Марина Саввиных
СИНДРОМ АКСОЛОТЛЯ
маленькая повесть
1.
... здесь полно аксолотлей.
"Контакты с аксолотлями опасны для людей" ( "Путешествия и развлечения.
Самый полный справочник для деловых кругов Приземелья".
Спб; 2042; стр. 89, сноска 8).
"Кто-то из первых поселенцев назвал это местечко - Стикс. Юморист,
блин... да мне-то что. Я же не виноват, что лучше нет для разведения
эрехтейского угря. Искал специально. Нету. Он плодится здесь дважды в год:
прямо штук по сорок на одно гнездо. И затраты - смешные, только себе - из
одежды кое-что да пища, самая простая; да еще горючее и спирт оплатить
ребятам из транспортного концерна, они ради меня дают тут левака... ну и
... часть урожая, само собой, идет на благодарность. Но это ерунда, мизер.
Я все равно в выигрыше.
Главное, нет конкурентов. Аксолотлей - полно. Людишки боятся. Оружие
категорически запрещено: разумные аборигены ... все такое ... а контакты,
видите ли, опасны ... На черта мне контакты с ними. В гробу я видал ... по
дереву постучать.
Сезонов пять, ну - шесть, и мне вполне можно будет вернуться".
Примерно так я думал тогда.
Если уж до конца быть честным, то я уж сыт был по горло красотами
стигийских болот. С утра вылезешь из палатки - глазу не за что зацепиться:
эта радужная дымка, знаете ли, эти необозримые изумрудные поля, жижечка
болотная - по щиколотку, если наступить, только кое-где - заросли колючего
кустарника, довольно высокого по здешним меркам, да на востоке, еле
различимо, дымки. Деревня.
Эта деревня - чуть ли не самая крупная на Эе. Население, говорят, до
тысячи.
Они любопытные, аксолотли. Их отпугивают. Есть специальный сигнал.
Человеческое ухо его в обычных условиях не воспринимает. А на аксолотля
он действует как электрический разряд. Не больно, в общем.
Но отпугивает. Эту штуку включают на ночь. И можно спать спокойно.
Такие сны еще снятся под эту музыку!
2.
... не хотел я останавливаться. Но остановился. День был жаркий.
Болото слегка парило. Разморило меня, конечно, по пути. А тут - хоть
крошечная, но твердь, хоть мизерная, но тень. И родничок между корней
кустарника. Не пил ничего вкуснее здешней родниковой воды! Я присел на
корточки, согнулся в три погибели и только было зачерпнул...
Оно появилось, как призрак - наверное, соскользнуло с ветки. Я сразу
все понял и хотел немедленно дать деру. Но не смог. Оно пристально
смотрело на меня, как-то... умоляюще?.. ну, не знаю. Я так и сел.
Я вылупился, как дурак. А оно, судя по всему, не собиралось уходить.
Явно стремилось к контакту.
Кто никогда не видал аксолотля, вряд ли поймет, в чем дело. Зрелый
аксолотль больше всего похож на шестилетнего ребенка. И ведет себя - как
человеческое дитя, игривое, ласковое. Последний раз я глядел на человека
полгода назад, когда отправлял товар. Ребенка же не видел лет сто, ну
разве что на собственном младенческом снимке, который - из суеверия -
таскаю с собой. И вот, понимаешь ли, в двух шагах от меня - девчушка,
голенькая (какая-то серая тряпочка посередке повязана - и вся одежда),
босенькая, чумазенькая... всклоченные белокурые кудряшки над выпуклым
нежным лбом... глазенки, полные слез... ах ты, Господи! Ребеночек не в
шутку страдал. Это было сразу видно. Похоже, у него был сильный жар -
дитя, обливаясь потом, тряслось от озноба.
К тому же он был невообразимо тощ, этот аксолотль, и , видимо, страшно
голоден.
Я молча сидел на траве и ждал, что будет.
3.
...она называет себя Элси. По-английски балаболит не хуже нас с тобой,
а уж как тянет "Дэ-э-вид"...
Первые два дня она только ела и спала. Ела все подряд, все, что я давал
- сосиски, маринованных угрей, крекеры, сгущенку...
Температура все время держалась под сорок. Я ничего не мог сделать, как
ни старался. Потом догадался запросить справочную службу - и оказалось,
что нормальная температура тела у аксолотлей тридцать восемь и пять. Так
что я имел дело с легкой лихорадкой, скорее всего, нервного происхождения.
Тогда я плюнул на это дело. Она моментально это почувствовала - и стала
таять на глазах. Начались жуткие бессонные ночи.
- Д-э-э-вид... мне плохо... я умираю... скажи, ведь я не умру?
- С чего ты взяла? Ты простудилась немного - вот и все.
Отлежишься... вот... питье горячее - с медом. Гречишный мед - знаешь, с
самой Земли. Пару дней - и как рукой снимет. Не плачь!
- Ты ничего не понимаешь... не уходи только! Побудь со мной. Мне
страшно.
Я сидел возле нее ночи напролет, глаза слипались... я сначала клевал
носом, потом - засыпал ... потом - просыпался от ее крика...
- Не спи, не спи! Мне страшно! Зачем ты оставляешь меня одну?!
Я брал ее на руки и долго сидел, покачиваясь, как китайский болван.
Она засыпала. Но стоило мне только положить ее на постель, как все
повторялось снова...
- Как ты мог?! Ты меня бросил! Я умру ... умру без тебя!
Это странно, но я нутром чуял, что она не лжет.
Ее что-то беспрерывно терзало, внутренняя мука разрывала ее на части.
Она смотрела на меня темно-лиловыми, глубокими глазами, и словно
скрывала что-то за внешним, обманным, испуганно-жалобным взглядом, к
которому я уже привык и которым она, по всей видимости, по привычке
отгораживалась от меня. Отгораживалась - и в то же время постоянно
намекала, что настоящее страдание, невидимое мне и непонятное, бесконечно
превосходит возможность моего разумения. И если она умрет - а она умирает!
- то уж никак не от банальной простуды, которая так легко поддается моим
усилиям. Чай вот с медом... ну и т.п.
Это было так не по-детски, что я через некоторое время перестал видеть
в ней человеческое дитя. Какое там! Она - другое существо, чужое, чуждое.
Когда она не стонала и не плакала, то сама обращалась со мной, как с
глупым ребенком... или как с роботом-нянькой, который для того только и
существует, чтобы ухаживать за ней.
Сам не знаю, почему я слушался ее... делал все, что она хотела, даже
если... впрочем, это сюда не относится...
Короче, она умирала и страдала, плакала и стонала, прижималась
вздрагивающим тельцем к моей груди, словно хотела добыть из нее
универсальную защиту от сокрушавшей ее невыносимой боли... тем временем
хорошая пища и уход сделали-таки свое дело. Она заметно поправилась, щечки
ее округлились, порозовели, лихорадка прекратилась, она стала спать -
долго, крепко и сладко, и уже не будила меня по ночам.
Да... защиту от аксолотлей я выключил в первую же минуту, как Элси
появилась в палатке. Однако, ни один аксолотль к моему жилью не
подобрался. Ну и слава Богу! Я и не вспоминал об этом... потом оказалось -
зря.
Как-то утром я понял, что прошло уже больше недели с тех пор, как я
притащил ее с болота. Я забросил все дела, пока возился с ней. Я даже не
вспомнил ни разу о плантации... Ба! На календаре - беззвучным укором -
светилось 24-е. Еще три дня назад я должен был проверить гнезда! Теперь,
считай, третья часть урожая пропала!..
если не больше...
Ругая себя последними словами, я помчался на плантацию. Элси спала - и
к моему уходу осталась безразлична.
Я возвращался с двумя тяжеленными сетками на самодельной алюминиевой
волокуше - в довольно сносном расположении духа. Могло быть хуже...
да, видать, похолодание поспособствовало: угри мои только-только успели
дозреть до состояния, когда они начинают пожирать друг друга, пока из
всего выводка не остается один, самый удачливый. Большую часть мне все же
удалось собрать, хотя помедли я еще хотя бы сутки...
Меньше полукилометра оставалось до палатки, я уже видел зеленую тряпицу
на флагштоке, который собственноручно когда-то воткнул перед входом...
вдруг будто кольнуло меня что-то. Я остановился, огляделся и все понял -
над моей головой, довольно высоко, но так, что можно было разглядеть,
кружил дайринг.
Я видел! Своими глазами! Ну как объяснить... ведь невозможно спутать,
хоть и не встречал никогда. Это все равно... ну... если б ты увидел
ангела, разве ты спутал бы его с чем-нибудь?
4.
Про них вообще-то много говорят. Говорят, что встреча с дайрингом
доброму человеку приносит удачу, а злого - сводит с ума. Демоны они или
просто редкостные существа, никто не знает.
Я замер на месте и стал тихонько следовать за ним глазами. Дайринг
медленно - кругами - опускался, словно специально для того, чтобы я мог
его в подробностях рассмотреть. Хотя, скорей всего, наоборот - он меня
рассматривал, со всех сторон, детально. Так, с дружелюбным любопытством
рассматривая друг друга, мы становились все ближе - по расстоянию и... по
состоянию. Наконец, он опустился на кочку, прямо передо мной, всего-то
шагах в десяти, твердо подпершись хвостом и скрестив руки на груди. Ему
было очень удобно и покойно вот так полусидеть - в молчаливом внимании к
моей персоне. Я тоже молчал и не двигался.
Мир шарообразен. Я чувствовал его круглоту и наполненность: капле
некуда упасть. Мир таков, что к нему нечего добавить. Это правда.
Все, что в пределе возможно, - это видеть его целиком, до мельчайшего
кристалла, до клеточки. Искрой дрожать в каждой точке мира - и держать
перед собой все точки, как на ладони. Понимая все разом про каждую и про
все вместе. Созерцать. Я что-то очень важное тогда узнал. Что есть тоска
созерцания, острая и сладкая, как...
музыка! И не та, которую кто-то придумал и дал тебе для услаждения
слуха, а такая музыка, которая есть ты, всепонимающий, всеотвечающий,
весь, - музыка, которую слышишь в себе, а никто больше не слышит... и
никогда не услышит!
У меня во рту стало сухо и горько. Словно я дыма глотнул. Лицо дайринга
- худое, смуглое, жесткое - неподвижно светилось передо мной... я не мог
бы описать его черты. Даже не могу сказать, какая из человеческих рас к
нему ближе. Может быть, ассирийцы какие-нибудь древние... не знаю. Я
глядел бы на такое лицо, не отрываясь, без еды, питья и сна, пока хватило
бы сил глядеть. Он тоже не сводил с меня глаз - очень долго... потом,
наконец, распустил крыло, вытянув его во всю длину за правым плечом,
слегка тряхнул им, расправляя складки, из-за левого плеча молниеносным
всплеском вырвалось второе... он слегка покачал крыльями, создав шум и
ветер, отвернулся - и полетел, поднимаясь и удаляясь. Через несколько
минут я уже не мог различить его в радужной дымке болота.
А дома меня ждал сюрприз, который я не сразу заметил. Когда я, наконец,
прибыл со своими сетками к "месту назначения", возле палатки было мирно и
тихо. Я почистил, подсолил и упаковал угрей, загрузил контейнеры в
погреба-холодильники - и только потом заглянул в палатку.
- Эй,- крикнул я,- выходи! Полно дурачиться!
Бесполезно. Элси в палатке не было.
5.
В первую минуту я обрадовался. Ну вот и славно! Вот и ладно... все
устроилось как нельзя лучше. Дикаренок окреп, поправился - и ушел в родное
болото. Там ему и место. Ура!
Я занялся делами. Связался с факторией, договорился о грузовике на
ближайшую пятницу и вычистил палатку - как перед Рождеством. До самого
вечера я был в приподнятом настроении. Точь в точь - больной, которому
пообещали неприятную процедуру, а потом в последний момент отменили -
дескать, может, и так обойдется.
Я долго не ложился. Потом лег и не мог уснуть. Чего-то мне не хватало...
Все же не всегда она ныла и скулила. Иногда глаза ее делались теплыми и
умными, она брала мою руку мягкими теплыми пальчиками - и я ощущал... так
покалывает босые ноги свежая травка у речки... или нет... вот если твоя
кошка - в припадке бесконечной ласки и доверия к твоей хозяйской щедрости
- разнеженно распластается у тебя на коленях и начнет, сладко урча,
выпускать и втягивать коготки, чуть-чуть поддевая кожу...
- Люди, - говорила она, - живут просто. Едва только кто-нибудь из вас
появляется на свет, как для него тут же обозначается клеточка, которую он
займет в конце концов. А если нет - вы это переживаете как большую беду.
Мечетесь. Ищете чего-то. Пока не находите подходящую ячейку и не
совпадаете с ней. Тогда вы переводите дух - и чувствуете себя счастливыми.
- Откуда у тебя такие сведения о людях?
- Кое-что узнала. Кое о чем догадалась.
- Сколько же тебе лет?
- Как знать?.. да и кому это интересно? Это ведь только у вас, у людей,
жизнь зачем-то связывается с чередованием дня и ночи...
никому из наших это и в голову бы не пришло. Жизнь и есть жизнь.
Зачем ее приспосабливать к каким-то меркам? Это же не рыба, которой
может не хватить!
Болтовня, в общем... но я стал замечать за собой... понимаешь, у меня
появились мысли, побочные моей деятельности. Честное слово! Я понял,
например, что такое вечность. Как ты себе вечность представляешь? Ну - как
я раньше думал, когда мне приходила охота пофилософствовать... что-то
вроде вектора, устремленного к постоянно ускользающей точке... и ты на
острие, на самой стрелке - все стремишься куда-то, к вечно ускользающей
цели, которая все впереди, впереди... Элси живет в мире, в котором нет
стремления. Болото - оно и есть болото. Все, что имеется, было и будет, -
здесь и теперь.
Поэтому нет никакого "было" и никакого "будет". И времени нет.
Аксолотль - существо вне времени. Он является на свет готовеньким,
только размерами отличаясь от взрослой особи. Он - сразу сам себе идеал.
Болото дает ему пищу, однообразную, вонючую, безвкусную, - но в изобилии:
лопай, пока не надоест. Я искренне недоумевал (пока не постиг, в чем дело
), как вообще возможно мерцание разума в этих младенческих головах. Почему
эволюция на Эе подвинулась дальше амебы... или гусеницеподобного
эрехтейского угря...
Я не раз наблюдал жутковатую картинку стигийского размножения.
Обычно икряная кладка оживает сразу в нескольких местах...
вылупившиеся личинки некоторое время как бы приходят в чувство, а потом
с непостижимым остервенением набрасываются друг на друга. Все пожирает
все. Пока не остается одна, последняя, особь, обожравшаяся до предела и
обессиленная непомерным стрессом агрессии и страха. Эта последняя тут же
впадает в спячку, которая прерывается только вялым шевелением всасывания и
переваривания болотной жижи. В это время личинка увеличивается в размерах
и достигает предельной величины: ее и считают соответствующей видовому
стандарту.
Взрослый угорь выглядит как угорь... только здесь, на Эе, это скорее
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг