человеческий организм, ни железная машина.
В моей памяти остались две такие операции - зачистка зон бывших ядерных
полигонов, где испокон века селились всяческие уроды и мутанты,
терроризировавшие (или НЕ терроризировавшие) мирные человеческие поселения,
и освобождение заложников на "Куин Мэри - 2". В обоих случаях за Ахерон
стояли большие очереди.
Если мы "замочили" киборга, то я просто не представляю, что в самое
ближайшее время случится в этом месте побережья Балтийского моря - эпицентр
ядерного взрыва или массовый захват заложников? В любом случае нужно было
брать ноги в охапку и бежать не оглядываясь до самых Гималаев.
- Тебе повезло, - сказала, вставая с асфальта и вытирая испачканные
руки платком, Одри.
- Потому что я так быстро бегаю?, - промямлил я, несмотря на свое
близкое к обморочному состоянию, внутренне, как маленький заболевший
ребенок, ожидая похвалу из уст взрослого, даже за самую малость.
- Потому что он так медленно двигался, - отрезала Одри, - и меня это
очень тревожит.
Я постарался не обидеться. Одри права - супермен из меня не ахти какой
и то, что я выжил при встрече с этой машиной-убийцей ("черный голем", как
его называют десантники), было на девяносто девять процентов невероятным
везением - по всем законам я сейчас должен был лежать пристреленный под
сосной, а моя голова впоследствии украсила бы личную коллекцию трофеев
"голема". Когда первая радость прошла, мое везение стало внушать мне
опасение и жуткую уверенность, что из огня я попал прямо в полымя.
Странность номер один: почему "черный голем", мастер убийства, ниндзя,
упустил К. Малхонски - писателя-прозаика с назревающим пристрастием к
алкоголю, отвращением к физической зарядке и брюшком, когда хватило бы
легкого взмаха мономолекулярной нити, чтобы разделать этого горе-десантника,
как быка на бойне?
Странность номер два: зачем на киборге надета вся эта дребедень -
маски, глазки, ушки? Время карнавала, насколько я помню, еще не наступило.
- Их здесь пятеро, - сказала Одри, когда мы залезли в машину, на капоте
которой теперь красовалась здоровенная вмятина от моего олимпийского броска.
"Мерседес" уже не имел товарного вида, но хозяйка тактично не стала
напоминать мне о моей шалости. Дело действительно было серьезным.
Только теперь я понял весь смысл произошедшей со мной истории, когда
мне надоело слоняться по глухим улочкам Фюрстенберга с собакой запазухой и я
решил вернуться в Клайпеду тем же путем, каким из нее и ушел, то есть через
Окно. Молчаливый таксист, пойманный мной на пустой, вымощенной гранитной
брусчаткой и расчерченной светящимися посадочными местами, площади перед
ратушью, подвез меня до Трубы откуда я через такое же пыльное, давно не
мытое и не открывавшееся Окно пролез в Клайпеду, придерживая окончательно
сползшего под плащом на мой живот Мармелада, отчего стал похож на триумф
генетической науки - беременного мужика. Это было хорошо, что собака спала,
так как я не знал какой философии придерживается Мармелад и что я буду
делать, если он станет категорически возражать против нуль-транспортировки -
не тащиться же в Клайпеду по Трубе или на шальной попутке по воздуху.
Смерти я не заметил, а воскрешение было таким же противным как и сама
жизнь. Не успел я собраться из J-матрицы в полноценное белковое
существование, как меня стащили с помоста, приставили носом к стенке и
профессионально обыскали, хрипло приговаривая: "Не волнуйтесь, мамаша".
Потом меня развернули и я увидел перед собой этого услужливого паренька -
весьма колоритную, надо сказать, личность. Был он гораздо выше меня, но
представления о его мускулатуре и габаритах точно составить было трудно, так
как он был закутан в широкий светло-зеленый плащ до пола, наглухо
застегнутый на все пуговицы и без ремня. На руках, которыми он меня все еще
прижимал к стене, были надеты желтые замшевые перчатки с обрезанными
указательными пальцами, из чего я заключил, что он специалист стрельбы
по-македонски и качанию маятника. Его длинные волосы были убраны назад. Они
когда-то были черного цвета, но обильная седина сделала их грязно-серыми,
наводящими на мысль об их полуторагодовой немытости. Большие карие глаза
пристально смотрели на меня поверх черных круглых очков с микроскопическими
стеклами, спущенных на самый кончик короткого носа, что до странности делало
его похожим то ли на прозревшего слепого, то ли на учителя пения.
- П-п-позвольте, - прохрипел очень похоже и я, но не делая попыток к
освобождению.
- Кто у вас там?, - поинтересовался человек.
- Собака, - честно сказал я.
- Ростиславцев!, - прокричали где-то за спиной человека и так как он
откликнулся, то есть немного повернул голову, продемонстрировав, что его
грязные волосы собраны позади в тугую косичку, заплетенную черным шнурком, и
слегка скосил глаза, я понял, что это его фамилия. Затем он с сожалением
меня отпустил и направился к кучке людей, стоящих у входа в соседнее Окно,
огороженное веревками с синими треугольными флажками. А я тем временем
огляделся.
Кругом была полиция. Мимо меня ходили люди в форме, бродили служебные
собаки без намордников, ездили автоматические криминальные
экспресс-лаборатории, сверкали вспышки фотоаппаратов, жужжали камеры и мигал
верхний свет от перебоев электричества. Весь этот тайфун сыска и правосудия
закручивался вокруг трех человек, к которым теперь присоединился и
Ростиславцев. Один из них так же был в форме и по знакам я опознал в нем
Главного комиссара Балтийского региона Яна Йовила. Комиссар очень
уважительно разговаривал с пожилым, почти лысым человеком, обладавшим
потрясающей харизмой - даже отсюда, издали, мне захотелось вытянуться по
стойке смирно или за какую-то провинность, которую я стал смутно ощущать,
упасть на пол и пятьдесят раз отжаться. Женщина стояла ко мне спиной и о ней
я ничего определенного не мог сказать.
Толпились здесь они не зря. После того, как я отсюда пролез в
Фюрстенберг, Окна разительно переменились. Здесь в мое отсутствие кто-то
затеял небольшую войну - стены и потолки были обезображены длинными языками
копоти, кое-где в полу виднелись воронки, панели были искорежены автоматными
очередями, а на огороженном флажками пространстве лежали аккуратно
запакованные в полиэтилен человекоподобные бруски. Трупы, надо полагать.
Гипотез по поводу этого вандализма у меня не было. Мне конечно пришли в
голову "оконники", но учитывая их святое отношение к Окнам, их можно было
вычеркнуть из числа подозреваемых. Мое оглядывание харизматичному лысому не
понравилось и он крикнул мне:
- Вы свободны! Уходите, пожалуйста, отсюда поскорее!
Возражать я не стал и направился к выходу, услышав как Ростиславцев
обидчиво говорит:
- Зачем вы его отпускаете, Павел Антонович? Хоть какая-то ниточка...
- Максим, - перебил его женский голос, - это же Кирилл Малхонски. Разве
ты его не узнал?
Хотя двигатель давно заглох и эта железная банка мгновенно охладилась,
после пронизывающего ветра с моря мне показалось, что я оказался в раю, или
в аду - смотря где теплее. Наш четвероногий охранник продолжал безмятежно
дрыхнуть, завалившись на бок и прикрывшись ушами от горящего в салоне света.
Когда я кратко пересказал Одри свою очередную байку, она только пожала
плечами. Это мало что прибавляло к нашим догадкам, но давало надежду, что на
хвосте у бандитов сидит не менее жуткое Общество Бумажных человечков, с
тремя представителями которого я и встретился.
Одри в очередной раз отключила глупую автоматику и мы погрузились в
знакомый сумрак.
- Что будем делать, командир?, - спросил я задумавшуюся девушку,
безоговорочно принимая ее командование не из-за каких-то ернических
соображений, а из-за стремления увидеть следующее утро.
- Кирилл, я понимаю, что самое лучшее из того, что мы можем
предпринять, это повернуть машину и бежать отсюда сломя голову. Если бы это
были обычные бандиты или дезертиры, я так бы не раздумывая и сделала. Но
здесь затевается что-то гораздо более страшное. Поэтому, я считаю, нам надо
пойти туда и посмотреть, - она махнула в глубь темного леса, где водились
волки, медведи, кабаны, обреталась Баба-Яга и лешие, домовые, русалки,
Кащеи, драконы, людоеды и налоговая инспекция.
Патриот во мне слегка приоткрыл глаза, затем повернулся на другой бок и
захрапел с новой силой. Я попытался отвесить ему освежающего пинка, но
понял, что это бесполезно - в такую осень даже бурые медведи давно спят.
- Может стоит связаться с компетентными службами, - осторожно предложил
я, не желая вылезать из уютного мирка этого комфортабельного
автомобиля-ретро с шикарными кожаными сиденьями, мощной печкой и двигателем,
изящными обводами и наивным внутренним дизайном, из этого осколка той
древней эпохи, когда машина воспринималась произведением искусства, а не
чисто функциональным устройством для перемещения тела из точки А в точку Б.
- Ты не поверишь, милый, но я уже пыталась это сделать, - съязвила от
беспокойства моя милая, - но над нами раскинули такой замечательный,
большой, водорадионепроницаемый "зонтик".
Я со вздохом сунул в карман пальто увесистую болванку трофейного
комбинационного оружия и, желчно завидуя беззаботному Мармеладу, в третий
раз вылез из бронтомеха.
- Разделимся, - предложила Одри, - расстояние сто метров, курс
север-север-восток. Стреляем без предупреждения, Миранды и извинений.
- В путь, - согласился я и мы пошли.
Ориентация и бесшумное пересечение лесных массивов - первое, чему
обучают кадетов в Ауэррибо, собранных со всех уголков Солнечной системы. И
не потому, что так любят лес или дают вторую гражданскую специальность
лесничего. Лес - это то место, где человек ближе всего оказывается к своим
корням, к своим истокам, когда он был нем, лохмат и безоружен, но уже
обладал совершенным разумом и целым букетом давно утраченных способностей -
телепатией, обонянием, ночным зрением, предвидением, интуицией, тонким
слухом и везением. Поэтому многомесячная одиночная лесная робинзонада была
направлена на восстановление утерянного человеком сорок тысяч лет назад,
когда одному лентяю пришла в голову идея технологического прогресса.
Былые навыки возвращались ко мне. Лоск цивилизации быстро обдирался
ветвями и боковым ветром, несущим ледяную крошку, и я почувствовал радость
освобождения от жестких условностей нашего общества, от чуждых человеческому
существу проблем, от боли ложной совести и бремени фальшивого долга, от
масок и ролей грандиозного людского театра, в котором каждый играет
собственную пьесу, но ни в коем случае не живет. Так чувствует себя варлок в
полнолуние, ощущая как в нем просыпаются древние инстинкты и ломают хрупкую
поверхность разума и когда мученический крест нашей цивилизации - категория
"надо" проваливается в небытие, и лишь категория "хочу" начинает править
первобытным миром.
Правда, что вне человеческого общества, наедине с природой человек
быстро дичает. Но это не правда, что с грязью цивилизованности он утрачивает
способность любить, сопереживать, заботиться о ближнем и страдать. Не
правда, что он утрачивает гуманизм. Наша цивилизация беспардонно присвоила,
как самое величайшее свое достижение, истину, что человек человеку друг и
брат, забыв об имманентности этого постулата человеческому естеству, которое
во все времена пренебрежительно называлось звериным и скотским. Первобытные
племена кроманьонцев очень редко воевали друг с другом и в этом, и в других
смыслах были намного цивилизованнее нас.
Забавно бежать по лесу с оружием в руках и уверенностью в сердце, что
применишь его в первой же острой ситуации и размышлять при этом о природе
человеческого гуманизма. Это настолько меня рассмешило, что я засмеялся про
себя. Нервы мои были на взводе.
В километре от заброшенного шоссе располагался очищенный от всяческой
растительности свежий пятачок диаметром метров пятьсот. Кто-то настолько
постарался уничтожить несколько десятков корабельных сосен, что никаких
следов их былого здесь произрастания, типа пеньков, хвои, сучьев, а также
спиленных стволов (не в космос же их запустили) не осталось. Неведомые
трудяги-лесорубы забрали не только древесную породу, но заодно захватили с
собой полуметровый слой почвы. На мое счастье атмосферный воздух на этом
месте они оставили в покое.
Прижимаясь к дереву и стремясь слиться с окружающей чернотой, я набрал
на панели код, комбинационный модуль заурчал и нагрелся, набирая из вакуума
необходимую энергию для трансформации и вскоре я держал в руках компактный
гранатомет. Вообще-то я собирался получить банальный автомат, но видимо
перепутал кнопки.
Взвалив трубу на плечо, я прильнул к поисковому окошечку автоматической
наводки. В створе ста двадцати градусов маячило одиннадцать целей. Пять из
них довольно быстро передвигались, остальные не проповедовали активного
образа жизни. Только сейчас мне пришло в голову, что я не спросил Одри
откуда она узнала, что здесь находится еще пять чужаков. Наверное унюхала. С
ними мне все было ясно - умное оружие их старательно отслеживало и, если я
не улечу от отдачи, поразит всех одним махом. Неподвижные цели вызывали
опасение. Я не мог их идентифицировать и это могло быть что угодно - начиная
от нейтронной бомбы и кончая тульскими самоварами осколочного действия.
Где-то на периферии створа находилась Одри. Она тоже разглядывала
раскинувшуюся перед ней загадку и не предпринимала никаких действий.
Наш эскадрон гусар летучих до сих пор оставался незамеченным
неприятелем. Наши кони тихонько ржали, переступая с копыта на копыто,
яростные и разгоряченные в предвкушении предстоящей атаки, спокойный усатый
бригадир, склонясь к седлу, дымил носогрейкой, распространяя в округе вонь
плохого самосада, гусары же тихо матерились сквозь зубы, поглаживая лошадей
по шеям и с нетерпением хватаясь за пистолеты и сабли.
Ночной лес оставался безмолвным и даже шум ветра смолк. От нервного
напряжения мне показалось, что я оглох, но тут же в мои уши вонзился крик
Одри:
- Стреляй, Кирилл! Стреляй вверх!
Это было совсем не то, что я ожидал. Военная привычка мгновенно
выполнять приказы давно уступила место интеллигентской склонности
поразмышлять о том, нужно ли это делать, как, каким образом и кому это
выгодно. Для гражданской жизни это было неплохо, но в эпицентре военных
действий промедление смерти подобно. И поэтому я безнадежно опоздал.
Когда я наконец соизволил поднять свою тупую башку, в небе уже вовсю
разыгрывалось апокалипсическое действо. Стало светло. Кто-то колоссальным
консервным ножом вырезал в осеннем пироге дождевых туч неровную, с
зазубринами дыру, обнажив черноту звездного неба с сияющей Луной и яркими
звездами. Затем нож так же неаккуратно прошелся и по этой декорации, оставив
половинку Луны в небе, а все остальное отправив вслед за прибалтийскими
облаками. И в эту последнюю дыру на нынешний вечер ударил внеземной свет.
Я упал на колени, ослепленный, оглушенный и раздавленный этим
невозможным зрелищем, прижимая к груди свою несчастную пукалку, и не мог
оторваться от того, что было так хорошо мне знакомо.
Да и в завещании запретил публикацию всего того, что написал. Кто-то решил,
лохмотьях облаков и ураганов, с красной проплешиной Пятна Юпитер. По его
телу ползли горошины спутников - Европы, Титана, Ио, Амальтеи, отбрасывающие
на тело гиганта глубокие черные тени. Очаг мятежа в Солнечной системе
пожаловал в гости на старушку Землю. Но постепенно на гигант наползала тень,
дыра на доли секунд стала черной, потом в ней зажглись бортовые огни и вот
уже в этот небесный колодец начал протискиваться истинный гость этого
званного обеда с фейерверками. Черный треугольник стремительно рос, пока не
вписался в первый круг небес и тогда он заискрился, по нему побежали огни
святого Эльма, зазмеились грозовые разряды, он стал терять свою черноту,
окрашиваясь в серо-стальной цвет, и я сразу узнал хищные обводы военного
крейсера.
Весь этот фильм ужасов прокручивался всего лишь несколько секунд, но
момент, когда я своим гранатометом мог нарушить тонкую фокусировку
тахионного колодца, давно миновал.
В моей душе нарастало удивительное для моего теперешнего Я отчаяние от
недоделанной работы, от невыполненного долга, от неисполненного приказа. Ну
что мне от всего этого? Как далеки от меня все эти бои местного значения,
все эти частности войны, все эти мелкие судьбы случайных прохожих и собак. Я
писатель, я философ, я стратег. Мне важны глобальные тенденции, мировые
проблемы и течения, а не конкретные грязь, пот и кровь.
Плача от своего бессилия, я поднялся с земли, цепляясь за грубую кору
дерева, раздирая в кровь руки и ломая ногти. Потом с трудом взвалил на плечо
гранатомет и, опираясь на спасительный ствол спиной, стал механически давить
на курок. Каждый залп еще плотнее вбивал меня в промерзшую сосну, не давая
согнуться и упасть на землю, плечо онемело от ударов ствольного фиксатора,
глаза и кожу обжигали раскаленные выхлопы изрыгаемых этой страшной игрушкой
ракет, а вся лежащая передо мной местность превратилась в филиал Ада.
Взрывы слились в непрерывный ураганный рев, стена огня сначала охватила
деревья, а затем перекинулась на почву. Его факел вздымался до неба и,
казалось, начал лизать брюхо крейсера, оставляя на нем полосы копоти.
Сначала было жарко, потом - горячо, и в конце концов огонь проник в
меня самого, сжигая внутренности. Где-то, на другой планете, раздавались
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг