знать, под какой
личиной он явится?.. Старого знакомца, много раз у тебя в доме дневавшего и
ночевавшего? Любимого, проверенного слуги? Молодой рабыни, как будто
случайно купленной на торгу?..
Волкодав не впервые сталкивался с чтившими Морану-Смерть. И вполне
отдавал себе отчет, что не постиг даже и доли всех их уловок. Просто не дано
этого человеку, чей народ привык называть смерть Незваной Гостьей. А вовсе
не Вездесущей или Желанной... Как, к примеру, распознать отравителя, если он
сам рад отведать собственный яд, только чтобы лишить тебя бдительности?..
Когда-то венн себя спрашивал, почему и за что недолюбливают
телохранителей. Вроде добрым делом занят охранник, жизнь хозяйскую бережет,
а всем неприятен... Наверное, решил Волкодав, вот за эту самую вечную
подозрительность. Велика радость каждый день видеть подле себя такого
хмуро-настороженного, точно большой взъерошенный пес?.. И как с тем псом, не
поговоришь с ним, не погладишь. Заворчит, зубы оскалит. Не мешай, дескать,
службу нести...
- Я смотрю, тебе спокойней, когда ты сам гостей выбираешь, - сказал
мастер Улойхо. Венн ответил:
- Пусть будет так, как спокойней для госпожи. Вдвоем они все-таки
учинили Вионе подробный расспрос. Поначалу молодая женщина залилась горькими
слезами и не хотела ни о чем говорить. Потом расплакалась еще горше и
созналась, что в самом деле ждет гибели. Скорой, неотвратимой и страшной.
Она упала на колени перед мужем и просила прощения за то, что так рано
покидает его. Улойхо поднял ее на ноги и сам не удержался от слез, а Виона
уже схватила за руки Волкодава:
- Меня ты не спасешь, но защити нашего сына!.. Вездесущая... Если
проклятие и на него...
Схватив мальчишку из люльки, она попыталась вручить его Волкодаву. С
венна было весьма непросто сбить внешнюю невозмутимость. И уж по крайней
мере требовались для этого не рыдания женщины, которую его наняли охранять.
Не изменившись в лице, он посмотрел ей в глаза и сказал:
- Пусть сначала перешагнут через меня, девочка. А меня знаешь сколько
раз убивали? Никому пока не удалось.
- Обо мне ты не думай... - все повторяла Виона. - Сына... сына
убереги...
- Не хорони себя до срока, - сказал венн. - Мужа пожалей, видишь,
плачет уже.
Плохо было то, что она сама толком не знала, когда наступит тысячный
день.
Эвриху тоже нравилось у ювелира, ибо душа просила разнообразия. Беседы
со жрецами в равной степени развлекали его и давали пищу уму, не говоря уже
про счастливую возможность блеснуть ученостью перед понимающим собеседником.
Никила, и в особенности его седовласый Наставник, это не полуграмотный венн,
открывающий рот два раза на дню... Да и то чаще затем, чтобы брякнуть нечто
ему, Эвриху, неприятное...
Сойдясь с Учениками Близнецов, молодой аррант стал частенько устраивать
себе отдых от грамотейских трудов в "Сегванской Зубатке" и шел в Дом
Близнецов. Тем паче что Сумасшедшая Сигина окончательно переселилась туда из
"Нардарского лаура" и ходила за болящими вместе со жрецами, оказывавшими
деревенской дурочке необъяснимый почет.
Знакомство с мастером Улойхо обещало замечательную главу для путевых
заметок Собирателя Мудрости. Когда ювелир пригласил арранта еще раз посетить
его дом, Эврих с радостью согласился. Беда только, предвкушение нового
вечера в обществе Улойхо и его супруги совсем лишило его осторожности. Он
упомянул о приглашении, сидя в лечебнице у жрецов. Наказание последовало
незамедлительно.
- Я пойду с тобой, - безмятежно заявила Сигина. - Будет о чем
рассказать сыновьям, когда они наконец вернутся ко мне.
Весь день Эврих не знал, как отделаться от полоумной старухи. Обижать
Сигину он не хотел, а по-другому заставить ее отступиться решительно не
удавалось. Ученый, чья книга удостоилась хранения в Силионской библиотеке,
скоро исчерпал свое красноречие и убедился в его бесполезности. Когда
выяснилось, что Сигина то ли не разумеет вполне понятных намеков, то ли
разумеет, но предпочитает пропускать мимо ушей, Эврих мысленно махнул на
бабку рукой. Во имя усов Морского Хозяина, присохших к утесам, где купалась
Прекраснейшая!.. - плюнул он про себя. Да пускай все идет так, как угодно
судьбе!..
Волкодав думать не думал, что станет однажды завидовать бессемейному и
бездетному человеку. А вот поди ж ты, дожил. Икташ сидел в другом углу
мерцавшей огоньками "шкатулки", и Волкодав завидовал ему. В смуглокожем
нарлаке вообще нельзя было заподозрить телохранителя. И тем более -
охранявшего такого большого человека, как Сонмор. Никто не косился на него
из-за неприятного взгляда. Со спокойной улыбкой, как положено вежливому
слушателю, смотрел он на Эвриха, увлеченно повествовавшего о своих
путешествиях. Однако венн знал: Икташ присматривал за каждым человеком в
комнате. И весьма зорко. За Сонмором, своим другом и господином. За Эврихом,
который по укоренившейся привычке то и дело вскакивал, бросал на руку плащ и
принимался расхаживать между дверью и каменным деревом... За хозяином и
хозяйкой. За Сигиной, мирно вязавшей что-то в углу позади рабочего столика.
И за ним самим, Волкодавом. Если неведомый убийца хоть как-то обнаружит
себя, рассеянный с виду Икташ заметит его, может, даже и первым.
Кто-то на месте Волкодава стал бы, наверное, ревновать. Венн был
благодарен. И думал, как бы поучиться у этого человека.
- ...И распространяется этот малорослый народ воистину подобно лесному
пожару или полчищам муравьев, не щадящих на своем пути ни цветка, ни птицы в
гнезде... - говорил тем временем Эврих. Говорил он негромко, почти шепотом:
подле Вионы спал в плетеной люльке ребенок. Молодая женщина нипочем не
желала с ним разлучаться, и мастер Улойхо утешал себя тем, что дыхание
благородных камней должно было пойти его сыну только на пользу.
Тут отворилась дверь, и служанка, поклонившись, безмолвно замерла на
пороге.
- Что тебе, милая? - спросил Улойхо, когда Эврих прервал свою повесть и
потянулся за кубком.
- Нищенка у ворот сидит, господин, - снова поклонившись, ответила
девушка. - С маленьким дитем. Совсем озябла, сыро там, туманище-то нынче
какой!.. Сидит на камне и плачет...
- Просить подаяния после заката не угодно Священному Огню, - проворчал
Сонмор. - Пусть ее сидит. Или дальше идет.
- Она не просит милостыни, почтенный господин, - испугалась служанка. -
Просто плачет. И я ей ничего не давала!
Девчонка даже попятилась за порог. Она явно жалела, что вообще сунулась
сюда, к господам, и досадовала на привратника. Нет бы сразу отогнать
побирушку, чтоб впредь не лила слез под дверьми у почтенных людей!..
- Погоди, - сказал ювелир. Он смотрел на жену. А Виона не сводила глаз
с люльки, где под шелковым одеяльцем сладко почивал их наследник. В
присутствии великого Сонмора она не смела и заикнуться о том, чтобы нарушить
старинное установление. Но мысль о беззащитности человеческого счастья, и
особенно материнского, заново посетила ее. И показалась невыносимой...
- Погоди, - повторил Улойхо. - Если за калитку бросят какую-нибудь
снедь, а нищенка о ней не просила, значит, это не милостыня, а случайно
подобранная еда, и Священный Огонь никак не должен прогневаться. Мало ли что
эта женщина могла найти на дороге?
Виона вскинула голову, и от Волкодава не укрылся ее взгляд. Велика
будет милость Богов, если на него самого когда-нибудь так посмотрит любимая
женщина.
Икташ, сидевший скрестив ноги, легко поднялся. Человек, проводящий
жизнь в праздности, этого движения вообще не смог бы повторить, зато
Волкодаву оно говорило о многом. Воину достаточно посмотреть на то, как
другой воин держит ложку, чтобы решить, стоит ли выходить с ним на поединок.
- Я посмотрю, - сказал Икташ Волкодаву. И вышел следом за девушкой.
Приближался рассвет. Обычно к этому времени гости уже начинали
откланиваться. У Вионы покраснели глаза и вид был усталый. Волкодав подумал
о том, что вряд ли стоило доводить молодую мать до подобного состояния. С
другой стороны, сейчас ляжет спать и уснет прежде, чем голова коснется
подушки. Некогда будет бояться и вздрагивать, прислушиваясь к случайным
шорохам в темноте...
Нянька, крепкая полная женщина, воспитавшая не один десяток детей,
подняла люльку, и Волкодав сопроводил их с Вионой в опочивальню.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг