- Это - самый дешёвый раб. Боги не расщедрились для него на способности и
таланты, зато вложили в сердце беспокойный и дерзостный нрав... Впрочем, ты, я
уверен, без труда его обломаешь.
- Венны!.. - буркнул распорядитель. - Был тут у нас один лет двадцать
назад, так хлебнул я с ним лиха. В жизни своей не встречал более тупой и
злобной скотины...
Они вновь выехали вперёд, обогнав повозку и упряжных коней, и Тарким
сказал:
- А насчёт второго мальчишки скажи Церагату - пусть получше приглядится к
нему. Из него, по-моему, будет толк...
"Если б исполнение желаний
Мне, о Небо, даровало Ты,
Я б весь мир избавил от страданий,
Весь народ - от горькой нищеты.
Пусть дождутся люди урожая,
Что никто от века не косил.
Ну а если б чудо продолжалось,
Я б ещё корову попросил..."
Так молился пахарь у дороги,
Что вела к деревне через лес,
И, однажды вняв, благие Боги
Ниспослали вестника с Небес.
"Что ж - проси! Ты этого достоин.
Ныне день, любезный чудесам.
Но учти: соседу дастся вдвое
От всего, что вымолишь ты сам!"
И крестьянин, поглядев сурово,
О заветном высказался вслух:
"Пусть издохнет у меня корова,
Чтобы он недосчитался двух!.."
8. ЗЕНИЦА ЛИСТВЫ
Разными народами правят разные Боги, сынок. Мы поклоняемся Лунному Небу, и
это наиболее мудро. Когда ты станешь взрослым, ты убедишься, что лик Земли
изменяется от страны к стране, но Небо неизменно, куда бы ты ни приехал. Если
соскучишься по мне, взгляни на Луну: знай, я тоже буду смотреть на неё. Но
никогда не забывай поклониться местным святыням. Лунному Небу угодно, чтобы,
живя в некотором краю, мы чтили Тех, кто присматривает за ним..."
Подземные ходы, во всех направлениях пронизавшие Южный Зуб, были
наполовину естественные, наполовину - искусственные, прорубленные в камне
человеческими руками. В самых старых выработках, где довелось побывать Каттаю,
их уже трудно было различить. Время и влажные наплывы почти сгладили следы
кирки и зубила, некогда ровный пол усеяли камни, сброшенные с потолка... А
всего через сотню шагов их сменяли изначально природные пещеры, давно обжитые
человеком и полностью утратившие естество. Прямоугольные дыры забоев, ровные
спуски для тележек е рудой, ниши для имущества, выбитые в стенах...
В большом подземном зале, где преклонил колени Каттай, никто не колотил
молотками по клиньям, и здесь всегда было темно. Неписаный закон воспрещал
входить сюда с факелом; можно было лишь оставить у входа рудничный фонарь и
идти внутрь, полагаясь на милость Белого Каменотёса. Когда Каттай впервые
пришёл сюда помолиться, ему было страшно. Он успел наслушаться историй о том,
как покинутый фонарик неожиданно гаснет, и недостойный, явившийся просить
милости Белого, в ужасе мечется, силясь отыскать выход... пока внезапно не
ощутит на своих плечах глинисто-влажные, холодные руки-Люди говорили - при
жизни Белый Каменотёс был рабом. Его продал в Самоцветные горы собственный
брат, воспылавший греховной страстью к его юной жене. Одни обвиняли молодую
женщину в нечестивом сговоре со злым братом, другие утверждали, будто
несчастная красавица вскоре умерла с горя, а третьи - что она якобы дошла до
самого правителя страны, пытаясь выручить мужа... Легенды от века разноречивы,
и тут уж ничего не поделаешь. Люди расходились во мнениях даже о том, к какому
племени принадлежал проданный. Саккаремцы утверждали, будто он вырос в
Мельсине, халисунцы спорили с ними до хрипоты и кулаков, называя своим, и в
этот спор вмешивались даже нарлаки и мономатанцы, хотя их мало кто слушал. Да
происхождение Белого было, если подумать, не так уж и важно. Мало ли откуда
угодил в рудники человек, мало ли кем он был раньше - военачальником,
обвинённым в измене, или грабителем, что с кистенём в рукаве поджидал поздних
прохожих и наконец попался городской страже!.. Главное - как он прожил
отмеренное Хозяйкой Тьмой и чем эта жизнь запомнилась людям. Так вот, Белый
сразу пришёлся не по нраву надсмотрщикам, был поставлен в один из самых жутких
забоев... и погиб, когда выработка обрушилась. А на следующий день в рудники
приехала то ли его жена, то ли раскаявшийся брат - с выкупом за неправедно
осуждённого. Но мёртвые не оживают. И выкуп пошёл на то, чтобы извлечь тело,
растерзанное камнями, и дать ему достойное погребение в подземной пещере...
И таково было напряжение духа, сопровождавшее земную жизнь и уход
Каменотёса, что после смерти Боги даровали ему право остаться в Самоцветных
горах - помогать утратившим надежду, выводить к свету заблудившихся в лабиринте
пещер...
И карать тех, кто заслуживал кары. Это было очень давно. Так давно, что
могилу Белого Каменотёса показывали и здесь, в недрах Южного Зуба, и под
Большим, и под Средним. И, конечно, на каждом прииске уверяли, что у них-то и
находятся истинные останки, а у соседей погребены всего лишь праведные рабы,
лазавшие за телом в отвалы. Все три могилы были местом молитв, на всех
оставляли вещицы погибших, всем трём приписывали чудеса - то благие, то
неистово наказующие...
Маленький огонёк, забранный в стекло от вечного сквозняка подземелий,
ровно и ярко горел за спиной у склонившего колени Каттая. Тьма в пещерном зале
была ощутимо плотная и густая. Отсветы фонаря не могли рассеять её, лишь
порождали блики в зеленовато-белых кристаллах, густо покрывших тёмные камни. По
полу и стенам вились пушистые игольчатые листья, жили хрупкой каменной жизнью
прозрачные, как иней, цветы... Чтобы разрушить их, достаточно было дыхания, и
Каттай старался дышать как можно тише и медленней. Посередине пещеры высилась
большая куча камней. Под ней спал Белый Каменотёс.
Прямо перед лицом мальчика свисала позеленевшая от времени медная цепочка
с подвеской-полумесяцем - знаком Лунного Неба. Кто и когда её сюда положил,
Каттаю знать было неоткуда, но именно она в своё время избавила его от страха
перед грозным Каменотёсом. "Господин мой! - вслух проговорил он тогда. - Отец,
меня породивший, ломал и обрабатывал камни, как Ты, И умер, как Ты, полив
кровью свой труд. Вот я пришёл к Тебе, чтобы жить здесь и исполнять своё
Предназначение. Так будь же мне отчасти отцом..."
Белый Каменотёс тогда ничего ему не ответил. Во мраке не колыхнулась
зыбкая тень, не затеплился призрачный огонёк, следуя за которым можно было, как
говорили, выйти в Потаённый Занорыш<Занорыш - полость в породе, заполненная
друзами ("щётками") самоцветных кристаллов>... где сохраняется от праздных
глаз. сам Истовик-камень... Но, отколь ни возьмись, смоляную тьму пещеры
разорвала крыльями большая летучая мышь. Зверёк пронёсся так близко, что Каттай
различил светящиеся бусинки глаз... Летучие мыши в рудниках обитали повсюду. Но
в пещере Каменотёса Каттай до сего дня их ни разу не видел. Был ли это знак
благоволения и покровительства? Каттаю нравилось думать, что был. "Всякая
кажущаяся случайность имеет свой смысл, - однажды сказала мама. - Надо только
суметь её правильно истолковать..."
- Здесь, в Самоцветных горах, всё не так" как тому следует быть по природе
вещей... - Мастер лозоходец закашлялся и вытер слезящиеся глаза. - Здесь лежат
рядом камни разных пород, таких, которым следовало бы расти в земле за сто дней
пути один от другого, а встречаться только на столе ювелира!.. Ну вот где это
видано, чтобы в одной копи добывали и Венец Рассвета, и Око Волны?..
Когда-то рудокопы вгрызались в толщу горы, просто следуя направлению жил,
но это было давно. Теперь рудники делились на уровни, и с одного на другой вели
скрипучие деревянные лестницы. Мастер лозоходец спускался по ним медленно,
опираясь на клюку и то и дело останавливаясь перевести дух. Шаркут не торопил
его. Другой раб живо пересчитал бы ступеньки, но стариком дорожили.
- А где видано, чтобы камни охотнее разговаривали с мальчишкой, в глаза их
никогда не видавшим, чем с тобой, проведшим здесь всю жизнь? - хмыкнул Шаркут.
Его голову охватывал плотный кожаный обруч со стеклянным фонариком надо лбом,
за ремнём торчал свёрнутый кнут, а на левом бедре висели потёртые ножны с
кинжалом. Ходить под землю без оружия считалось опасным.
Каттай следовал за двоими мужчинами почти на цыпочках. Шаркут много раз
испытывал его способности и неизменно оставался доволен. Но сейчас должно было
совершиться НАСТОЯЩЕЕ ДЕЛО, и Каттай волновался - до дурноты, до дрожи в
коленках. Что будет, если у него не получится?.. Наверняка Шаркут разочаруется
в нём, лишит своей милости и отправит таскать неподъёмную тачку с рудой...
Он набрался смелости и обратился к мастеру лозоходцу:
- Прости моё невежество, господин мой, но почему Венец Рассвета не может
соседствовать с Оком Волны?
- "Господин"!.. - развеселился Шаркут. - Ты у нас уже господином
заделался, Каломин! А ты, мальчишка, ослеп и не видишь, что перед тобой такой
же невольник, как ты сам?..
В ухе у Каломина вправду висела невольничья серьга. Но не простая бирка,
как у Каттая, а самая настоящая серьга - серебряная, тонкой и красивой работы.
Насколько мальчик успел понять, она означала право свободно расхаживать по
всему руднику. Рабы называли её по-разному: ходачиха, ходырка, ходец, хожень.
Она была знаком особого положения. Вооружённые стражники, бдительно стерёгшие
все ворота наружу, рабов с "ходачихой" припускали туда и обратно безо всяких
расспросов. Каттай прижал ладони к груди и глубоко поклонился:
- Прежний господин, у которого ничтожному рабу выпало счастье служить,
научил его чтить украшенных знаниями... и прожитыми летами. Будет ли ему
позволено называть мастера Каломина хотя бы "сэднику" - "достигшим возраста
уважения"? Там, где я вырос, так величают мудрых наставников...
Шаркут кивнул, забавляясь, а старик остановился и ответил с видимым
отвращением:
- И мне говорят, будто этот болтливый недоросль, не подозревающий об
основах основ, способен меня превзойти!.. Да как ты можешь постичь расположение
жил, сопляк, если не знаешь даже того, что Око Волны загустевает из солёной
воды, задержавшейся на морском дне, а Венец Рассвета есть кристалл пламени, что
присутствует в раскалённой лаве, изрыгаемой подземным огнём!.. И если ты хоть
раз назовёшь меня этим своим словом, я огрею тебя палкой, чтобы ты сразу понял,
какого возраста я достиг!..
Клюка у него была гнутая, деревянная, узловатая, казавшаяся полированной
от долгого употребления. Она смутно блеснула, когда он погрозил Каттаю. Злые
языки утверждали, будто ею-то он и пользовался вместо вещей лозы своего
ремесла. Раздражённая речь далась мастеру нелегко - он опять остановился,
согнувшись в приступе кашля, на впалых щеках выступили багровые пятна. Каломин
сердито замолчал, утёрся обтрёпанным рукавом и начал спускаться дальше, Каттай
только вздохнул. Он совсем не хотел состязаться со стариком и думать не думал
ни о каком превосходстве. Наоборот: он до смерти боялся осрамиться и хотел по
дороге вызнать хоть что-нибудь о повадках изумруда, или, по-рудничному, Зеницы
Листвы (здесь, под землёй избегали называть самоцветы их истинными именами, и в
особенности если камень был редкий и дорогой; так охотник в лесу избегает прямо
упоминать хитрого и опасного зверят чью жилу, нырнувшую на двадцать первом
уровне за скалу, они и шли посмотреть- Что ж! "Если обладающий знанием вначале
откажется поделиться с тобой - не горюй, - наставляла мама. - Он просто не
знает тебя и не успел убедиться, что ты достоин доверия. Ты ещё найдёшь способ
снискать его расположение. Или встретишь другого, кто согласится тебя
вразумить..."
Уровни в рудниках отсчитывались сверху вниз. Позади остались шестой и
десятый, а потом и пятнадцатый. Воздух делался всё более тяжёлым и спёртым, и в
нём начинало ощущаться тепло, шедшее из земных недр. Каттай знал: под Большим
Зубом, где число уровней перевалило уже на четвёртый десяток, в самых нижних
забоях от жары нечем было дышать.
На семнадцатом уровне кончилась главная лестница, и для того, чтобы
спуститься ещё ниже, пришлось для начала пройти по длинному штреку<Ш т р е к -
горизонтально расположенная горная выработка, не имеющая выхода на
поверхность>. Он был весь вырублен в скале, но серо-жёлтый камень, пронизанный
паутинами трещин, оказался ненадёжен, и через каждые несколько шагов потолок
подпирали деревянные крепи. Между ними справа и слева чернели отверстия штреков
поменьше, ведших в забои. Они тянулись далеко в недра горы. Если туда
заглянуть, можно было услышать скрежет колёс и увидеть вереницы приближающихся
огоньков. Это горели фонарики каторжан, кативших тачки с рудой. Один за другим
они появлялись из темноты и шли все в одну сторону, с натугой катя полные
тачки. Худые, жилистые мужчины в лохмотьях, называвшихся когда-то одеждой, иные
- почти совсем голые. Сплошь покрытые рудничной пылью, глубоко въевшейся в
кожу, так что на тёмно-серых лицах, лоснящихся от пота, выделялись только рты и
глаза. Все - в ошейниках. Намертво заклёпанных и снабжённых крепкими ушками.
Здесь, в подземелье, нет ночи и дня, но есть время, выделенное для сна. Когда
настанет это благословенное время, тачки заберёт новая смена, а в ушки проденут
длинную цепь, и невольники вповалку заснут на камнях. Кому-то, ещё способному
думать и чувствовать, приснится небо и солнце, но большинство провалится в
черноту без сновидений. Чтобы проснуться к началу ещё одного безрадостного дня
- или того, что они принимали за день... Одинаковые косматые бороды, нечёсаные
волосы, сальными космами прилипшие к спине и плечам... Тусклые глаза нехотя
отрывались от каменного пола с выглаженной колёсами дорожкой посередине,
скользили по распорядителю, мастеру и Кат- таю... и вновь упирались в пол или в
спину идущего впереди. По штреку туда и сюда прохаживались надсмотрщики. Они
почтительно здоровались с Шаркутом, кивали мастеру Каломину, а на Каттая не
обращали внимания.
И хорошо, что не обращали. Каттай уже успел представить себя таким, как
здешние невольники - босым (оттого, что сапожки протёрлись о камень и свалились
с ног кожаными лоскутами..), постепенно тупеющим за непосильной работой...
забывшим, как его звали и откуда он родом...
"Вот что будет со мной, если сегодня я оплошаю!.."
Они почти достигли лестницы, уводившей на самые глубокие уровни, когда
навстречу попался ещё один раб. Он был не просто в ошейнике, как все, - на
руках и ногах звякали, раскачиваясь, кандалы. И он не мог бы избавиться от
тачки, даже если бы захотел. К ней, точно пуповина, тянулась от его пояса цепь.
Невольник поднял лохматую курчавую голову, и Каттай увидел острые злые глаза.
Совсем не такие, как у других. А в следующий миг закованный человек повернул
тяжёлую тачку и с рычанием устремился прямо на них.
Каттай прирос к полу. Ему показалось - ярость раба была устремлена на него
одного. Каломин что-то сипло пролаял, что именно - мальчик не понял...
Надсмотрщики оказались далековато, но Шаркут отреагировал мгновенно, с
убийственным хладнокровием. Тяжёлый кнут словно сам собой вылетел у него из-за
пояса и с шипением зазмеился навстречу бегущему.
Удар был метким и страшным. У себя дома Каттай однажды видел казнь
незначительного вельможи, злоумышлявшего (как объявил глашатай) против государя
шулхада. Палач, вооружённый кнутом, с четвёртого удара убил осуждённого... Люди
говорили, за такое милосердие ему было щедро заплачено. Так вот - тот палач мог
бы у Шаркута многому поучиться. Раба отбросило и сбило с ног, гружёная тачка
упала набок и всей тяжестью придавила цепь-пуповину. Досадливо ругаясь,
подбежали двое надсмотрщиков. Бунтовщика высвободили и вздёрнули на ноги, живо
просунув ему между спиной и локтями толстую палку Другие невольники катили свои
тачки мимо. Редко кто поднимал глаза посмотреть, что произошло. Каждый знал,
сколько тачек он вывез и сколько ещё осталось до назначенного урока. Не
выполнишь его - ляжешь спать голодным.
Это было гораздо важнее всего, что мог выкинуть непокорный...
Распорядитель свернул свой кнут и подошёл.
- Ну? - сказал он. - Когда наконец прекратишь свои шуточки, носорожье
дерьмо?..
Каттай тут только рассмотрел, что невольник был чернокожий. Красивый,
очень крепкий мужчина с точёным и выносливым телом воина, ещё не сломленным
каторгой. По выпуклым мышцам груди пролёг глубокий, сочащийся кровью след от
удара. Шаркут знал, как бить, чтобы остановить и должным образом наказать, но
не изувечить. Он помнил, во что обошёлся руднику этот невольник, и цена ещё не
была им отработана.
- Если ты, Мхабр, в бою так же ловко орудовал копьём, как здесь тачкой, не
удивляюсь, что малыши пепонго взяли тебя так легко! Или ты сам сдался в плен?
Мономатанец даже с заломленными руками возвышался над распорядителем на
добрых полторы головы - Шаркут при всей своей силе был кряжист, но невысок. - А
что они сотворили над твоей женой, вождь? Эти ловкие маленькие пепонго, я
слышал, так здорово умеют укрощать рослых, полногрудых красавиц сехаба...
Чёрного воина держали умеючи и крепко, он не мог ни ударить, ни пнуть
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг